Владимир Маяковский - Стихотворения (1926) Страница 3

ЧЕТЫРЕХЭТАЖНАЯ ХАЛТУРА

В центре мира                       стоит Гиз —оправдывает штаты служебный раж.Чтоб книгу                 народ                          зубами грыз.наворачивается                         миллионный тираж.Лицо        тысячеглазого треста                                           блеститэлектричеством ровным.Вшивают               в Маркса                              Аверченковы листы,выписывают гонорары Цицеронам.Готово.            А зав                     упрется назавтрав заглавие,                  как в забор дышлом.Воедино              сброшировано                                     12 авторов!— Как же это, родимые, вышло?? —Темь        подвалов                       тиражом беля,залегает знание —                               и лишьбегает           по книжным штабеля́мжирная провинциалка —                                        мышь.А читатели                  сидят                           в своей уездной яме,иностранным упиваются,                                        мозги щадя.В Африки                вослед за Бенуя́миулетают              на своих жилплощадях.Званье           — «пролетарские» —                                             нося как эполеты,без ошибок                  с Пушкина                                   списав про вёсны,выступают                  пролетарские поэты,развернув                рулоны строф повёрстных.Чем вы — пролетарий,                                    уважаемый поэт?Вы     с богемой слились                                   9 лет назад.Ну, скажите,                    уважаемый пролет,—вы давно               динаму                           видели в глаза?— Извините                   нас,                         сермяжных,                                 за стишонок неудачненький.Не хотите                под гармошку поплясать ли? —Это,       в лапти нарядившись,                                           выступают дачникипод заглавьем                       — крестьянские писатели.О, сколько нуди такой городимо,от которой                 мухи падают замертво!Чего только стоит                             один Радимовс греко-рязанским своим гекзаметром!Разлунивши                    лысины лачки́,убежденно                 взявши                             ручку в ручки,бороденок                 теребя пучки,честно           пишут про Октябрь                                          попутчики.Раньше            маленьким казался и Лесков —рядышком с Толстым                                  почти не виден.Ну, скажите мне,                           в какой же телескопв те недели                   был бы виден Лидин?!— На Руси                  одно веселье —                                            пити…—А к питью                подай краюху                                      и кусочек сыру.И орут писатели                           до хрипоты                                              о быте,увлекаясь                бытом                           госиздатовских кассиров.Варят чепуху                     под клубы                                     трубочного дыма —всякую уху                  сожрет                             читатель-Фока.А неписанная жизнь                                проходит                                               мимоулицею фыркающих о́кон.А вокруг             скачут критики                                     в мыле и пене:— Здорово пишут писатели, братцы!— Гений-Казин,                         Санников-гений…Все замечательно!                              Рады стараться! —С молотка                 литература пущена.Где вы,            сеятели правды                                     или звезд сиятели?Лишь в четыре этажа халтурщина:Гиза,        критика,                     читаки                                и писателя.Нынче           стала                    зелень веток в редкость,гол      литературы ствол.Чтобы стать                    поэту крепкой веткой —выкрепите мастерство!

АНГЛИЙСКОМУ РАБОЧЕМУ

Вокзал оцепенел,                           онемевает док.Посты полиции,                         заводчикам в угоду.От каждой буквы                           замиранья холодок,как в первый день                             семнадцатого года.Радио          стальные шеи своротили.Слушают.                Слушают,                                что́ из-за Ламанша.Сломят?              Сдадут?                            Предадут?                                             Иликрасным флагом нам замашут?Слышу.            Слышу                        грузовозов храп,лязг оружия,                    цоканье шпор.Это в док               идут штрейкбрехера.Море,         им в морду                           выплесни шторм!Слышу —                шлепает дворцовая челядь.К Болдуину,                    не вяжущему лык,сэр Макдональд                          пошел церетелить.Молния,             прибей соглашательский язык!Слышу —                плач промелькнул мелько́м.Нечего есть.                    И нечего хлебать.Туман,           к забастовщикам                                      теки молоком!Камни,           обратитесь в румяные хлеба!Радио стало.                     Забастовала высь.Пусто,—              ни слова,—                                 тишь да гладь.Земля,           не гони!                        Земля, — остановись!Дай удержаться,                           дай устоять.Чтоб выйти                   вам                         из соглашательской опеки,чтоб вам              гореть,                         а не мерцать —вам наш привет                          и наша копейка,наши руки                 и наши сердца.Нам       чужды                  политиков шарады, —большевикам                      не надо аллегорий.Ваша радость —                           наша радость,боль —             это наша боль                                    и горе.Мне бы            сейчас                       да птичью должность.Я бы в Лондон.                        Целые пять,пять миллионов                         — простите за восторженность! —взял бы,             обнял                       и стал целовать.

РАЗГОВОР С ФИНИНСПЕКТОРОМ О ПОЭЗИИ

Гражданин фининспектор!                                       Простите за беспокойство.Спасибо…                 не тревожьтесь…                                             я постою…У меня к вам                     дело                             деликатного свойства:о месте            поэта                     в рабочем строю.В ряду           имеющих                           лабазы и угодьяи я обложен                   и должен караться.Вы требуете                    с меня                               пятьсот в полугодиеи двадцать пять                          за неподачу деклараций.Труд мой               любому                            труду                                     родствен.Взгляните —                     сколько я потерял,какие         издержки                        в моем производствеи сколько тратится                              на материал.Вам,       конечно, известно                                   явление «рифмы».Скажем,             строчка                         окончилась словом                                                        «отца»,и тогда            через строчку,                                   слога повторив, мыставим            какое-нибудь:                                  л а м ц а д р и ц а-ца.Говоря по-вашему,                              рифма —                                              вексель.Учесть через строчку! —                                        вот распоряжение.И ищешь               мелочишку суффиксов и флексийв пустующей кассе                              склонений                                               и спряжений.Начнешь это                     слово                               в строчку всовывать,а оно не лезет —                           нажал и сломал.Гражданин фининспектор,                                          честное слово,поэту         в копеечку влетают слова.Говоря по-нашему,                              рифма —                                              бочка.Бочка с динамитом.                               Строчка —                                                 фитиль.Строка додымит,                           взрывается строчка,—и город            на воздух                            строфой летит.Где найдешь,                     на какой тариф,рифмы,            чтоб враз убивали, нацелясь?Может,           пяток                    небывалых рифмтолько и остался                           что в Венецуэле.И тянет            меня                    в холода и в зной.Бросаюсь,                опутан в авансы и в займы я.Гражданин,                  учтите билет проездной!Поэзия           — вся! —                          езда в незнаемое.Поэзия —                та же добыча радия.В грамм добыча,                          в год труды.Изводишь                единого слова радитысячи тонн                   словесной руды.Но как          испепеляюще                                слов этих жжениерядом          с тлением                          слова-сырца.Эти слова                приводят в движениетысячи лет                 миллионов сердца.Конечно,             различны поэтов сорта.У скольких поэтов                             легкость руки!Тянет,          как фокусник,                               строчку изо ртаи у себя              и у других.Что говорить                     о лирических кастратах?!Строчку             чужую                       вставит — и рад.Это      обычное                    воровство и растратасреди охвативших страну растрат.Эти       сегодня                    стихи и оды,в аплодисментах                            ревомые ревмя,войдут           в историю                            как накладные расходына сделанное                     нами —                                  двумя или тремя.Пуд,       как говорится,                             соли столовойсъешь          и сотней папирос клуби,чтобы          добыть                      драгоценное словоиз артезианских                          людских глубин.И сразу            ниже                    налога рост.Скиньте             с обложенья                                 нуля колесо!Рубль девяносто                           сотня папирос,рубль шестьдесят                             столовая соль.В вашей анкете                         вопросов масса:— Были выезды?                            Или выездов нет? —А что,         если я                    десяток пегасовзагнал          за последние                               15 лет?!У вас —             в мое положенье войдите —про слуг              и имущество                                   с этого угла.А что,         если я                    народа водительи одновременно —                              народный слуга?Класс          гласит                     из слова из нашего,а мы,        пролетарии,                           двигатели пера.Машину             души                      с годами изнашиваешь.Говорят:             — в архив,                              исписался,                                                пора! —Все меньше любится,                                  все меньше дерзается,и лоб мой                время                          с разбега крушит.Приходит               страшнейшая из амортизаций —амортизация                     сердца и души.И когда            это солнце                              разжиревшим боровомвзойдет             над грядущим                                    без нищих и калек,—я  уже        сгнию,                  умерший под забором,рядом          с десятком                            моих коллег.Подведите                 мой                       посмертный баланс!Я утверждаю                     и — знаю — не налгу:на фоне             сегодняшних                                  дельцов и пролазя буду           — один! —                             в непролазном долгу.Долг наш —                    реветь                               медногорлой сиренойв тумане мещанья,                              у бурь в кипеньи.Поэт        всегда                   должник вселенной,платящий                на го́ре                            проценты                                           и пени.Я   в долгу               перед Бродвейской лампионией,перед вами,                   багдадские небеса,перед Красной Армией,                                  перед вишнями Японии —перед всем,                   про что                               не успел написать.А зачем             вообще                         эта шапка Сене?Чтобы — целься рифмой                                         и ритмом ярись?Слово поэта —                        ваше воскресенье,ваше бессмертие,                             гражданин канцелярист.Через столетья                         в бумажной рамевозьми строку                       и время верни!И встанет                день этот                               с фининспекторами,с блеском чудес                          и с вонью чернил.Сегодняшних дней убежденный житель,выправьте                 в энкапеэс                                  на бессмертье билети, высчитав                   действие стихов,                                              разложитезаработок мой                       на триста лет.Но сила поэта                      не только в этом,что, вас             вспоминая,                               в грядущем икнут.Нет!       И сегодня                       рифма поэта —ласка         и лозунг,                       и штык,                                   и кнут.Гражданин фининспектор,                                          я выплачу пять,все     нули             у цифры скрестя!Я   по праву                 требую пядьв ряду          беднейших                            рабочих и крестьян.А если           вам кажется,                               что всего делов —это пользоваться                            чужими словесами,то вот вам,                  товарищи,                                   мое стило,и можете               писать                          сами!

МОСКОВСКИЙ КИТАЙ