Педро Кальдерон - Жизнь есть сон (другой перевод) Страница 3

Мне кажется, не согласить

Ту лесть, которую я слышу,

С суровостью, какую вижу.

Подумайте, ведь это низко,

Скорее свойственно зверям,

Полно обмана и измены,

Словами нежно льстить, лелеять,

А повеленьем убивать.

Астольф

Как плохо знаете вы дело,

Когда не верите вы мне;

Эстрелла, я открою вам

Мои все мысли и желанья,

Тогда поймете вы меня.

Евсторгий третий, польский царь,

Имел троих детей; Василий

Теперь повелевает Польшей,

По праву, как его наследник.

Он дядя наш: и вы и я

Родились от его сестер;

Евсторгий - дед наш; но об этом

Я больше говорить не стану;

Оно излишне; Клорилена,

Моя синьора, ваша мать,

Теперь она в том лучшем мире,

Под балдахином ясных звезд,

Родилась первая, и вы

Ей дочь; вторая, ваша тетка,

Прелестнейшая Рецизунда,

Пусть жизнь ее продлит господь!

С московским князем повенчалась;

От брака их родился я.

К другому делу перейдем.

Василий, знаете, синьора,

Влиянью времени сдается;

Наукам больше предан он,

Чем женщинам, он овдовел,

Нет сына у него, и вы

И я - наследники престола;

Вы потому, что дочь вы старшей

Сестры, а я, рожденный младшей,

Как муж, имею больше прав.

Мы о намереньи своем

Послали дяде извещенье;

Он отвечал нам, что согласен

Навек соединить нас с вами;

Мы день назначили и место...

С таким намереньем уехал

Я из Московии своей;

За этим я пришел сюда,

Не воевать хочу я с вами;

Стремитесь только вы к войне.

О, пусть захочет бог Амур,

Чтобы народ, астролог верный,

Не ошибался и для нас,

Предсказывая наш союз,

В котором были б вы царицей,

Царицей моего ума.

О, если бы для большей чести

Корону дядя отдал нам,

Триумф дала бы доблесть ваша,

Моя любовь бы власть дала {17}.

Эстрелла

На эти ласковые речи

Ответить лаской не хочу.

О, будь империя моей,

Она бы тотчас стала вашей.

Но все же вы неблагодарны,

И я от этого страдаю.

Мне думается, вашу ложь

Портрет, который на груди

У вас висит, невольно выдал.

Астольф

И я сейчас вас успокою

Насчет его; однако поздно:

Я слышу звуки инструмента;

Должно быть, близко государь

Со всею свитою своею.

СЦЕНА 6-я

Те же, Василий и свита.

Эстрелла

Фалес!

Астольф

Ученейший Эвклид!

Эстрелла

Ты среди звезд

Астольф

Небесных знаков

Находишься

Эстрелла

И пребываешь

Астольф

И их пути

Эстрелла

И их следы

Астольф

Описываешь

Эстрелла

Измеряешь.

Астольф

Дозволь в смирении души,

Эстрелла

Дозволь моим объятьям нежным

Астольф

Дозволь к твоим ногам склониться {18}.

Эстрелла

Плющем быть древа твоего.

Василий

Племянники, вам мой привет!

Я знаю, что и вы с любовью

Моей любви пришли на встречу.

О, верьте мне, нет человека,

Которого бы я обидел;

И вас не стану обижать и.

Я сознаю, что я согнулся

Под тяжким бременем годов,

И потому прошу смиренно

У вас молчания; потом

Настанет время изумленью,

Когда услышите рассказ

О том, что мнится невозможным.

Вы знаете, друзья мои,

Что в мире за свои познанья

Стяжал я имя мудреца.

Бессильны время и забвенье

Мне повредить, когда повсюду,

На всем земном огромном шаре

Тиманта кисть, Лизиппа мрамор

Меня давно провозгласили

Василием великим. Все

Вы знаете, что до сих пор

Одной науке предан я,

Науке цифр и вычислений.

Нас учит каждый новый день,

Молва несет нам поученье,

Но предвосхитил я наукой

Обязанности их и право:

В своих таблицах вижу я

Все новости веков грядущих,

Все есть "теперь" в моих таблицах.

Что нового расскажет время?

Все сам могу я рассказать.

Небесный свод с его красою,

Лучами солнца освещенный

Иль озаряемый луной,

Миры бриллиантов и кристаллов,

Где звезды ласково сияют

И блешут знаки зодиака

Вот вам предмет моих занятий

В течение многих, долгих лет;

Вот книги вам мои, в которых

На бриллиантовой бумаге

И на сапфировых страницах,

Златыми буквами, понятно

Судьбу людскую пишет небо,

Благоприятную и злую {19}

Так быстро их читаю я,

Что духом следую своим

За ними в быстром их движеньи,

И, прямо и на поворотах.

О, если б раньше умер я,

Небесным гневом пораженный,

Чем комментарием стал ум мой

Движенья звезд, регистром неба {20}!

Ах! кто несчастен, для того

И преимущество есть нож!

Кто небом осужден на знанье,

Тот самого себя убийца.

И это лучше, чем я сам,

Судьба моя вам разъяснит.

У вас я вновь прошу молчанья:

Чудесен будет мой рассказ!

От Клорилены дорогой

Имел несчастного я сына;

И кажется, что все приметы,

Какие бедствием грозят,

Свершились при его рожденьи {21}.

Так, прежде чем на божий свет

Он вышел из гробницы чрева,

Рождение подобно смерти,

Среди видений беспокойных

Приснилось матери его,

Что зверь, по виду человек,

Ей внутренности разрывал,

И, вся в крови, она родила

Ехидну злую, человека,

И тотчас после умерла {22}.

Но вот приходит день рожденья,

И предсказанья совершились.

Как редко ложными бывают

Те предсказанья, что печальны!

Таков был сына гороскоп:

Окрашенное кровью солнце

С луной вступало в бой жестокий;

Земля была их валом темным;

Они схватиться не могли

Руками, но сражались светом.

Такого страшного затменья

Ни разу с солнцем не случалось

С тех давних пор, как смерть Христа

Оно оплакало однажды.

Земля затоплена пожаром

Была зловещего огня

И думать в ужасе могла,

Что час ее пришел последний.

Небесные затмились своды,

Дрожали зданья на земле,

Дождь каменный на землю падал,

Текли волной кровавой реки {23}.

И в этот страшный час, когда

Казалося безумным солнце,

Родился Сигизмунд и сразу

Свою природу обнаружил;

Родился он, скончалась мать,

И он, причина этой смерти,

Сказал жестокие слова:

"Я человек, и потому

Отплачиваю злом за благо".

И я в науке стал искать

Разгадку ужасов таких

И увидал, что Сигизмунд

Жестокий будет человек,

Монарх - губитель благочестья;

Добычей войн междоусобных

Из-за него вся Польша станет

И будет школою измены,

И академией пороков.

А он, безумьем увлеченный,

Среди разврата и злодейств,

Поднимет руку на меня,

И голова моя седая

Его ногам подстилкой будет.

О, горе мне! И предсказаньям

Поверил я; и как не верить

Тому, что говорит наука?

Себя мы любим и охотно

Заботимся мы о себе.

И так, предсказывало небо

Несчастия и мне и Польше;

Решил животное смирить я,

Хотя и сам родил его,

Смирить затем, чтобы узнать,

Покорны ль звезды мудрецу?

Объявлено народу было,

Что мертвым родился наследник,

А я, обдумав осторожно,

Велел в горах построить башню,

Куда и свет едва проникнет,

И вход в которую закрыт

Громадой мрачных обелисков.

Суровые мои законы,

Тогда объявленные всем,

Чтобы никто под страхом смерти

Проникнуть в горы те не смел,

Причиною имели то,

О чем сейчас я вам сказал.

Там Сигизмунд живет поныне,

Несчастный, жалкий, в тяжком плене;

При нем находится Клотальдо,

И только он с ним говорит;

Наставник Сигизмунда он;

Он научил его наукам

И католическою верой

Ребенка душу просветил;

И только он был до сих пор

Свидетелем невольных мук

И униженья Сигизмунда.

Здесь три вопроса перед нами;

Сначала первый укажу.

Я так люблю вас, дети Польши,

Что в рабство королю-тирану

Отдам ли вас когда-нибудь?

А кто в несчастия такие

Отчизну ввергнет, государем

Великодушным быть не может.

Второй вопрос не легче будет:

Прилично ли христианину

Дитя свое тех прав лишить,

Какие и людьми и небом

За ним быть признаны должны?

Такого нет еще закона

Тираном быть, чтобы других

Спасать от дерзкого тирана,

Когда мы согласимся с тем,

Что будет Сигизмунд тираном.

И хорошо ли делать зло,

Другое зло предупреждая?

И, наконец, еще вопрос:

Я предсказаниям поверил,

Но хорошо ли так легко

Поверить им без колебаний?

Хотя несчастьями грозит

Характер дикий Сигизмунда,

Быть может, зло не победит!

Нам мнится, рок неумолим,

Дурны наклонности, планета

Вещает гибель, но они

Склоняют только нашу волю,

А не насилуют ее {24}.

И так колеблясь, размышляя,

Придумал наконец я средство;