Бенедикт Лившиц - Переводы Страница 3

МОЛЬЕР

(1622 –1673)

СТАНСЫ

Мне хочется, чтоб, сон ваш прерывая,Мой вздох и вас заставил воспылать…Вы слишком долго спите, дорогая,Ведь не любить – не то же ли, что спать?Не бойтесь ничего: не так уж плохиДела любви, и невелик недуг,Когда, любя, мы в каждом сердца вздохеНаходим средство от сердечных мук.Любовь – недуг, когда ее скрывают:Признайтесь мне – и станет жизнь легка.Не надо тайн: любовь их отвергает.Но вы боитесь этого божка!Где легче бремя вы найдете сами?Ужель такое иго можно клясть?Иль вы, владея столькими сердцами,Самой любви признать не в силах власть?Молю вас, Амаранта, уступите –С любовью спорить никому не след!Любите же, покуда вы в зените:Года бегут, годам возврата нет.

АЛЬФОНС ДЕ ЛАМАРТИН

(1790 – 1869)

ОДИНОЧЕСТВО

Когда на склоне дня, в тени усевшись дубаИ грусти полн, гляжу с высокого холмаНа дол, у ног моих простершийся, мне любоСледить, как все внизу преображает мгла.Здесь плещется река волною возмущеннойИ мчится вдаль, стремясь неведомо куда;Там стынет озеро, в чьей глади вечно соннойМерцает только что взошедшая звезда.Пока за гребень гор, где мрачный бор теснится,еще цепляется зари последний луч,Владычицы теней восходит колесница,Уже осеребрив края далеких туч.Меж тем, с готической срываясь колокольни,Вечерний благовест по воздуху плывет,И медным голосом, с звучаньем жизни дольнейСливающимся в хор, внимает пешеход.Но хладною душой и чуждой вдохновеньюНа это зрелище взирая без конца,Я по земле влачусь блуждающею тенью:Ах, жизнетворный диск не греет мертвеца!С холма на холм вотще перевожу я взоры,На полдень с севера, с заката на восход.В свой окоем включив безмерные просторы,Я мыслю: «Счастие нигде меня не ждет».Какое дело мне до этих долов, хижин,Дворцов, лесов, озер, до этих скал и рек?Одно лишь существо ушло – и, неподвиженВ бездушной красоте, мир опустел навек!В конце ли своего пути или в началеСтоит светило дня, его круговоротТеперь без радости слежу я и печали:Что нужды в солнце мне? Что время мне несет?Что, кроме пустоты, предстало б мне в эфире,Когда б я мог лететь вослед его лучу?Мне ничего уже не надо в этом мире,Я ничего уже от жизни не хочу.Но, может быть, ступив за грани нашей сферы,Оставив истлевать в земле мой бренный прах,Иное солнце – то, о ком я здесь без мерыМечтаю, – я в иных узрел бы небесах!Там чистых родников меня пьянила б влага,Там вновь обрел бы я любви нетленной светИ то высокое, единственное благо,Которому средь нас именованья нет!Зачем же не могу, подхвачен колесницейАвроры, мой кумир, вновь встретиться с тобой!Зачем в изгнании мне суждено томиться?Что общего еще между землей и мной?Когда увядший лист слетает на поляну,Его подъемлет ветр и гонит под уклон;Я тоже желтый лист, и я давно уж вяну;Неси ж меня отсель, о бурный аквилон!

ВИКТОР ГЮГО

(1802 – 1885)

* * *

АЛЬФРЕД ДЕ МЮССЕ

(1810 – 1857)

МАДРИД

Мадрид, Испании столица,Немало глаз в тебе лучится,И черных глаз и голубых,И вечером по эспланадамСпешит навстречу серенадамНемало ножек молодых.Мадрид, когда в кровавой пенеБыки мятутся по арене,Немало ручек плещет им,И в ночи звездные немалоСеньор, укрытых в покрывало,Скользит по лестницам крутым.Мадрид, Мадрид, смешна мне, право,Твоих красавиц гордых слава,И сердце я отдам своеСредь них одной лишь без заминки:Ах, все брюнетки, все блондинкиНе стоят пальчика ее!Ее суровая дуэньяЛишь мне в запретные владеньяДверь открывает на пароль;К ней даже в церкви доступ труден:Никто не подойдет к ней, будь онАрхиепископ иль король.Кто талией сумел бы узкойС моей сравниться андалузкой,С моей прелестною вдовой?Ведь это ангел! Это демон!А цвет ее ланиты? Чем онНе персика загар златой!О, вы бы только посмотрели,Какая гибкость в этом теле(Я ей дивлюсь порою сам),Когда она ужом завьется,То рвется прочь, то снова жметсяУстами жадными к устам!Признаться ли, какой ценоюОдержана победа мною?Тем, что я славно гарцевалИ похвалил ее мантилью,Поднес конфеты ей с ванильюДа проводил на карнавал.

ШАРЛЬ ЛЕКОНТ ДЕ ЛИЛЬ

(1818–1894)

ЯГУАР

За дальней завесью уступов, в алой пенеВсю местность выкупав, отпламенел закат.В пампасах сумрачных, где протянулись тени,Проходит трепета вечернего разряд.С болот, ощеренных высокою осокой,С песков, из темных рощ, из щелей голых скалПолзет, стремится вверх средь тишины глубокойГлухими вздохами насыщенный хорал.Над тинистой рекой воспрянув из туманов,Холодная луна сквозь лиственный шатерНа спины черные всплывающих каймановНакладывает свой серебряный узор.Одни из них давно преодолели дремуИ голода уже испытывают власть,Другие, к берегу приблизившись крутому,Как пни шершавые, лежат, раскрывши пасть.Вот час, когда в ветвях, присев на задних лапах,Прищуривая глаз и напрягая нюх,Прекрасношерстый зверь подстерегает запахЖивого существа чуть уловимый дух.Для предстоящих битв он держит наготовеИ зуб и коготь. Весь в стальной собравшись ком,Он рвет, грызет кору и в предвкушеньи кровиОблизывается пунцовым языком.Согнув спиралью хвост, он бешено им хлещетДревесный ствол, затем, приняв дремотный вид,Сникает головой на лапу и, в зловещеПритворный сон уйдя, неявственно храпит.Но, вдруг умолкнув и простершись бездыханнейГранитной глыбы, ждет, укрытый меж ветвей:Громадный бык идет неспешно по поляне,Задрав рога и пар пуская из ноздрей.Еще два-три шага, и, ужасом объятый,Бык замирает. Льдом сковав ему бокаИ плоть его сверля, горят во мгле агаты,Два красным золотом налитые зрачка.Шатаясь, издает он жалобные стоны,Мычит, влагая в рев предсмертную тоску,А ягуар, как лук сорвавшись распрямленный,На шею прыгает дрожащему быку.От страшного толчка чуть не до половиныВонзает в землю бык огромные рога,Но вскоре, яростный, в бескрайние равниныМчит на своей спине свирепого врага.По топям, по песка, по скалам и по дюнам,Необоримых чащ пересекая тьму,Стремглав проносятся, облиты светом лунным,Бык с хищным всадником, прикованным к нему.И, миг за мигом вдаль все глубже отступая,Отходит горизонт за новую черту,И там, где ночь и смерть, еще идет глухаяБорьба кровавых тел, сращенных на лету.

ПОЛЬ ВЕРЛЕН

(1844–1896)

САТУРНИЧЕСКАЯ ПОЭМА

Право, и дьявол тут мог бы смутиться –Я опьянел в этот солнечный день.Что было хуже: сама ли певица,Или тупая ее дребедень?Под керосиновой лампой пьянино…Дым, изо всех наползавший углов…Печень больная, была ли причиной,Но я не слышал собственных слов.Все расплывалось в каком-то угаре,Желчь клокотала во мне, как фонтан.О, эти арии в репертуареХари, укрытой за слоем румян!После мороженого я скороВышел на воздух в открытый сад,Где с меня не сводили взораТри мальчугана с глазами трибад.Эти бездельники за парапетомСтанции стали еще наглей.Я заорал на них, но при этомПепла наелся сигары своей.Вот и конец наважденью: я – дома!Кто-то мне на ухо шепчет… Нет,Это не явь, а все та же дрема!К счастию, ночь на исходе… Рассвет…

ТРИСТАН КОРБЬЕР