Рабиндранат Тагор - Ты погляди без отчаянья… (стихотворения) Страница 3

Из книги  «Картины и песни»  («Чхоби о чан»)

1883

Йог

Величав и одинок, руки простирает йог,                     Глядя на восток.На закате – лунный рог, море плещется у ног,                     Небосвод глубок.

Перед йогом – меркнет мгла, свет исходит от чела,                     На лице – покой.Чуть решается дохнуть на его нагую грудь                     Ветерок морской.

Широко простор открыт. Посреди миров стоит                     Одинокий йог.Он огромен и космат, волны робкие дрожат,                     Лишь коснутся ног.

Нерушима тишина, мир объят пучиной сна,                     Но незаглушимГолос моря – он поет, славя солнечный восход                     Гулом громовым.

Йог один на берегу. Волны тают на бегу…                     И в душе егоНеобъятный океан, даль, ушедшая в туман,                     За предел всего.

Йог, молчание храня, стережет рожденье дня,                     Далью окружен.За его спиною ночь тихо уплывает прочь,                     Погружаясь в сон.

Там – небесная река – Ганга мчит сквозь облака                     Звездный свой поток.Там – темнеющий закат, здесь – сиянием объят                     Неподвижный йог.

Словно светом божества, озарилась голова                     Солнечным огнем.А на западе, вдали, угасает ночь земли                     Пред возникшим днем.

Над бескрайностью зыбей яркой россыпью лучей                     Запылал восход.Тайны величавей нет, чем сияющий рассвет                     Над лазурью вод.

Вся морская глубина света теплого полна,                     Смотрит на восток, —Разогнав туман густой, рдеет лотос золотой,                     Огненный цветок.

И светлы и горячи, обоймут его лучи                     Весь земной предел.Поднял руку йог-всевед и стихи священных вед                     Медленно запел.

Из книги  «Диезы и бемоли»   («Кори о комол»)

1886  

Конец весны

Ушла весна, ушла весна – и песнь не родилась.Прошла цветения пора. Цветов опавших веераВокруг дерев лежат, светясь.Ушла весна, ушла весна – и песнь не родилась.

Но разве этою весной не рокотал шмелиный рой,Жасмин не расцветал в свой час?Но разве резвый ветерок внезапно изнемогИ, рощ не взволновав, угас?Ушла весна, ушла весна – и песнь не родилась.

Звенело столько птиц вокруг! Но все они умолкли                вдруг,И лес не кончил свой рассказ.Грустят усталые уста, и ярмарка садов пуста,И вечер настигает нас.Ушла весна – и песнь не родилась.

Последний вечер у весны, – и вот глаза мои темны,Иду к тебе, тоской томясь,Я без венка на этот раз… Слезами флейта залилась.И ты не подымаешь глаз.Ушла весна – и песнь моя не родилась, не родилась.

Руки

Кого мечтают обвить эти руки-лианы?Кому, рыдая, твердят: «Не уходи… постой…»?Рук рокочущий зов полон такой тоской!Как безумен их трепет, безмолвный и безымянный!Слова и тайны сердец они приносят нежданно,Чтоб гибкими письменами телу сказать о них.Они умащают душу нежностью несказанной,Шепот их прикасаний так чарующе тих!Юности светлый венок с себя безропотно скинув,На тебя надевают руки благоуханный венок,Руки несут тебе влюбленного сердца корзинуИ ставят корзину наземь у твоих запыленных ног.Пусть оплетут навек тебя лианы любви.Не прерывай объятья, рук заплетенных не рви.

Из книги  «Образ любимой»   («Маноши»)

1890

Герой Бенгалии

За стенкою Бхулубабу, худея от изнеможения,Читает громко таблицу умножения.Здесь, в этом доме, обитель друзей просвещения.Юный разум познанию рад.Мы, В. А. and М. А.[1], я и старший мой брат,Три главы прочитали подряд.Жажда знанья в бенгальцах воскресла.

Мы читаем. Горит керосин.Возникает в сознании много картин.Вот Кромвель, воитель, герой, исполин,Обезглавил владыку Британии.Голова короля покатилась, как манговый плод,Когда его палкою с дерева мальчик собьет.Любопытство растет… Мы читаем часы напролетВсе настойчивей, все неустаннее.

За родину жертвуют люди собой,Вступают они за религию в бой,Расстаться готовы они с головойВо имя возвышенного идеала.Откинувшись в кресле, читаю я жадно.Уютно под крышей у нас и прохладно.Написаны книги разумно и складно.Да, читая, узнаешь немало.

Помню я имена тех, кто в поисках знанияВо власти дерзанияПустился в скитания…Рожденье… Кончина… За датою дата…Понапрасну минуты не трать!Это все записал я в тетрадь.Знаю: многим пришлось пострадатьЗа правду святую когда-то.

Ученые книги листали мы,Своим красноречьем блистали мы,Кажется, взрослыми стали мы…Долой унижение! Долой подчинение!Зубря день и ночь, за свои мы воюем права.Большие надежды, большие слова…Поневоле тут кругом пойдет голова,Поневоле придешь в исступление!

Мы не глупей англичан. Страх перед ними забудь!Мы от них отличаемся с виду чуть-чуть,Так ведь не в этом же суть!Мы – дети Бенгалии славной,Мы британцам уступим едва ли.Мы книги английские все прочитали.Пишем к ним комментарии мы на бенгали.Перья нам служат исправно.

«Арийцы» – Макс Мюллер[2] изрек.И вот мы, не зная тревог,Решили, что каждый бенгалец герой и пророкИ что не грех нам теперь отоспаться.Мы не допустим обману!Мы поднапустим туману!Позор не признавшим величия Ману[3]!Священный мы трогаем шнур[4] и клянем               святотатца.

Что? Мы не великие? Ну-ка,Пускай клевету опровергнет наука.Наши предки стреляли из лука.Или об этом не сказано в ведах?Мы громко кричим. Разве это не дело?Доблесть арийская не оскудела.Мы будем кричать на собраниях смелоО наших былых и грядущих победах.

В размышленье святой пребывал неустанном,Рис на пальмовых листьях мешал он с бананом,Мы святых уважаем, но тянет нас больше               к гурманам,Мы приспособились к веку поспешно.Мы едим за столом, ходим мы по отелям,Не являемся в классы по целым неделям.Мы чистоту сохранили, к возвышенным шествуя                целям,Ибо Ману прочли (в переводе, конечно).

Сердце при чтенье Самхиты[5] восторгом объято.Однако мы знаем: съедобны цыплята.Мы, три знаменитые брата,Нимай, Непах и Бхуто,Соотечественников просветить захотели.Мы волшебною палочкой знанья у каждого уха                вертели.Газеты… Собранья по тысяче раз на неделе.Мы всему научились как будто.

Стоит услышать нам о Фермопилах,И кровь, словно лампы фитиль, загорается в жилах.Спокойными мы оставаться не в силах,Марафон вспоминая и славу бессмертного Рима.Разве неграмотный это поймет?Разинет он от изумления рот,И сердце мое разорвется вот-вот.Жаждою славы томимо.

Им бы хоть о Гарибальди прочесть!В кресло бы тоже могли они сесть,Могли бы бороться за национальную честьИ за успехи прогресса.Говорили бы мы на различные темы,Сочиняли бы дружно поэмы,В газетах писали бы все мы,И процветала бы пресса.

Но об этом пока и мечтать неуместно.Литература им неинтересна.Дата рождения Вашингтона им неизвестна,Не слыхали они о великом Мадзини.А ведь Мадзини – герой!За край он боролся родной.Отчизна! Лицо от стыда ты закрой!Невежественна ты поныне.

Обложился я грудами книгИ к источнику знания жадно приник.Я с книгами не расстаюсь ни на миг.Неразлучны со мною перо и бумага.Опахало бы мне! Кровь горит.Вдохновеньем охвачен я властным.Насладиться хочу я прекрасным.Стать стилистом хочу первоклассным,Во имя всеобщего блага.

Битва при Незби[6]… Читайте о ней!Кромвель бессмертный титанов сильней.Не забуду о нем до кончины своей!Книги, книги… За грудою груда…Ну, хватит читать! Поясница болит у меня.Эй, служанка, скорей принеси ячменя!А-а, Нони-бабу! Здравствуй! Третьего дняВ карты я проиграл! Отыграться бы нынче не худо.

Новобрачные

Брачное ложе

Муж

Жизнь моя, на исходе вечер,Подойди! Счастье первой встречи,Несравнимо ни с чем оно.Глаза, что ресницами скрыты,Подыми, – друг на друга открытоНам смотреть отныне дано.Не робей, мне себя вверяя.Наши сердца, замирая,Слиться должны в одно.В забытьи мы, одни на свете,Тянем мед из одних соцветий,Этот мед – как вино.От рожденья пламя разлукиОбрекало сердце на муки,С той поры оно спалено.Одинокий, я жил в пустыне.Жажду мне утолять отнынеВ море юной любви суждено.Ты, редчайшая из жемчужин,Скажи: «Только ты мне нужен,Лишь тобою сердце полно!»Я в объятьях голубку спрячу…Стой! Куда ж ты уходишь, плача?

Жена