Александр Пушкин - Уходя по-английски Страница 3

Без тебя – что мне Толедо?

Я в Толедо не хочу.

«Стирая ностальгию тщательно …»

Стирая ностальгию тщательно,

Как теркой – медленно и жестко,

Из памяти друзей-приятелей,

Сестер, морозные известки,

Квартиры – лабиринты критские,

Пивные – как кресты на карту,

Измайловские и Никитские,

И полустанки, и плацкарты,

Собак, буфеты, книги, ягоды,

Кирзу, опенки, грязь, блины…

И в час, когда уже не надо б и

Ни тех людей, ни той страны, –

Вдруг резанет, как свист из сада,

Московским запахом весны.

«Все приходит к тем, кто ждет …»

Все приходит к тем, кто ждет,

Только надо ждать подольше,

Только надо ждать погорше,

Будто уж и не придет.

Ждать, как будто “все равно”,

Будто слова нет такого,

Смутно помня лишь то Слово,

Что убить себя – грешно.

Жить – не ведать, что грядет,

И тогда, в покойной дреме,

Вдруг прочесть в каком-то томе:

“Все приходит к тем, кто ждет”.

«Позабыт и позаброшен …»

Позабыт и позаброшен,

Вспоминаю вечерком –

Платье белое в горошек

С отложным воротничком.

Не фетиш и не игрушка,

А на сердце – окоем,

А на шее завитушка,

Вроде бантика на нем.

Буду я три дня хороший,

Сэкономлю на вине,

Я куплю его – в горошек,

И повешу на стене.

«Только красивое любят поэты …»

Только красивое любят поэты,

Только красивые любят портреты,

Только красивых аккордов набор,

Только красивый разрез помидор,

Только красивой одежды струну,

Только красивых движений волну,

Только в красивых влюбляются. Но

Часто премерзкое любят вино.

«Проезжая одиноко …»

«Проезжая одиноко

от истоков Ориноко,

где-то в устье ненароком,

там, где кручи круче Альп,

повстречал я у потока

кровожадных милуоков;

и в баталии жестокой

рассекли мне лоб глубоко,

ребра вырвали из бока

и почти содрали скальп.»

Так друзьям поведал Петя,

пропадавший в Новом Свете,

где почти десятилетье

безызвестно пропадал.

Шрамом розовым белея,

что остался от сабвея,

где, червонца не имея,

он от черных пионеров

в лоб железкой схлопотал;

потирая ребер спайки –

как-то ёкнулся на стройке

со стремянки на газон, –

Так вещал в родной Перловке

от работы и «смирновки»

полысевший Питерзон.

«Прошло не много лет …»

Прошло не много лет,

Ничто не позабыто,

Серпастый паспарту,

Не изменивши цвет,

Хранится в ящике буфета,

Где гвозди, молотки и прочий инструмент –

Подобьем, может, пистолета,

Что пред финального куплета

Свой должен выполнить дуплет.

Эпистолярья цепь,

Не растеряв колец,

Все вьется. Peже, пусть,

Но внятней и прочтимей,

И отшлифованнее – для

Стрелянья в цель.

Роман о ностальгии

Традиционный принимает стиль:

Березки да ковыль,

Колхозные кобылы,

Гниль закромов,

Пыль трактов… да

Дух таинственный России,

В коем

Портянки неизменно

Немалую играют роль…

Земля мала. За год пройдешь пол-карты.

Плацкартные места возьмешь за пол-цены.

В пол-пьяна пролететь по кругу –

Прошли эпохи Марко Поло –

Ни гений вам, ни храбрость не нужны.

Но все же там –

Как ведьминский магнит,

Как марь миражная, как болото погано,

Где беглый огонек дрожит,

Таинственным мадагаскаром…

И все же там,

Где все теперь открыто,

Изжито, понято и ворон не кружит –

Земля – своя, как Terra Incognita –

Террой Инкогнитой лежит.

«Возвращался сэр Фунт Лиха …»

Возвращался сэр Фунт Лиха

Из похода круг Земли.

Возвратился он и тихо

Сел у замка на скамьи.

Огляделся грустно, мило:

Вроде, птички, вроде, пруд…

Молвил он: «Чтоб пусто было

Тем, кто столь безбожно врут.

Кто сказал, что шар – планета,

Это – круглые ослы.

Я объехал вокруг света,

Я объехал вокруг света!

И повсюду,

И повсюду –

Натыкался на углы.

«Вдалеке пролаял пес …»

Вдалеке пролаял пес,

Час – с Вершиною прощаться.

В дом который вовращаться? –

Жжет назойливый вопрос.

На Восток? где друг и мать.

Запад? Юг? – супруга, дети.

Аль на Севере сыскать

Пятый угол в этом свете?

И окурок запустив

В горный пруд, луною светел,

Поражение отметив,

Завернуться под кустом.

А потом? В который дом?

Да… – куда подует ветер.

Про Вильямсбургский Мост

Речка – странное созданье,

Непонятная вода:

Поутру течет налево,

Ввечеру течет направо,

То на север, где истоки,

То на юг, в окьян глубокий,

Выше, ниже, влево, вправо,

А назад – так никогда.

А на шее вод текучих –

Два ошейника тягучих,

Два браслета-переплета,

Два кольца-перекреста –

Два проржавленных моста.

И по ним – когда им спится? –

Знай, ползут, как гусеницы,

Поезд «Де» и поезд «Me”.

Только нынче “Me” – в дерьме,

Вместе с “Же” стоит в депе,

Ибо мост, один из двух,

Положительно, припух

И лежит он на смех курам

Как обломок арматуры

От прорабских катастроф

– Лишь жильем для комаров.

Желтый кружится паром,

На Делэнси – как на слом;

Кучи хлама, и газеты

Носит жаркий ветер лета.

В Даун-тауне – бизнес в дауне,

В Даун-тауне – сплин и сон,

Ходят парами, будто в сауне:

Бамы с бамами, бабы с бабами,

“Пейсы” с пейсами с двух сторон.

Запустение в Даун-тауне,

В позабытии ‘Что почем’,

Лишь единственно в Чайна-тауне

Жизнь базарная бьет ключом.

Знай, торгуют себе, без разницы,

Хоть те в розницу, хоть в розлив,

По субботам и поздним пятницам,

Всяко празднество упразднив.

Я гляжу на них и не пикаю,

Сам стою, а они – бегут,

Маленькие, чернененькие,

Косоглазенькие, дикие,

А ведь здорово же живут!

Вильямсбургский Мост, 02

Сижу у речки, под мостом,

Прохожих нет, один я,

И вспоминаю время то,

Когда ретривер Дина

Скакала здесь с мячом во рту –

Лечила свои ножки,

И с наслажденьем бормоту

Хлебала из ладошки.

Всего-то лет прошло чуть-чуть,

А сколь сменилось в доме:

Уж год, как кот ушел в Тот путь,

Собака в Оклахоме,

Стишки, что я тебе кропал

На этой вот скамейке –

Старее, чем Сарданапал,

А муть все та ж. Налей-ка…

Нет, не изменен чувства пыл,

А мост – покрашен даже,

А то, что утром послан был,

Так и тогда – туда же.

Проехал “Circle Line”, волны

Взболтнув шлепки и вздохи…

Мне голубь капнул на штаны –

От этого и строки.

Сонет Веноков

1

Наш первый год подобен был измене:

Себе, другим, привычкам и словам;

Дотоле не встававший на колени,

Я их протер, в угоду только Вам.

И даже спьяну не тонувший в Лене,

Я в Вас погряз, в пучину, как в бальзам,

Навстречу сну в венерианской пене,

На волю прихотливейшим волнам.

Измена прошлому – обычная измена.

Как ни крути, планида – что полено.

Судьба окрутит скрюченным перстом.

И все вернется на свои началы.

Ну, а пока – измены да скандалы…

Наш год второй – то Э-дем, то Со-дом.

2

Наш год второй – то Э-дем, то Со-дом,

Кавказ и Волга, раны и микстуры.

От перевалов – в скользкий волнолом,

И с поездов – в недельные амуры.

Дедов наследие – за грош, за день вдвоем,

За пару литров местной политуры,

Чтоб на билет хватило, а потом

– Гори огнем: что деньги, что культура.

Последний день – который завтра день.

Покуда ночь – об этом думать лень.

Долги – на совесть лучших поколений.

Но вечный рай – прочитанный обман,

Билет был взят – и тем продлен роман

На третий год под горестные пени.

3

На третий год под горестные пени

Гудок вокзальный прогудел «не быть»,

В стене ль размазаться без слов и обвинений,

Не жить, не пить, – а впрочем, что ж не пить?

Шипеть незряче на людские тени,

Ползти, одну нащупывая нить,

Сквозь снег московских сумрачных метелей.

Не слышать – не смотреть – не говорить.

Перележать в сугробе до капелей,

Глядишь: жива душа в тщедушном теле,

И свет видать за почерневшим льдом.

Аэрофлот подъехал прямо к дому.

Был чемодан к тому давно готовый.

Четвертый год явился в новый дом.

4

Четвертый год явился в новый дом.

Кому-то Новый Свет, а нам – не ново.

Что ново русскому в сем мире? Он знаком

С яйцеобразностью строения земного.

«Любовь», «авось», а там – хоть «суп с котом» –

Залог Ивана, вечно молодого;

Забыть, что ведал, и пропить, притом,

Платова с Кантом, Ницше и Толстого.

Моя одна шестая – значит – вся!