Дмитрий Мережковский - Варианты стихотворений Страница 3

60 Пустые дни тяжелой скуки…

61–64 Ст. 17–20 основного текста

65 За мной, о граждане, — умейте все прощать

Неблагодарному народу!

За мной, о римляне, чтоб миру показать

Как умирают за свободу!

Поняв, кто были мы, ты нас не проклянешь,

70 Народ…

О скорбь родного края,

Ты наш холодный прах слезами обольешь,

Все наши муки вспоминая!

73–85 Ст. 25–37 основного текста

И чуткой силой обонянья

87–93 Ст. 39–45 основного текста

И с гулом в бездну полетело,

95 На камни, брызгая кровавою струей,

В клочки изорванное тело.

Вариант Петербургской поэмы «Смерть»

Строфы LVI–LX второй песни

Среди лугов необозримых

Деревня в жаркий полдень спит

Под вечный шорох нив родимых,

В тени задумчивых ракит.

Повесив голову, лошадка

Стоит на солнце, дремлет сладко

И машет медленно хвостом.

Теленка мальчик белокурый

Куда-то гонит; с петухом,

В пыли копаясь, бродят куры;

Заснули утки на пруде

В покрытой плесенью воде.

На огороде в вечер ясный

Колеблет ветра легкий вздох

Лопух и мак с головкой красной,

Тычинки хмеля и горох.

Какая тишь, какая воля!

Порой, как будто медом, с поля

Пахнет гречихой. Дряхл и сед

С улыбкой мирной на крылечко,

Кряхтя, выходит старый дед…

А там за серебристой речкой,

Где обнял землю свод небес,

Едва синеет темный лес…

В таком затишье Ольга в школе

Давно отшельницей жила…

Теперь в очах, в улыбке Оли,

В спокойной бледности чела

Таится не печаль земная,

А вера тихая, простая.

Среди учеников своих,

В толпе собравшихся крестьянок,

Когда она лечила их, —

Суровых, древних христианок

Она безгрешной и простой

Напоминала красотой.

Она ушла к земле, к народу;

Как в первый век монахи шли

В пустыни, в дикую природу

С крестом в руках, на край земли.

В ней тот же пламень новой веры,

И та же в ней любовь без меры.

И не протянут ей руки,

И тяжела ее дорога;

Но любят Ольгу мужики

За простоту, за веру в Бога…

Когда-нибудь они поймут

Ее святой великий труд.

Вариант легенды «Франциск Ассизский»

Шел Франциск из Рима. На пути

Перед ним в лохмотьях прокаженный,

Путника завидев, обойти

Он спешил: коленопреклоненный,

Робко стал, как будто издали

Спрашивал: не слишком ли я близко?

И смиренно целовал в пыли

На дороге он следы Франциска.

Верно исцеленья от него

Ждал, как от святого. И несмело

Он, стыдясь недуга своего,

Скрыть под рубищем старался тело.

Подошел к нему святой, взглянул:

Там, где рот был, — язва; и ланиты,

Руки, шея струпьями покрыты…

Но Франциск лица не отвернул,

Он приблизился… Душа объята

Жалостью. Страдальцу он сказал:

«Мир тебе Господень!» и как брата

Обнял и в уста поцеловал.

Раз он попросился на ночлег

В дождь и холод. Отперла хозяйка.

«Кто там!» — «Странник, Божий человек!»

Проворчав с досадой: «Попрошайка…»,

Вынула запор и с фонарем

Вышла, но хозяин, старый мельник,

Закричал сердито: «Прочь бездельник!

Прочь!.. того гляди, как пустишь в дом,

Подожгут или ограбят. Много

Шляется вас, нищих: руки есть, —

Так ступай работать!.. Ради Бога

Хлеб чужой умеете вы есть!»

Отогнал он бедного с порога.

Но жена, Франциска пожалев,

Ночевать его пустила в хлев.

Лег он на солому, и мохнатой

Мягкой шерстью нищего согрел

Пес цепной. Беспечным сном объятый,

Он не слышал, как петух пропел,

Куры закудахтали, сквозь щели

Солнца луч блеснул над головой

Тонкой лентой пыльной, золотой,

И в луче соломинки блестели…

Пахло дымом. В поле шли стада;

На дворе несла хозяйка ведра,

И плескалась светлая вода.

Он проснулся весело и бодро…

Стал молиться. Счастье без конца

Было в сердце, — нежное, простое,

Тихое, как небо голубое:

В это утро Господа-отца

Он любил, забыв про все на свете,

Радостно, как любят только дети.

Повстречал однажды он старушку,

Что, кряхтя и охая, в горах

Хвороста вязанку на плечах

По лесной тропе несла в избушку.

Ношу сняв, он весело понес

В домик ветхий на крутой утес.

И как будто с ней давно он дружен,

Утешал ее, в избу зашел,

Помогал готовить скудный ужин,

Чистил овощи, огонь развел.

Рассказать хорошенькие сказки

Златокудрой внучке он успел,

Целовал ей голубые глазки,

Как ребенок с ней играл и пел.

Долго, долго в бедах и печали

О веселом госте эти два

Всеми позабытых существа,

Как о светлом духе вспоминали.

Клара, знатного барона дочь,

Проповеди нищего внимает

И тайком, едва наступит ночь,

Из дворца к монаху убегает.

В замке — пир… Но для нее милей,

Чем балы, турниры и веселье, —

Тихий, добрый звук его речей,

Свет лампады в полутемной келье.

И под шелком праздничных одежд

Клара носит тайно власяницу,

И встречает каждую денницу

На молитве, не смыкая вежд.

Черноризцы с пеньем и свечами,

Чтоб свершить над ней обряд святой

Постриженья, собрались во храме

В понедельник ночью на Страстной.

Прежде в замке, над ее головкой

Пролететь не смел бы ветерок, —

А теперь обуть ей нечем ног,

Чресла опоясаны веревкой,

За плечами — нищенский мешок.

Пали на пол кудри золотые,

Прозвучал обет. Но в этот миг

В дверь ударили мечи стальные,

И на паперти раздался крик:

«Клара здесь!..» Она трепещет в страхе,

Смерти ждут и молятся монахи.

В сонме грозных рыцарей своих

Это граф Мональд — ее жених.

За стенами недоступных башен,

С шайкою разбойничьей, злодей,

Не боясь ни Бога, ни людей,

Жил, как зверь лесной, могуч и страшен.

Дверь сломали, ворвались толпой

В Божий храм. Как в туче под грозой

Бьется голубь белыми крылами, —

Так, припав лицом к ногам Христа,

Обняла подножие креста

Клара в страхе бледными руками.

И к Франциску бросился с мечом

В гневе граф Мональд. Но с ясным ликом

И высоко поднятым крестом

Он стоял в смирении великом.

Был ли граф виденьем поражен,

Содрогнулась ли душа злодея,

Только в жизни первый раз смущен,

Пред врагом он отступил, бледнея.

И в глаза ему, как брату брат,

Подойдя, взглянул Франциск смиренный,

Состраданьем к грешнику объят.

Рыцарь на колени стал. Блаженный,

Наклонившись, тихо говорит:

«Брат, молись: Господь тебя простит».

На заре, когда в лесу глухом

Он стоял коленопреклоненный,

Всей душой в молитву погруженный,

С неподвижным радостным лицом, —

Птицы на плечо к нему слетали,

О заботах маленьких своих

На ухо Франциску щебетали…

И внимательно он слушал их,

И склонив главу, на лепет нежный

Отвечал улыбкой безмятежной.

Иногда кузнечик полевой

На руку к нему тихонько сядет,

И его приветствует святой

И по спинке изумрудной гладит.

И поет кузнечик веселей,

Как ему под солнцем лучезарным

Сладко жить в безмолвии полей;

Он поет и смотрит благодарным

Взглядом золотых своих очей…

Раз, когда он жил в глухих лесах,

Пойманного в сеть из дикой чащи

Зайчика принес ему монах.

И сперва испуганный, дрожащий,

Спрятался он в темный уголок,

Но привет блаженного услышал:

«Здравствуй, братец, серенький зверек!»

И тотчас к нему с доверьем вышел.

«Что же ты боишься? Подойди!..»

И подобно кролику ручному,

Зайчик прыгнул на руки святому

И головку спрятал на груди…

«У тебя, — Франциск промолвил, — зорки

Очи. Как же ты попался в сеть?

Видно выбежал из темной норки,

Чтоб на первый луч румяной зорьки

Сквозь густую зелень посмотреть?..

Хорошо тебе в тени древесной:

Проживешь ты, горя не узнав,

Умываешься росой небесной,

Ешь коренья сладких сочных трав…»

Он пушистый мех его ласкает

И потом тихонько на порог

Маленького гостя опускает:

«С Богом, в лес» — но ласковый зверек

В лес уже не хочет: вспрыгнул снова,

Скрыв головку на груди святого;