Джордж Байрон - Шильонский узник Страница 3

V

Уста Селимовы молчали;Но взор отцов, отцова речьУбийственней, чем русский меч,Младое сердце уязвляли.«Я сын рабы? Я слаб душой!Кто ж мой отец?.. Давно б инойПал мертвый за упрек такой».Так думы черные рождались,И очи гневом разгорались,И гнева скрыть он не хотел.Яфар на сына посмотрел —И содрогнулся… Уж являласьКичливость юноши пред ним;Он зрит, как раздражен СелимИ как душа в нем взбунтовалась.«Что ж ты ни слова мне в ответ?Я вижу все: – отваги нет,Но ты упрям, а будь ты смелыйИ сильный, и годами зрелый,То пусть бы ты свое копьеПереломил – хоть о мое».И взгляд презренья довершаетПаши насмешливый укор;Но дерзкий вид, обидный взорСелим бесстрашно возвращает, —Сам гордо на него глядит,Гроза в очах его горит,И старец взоры опускает,И с тайной злобою молчит.«Он мне рожден для оскорбленья,Он мне постыл со дня рожденья,Но что ж? – Его без силы дланьЛишь серну дикую и ланьРазит на ловле безопасной;Его страшиться мне напрасно.Ему ли с робкою душойЗа честь лететь на страшный бой?Меня кичливость в нем смущает,В нем кровь… чья кровь?.. Ужель он знает?..В моих очах он, как араб,Как в битвах низкий, подлый раб;Я усмирю в нем дух мятежный! —Но чей я слышу голос нежный?..Не так пленителен напевЭдемских светлооких дев.О, дочь! Тобою жизнь яснее.Ты матери своей милее, —С тобою мне, под сумрак лет,Одне надежды, горя нет;Как путника в степи безводнойЖивит на солнце ключ холодный,Так веселит взор жадный мойЯвленье пери молодой.Какой поклонник в поднебеснойПеред гробницею чудеснойПророка пламенней молил!Кто так за жизнь благодарил,Как я за дочь, мою отраду,Его прекрасную награду?Дитя мое… О, сладко мнеБлагословенье дать тебе!»

VI

Пленительна, светла, как та мечта живая,Которая с собой несет виденья раяСтрадальцам горестным, призраковполным снам,И радует тоску, что встреча есть сердцам,Что в небе отдана отрада нам земная,Мила, как память той, чей святбесценный прах,Чиста, как у детей молитва на устах —Была Яфара дочь. – Заплакал вождьугрюмый,Когда она вошла, и не от мрачной думы.Кто сам не испытал, что слов на свете нет —Могучей красоты изобразить сиянье?Предстанет ли пред кем? В душе очарованьеБледнеет, и в очах затмится божий свет,И, сладостно томясь, веселый и унылый,Он сердцем признает всю властьчудесной силы.Зулейка так блестит той прелестью младой,Которой имя нет, безвестной ей одной,Невинностью цветет, любовью пламенеет,И музыка у ней с лица как будто веет,И сердце нежное льет жизнь ее красам.А взор? – О, этот взор – он был душою сам!Она вошла – главу склонилаИ руки белые крестомНа перси чистые сложила, —И перед сумрачным отцомС улыбкою смиренной стала,И на плечо к нему припала,И белоснежною рукойПриветно старца обнимала.Лаская дочь, Яфар немой,Унылый, – дело начатоеУже готов был отменить;Яфар боялся погубитьЕе веселье молодое;Он чувством был прикован к ней:Но гордость в нем всех чувств сильней.

VII

«Зулейка – сердца утешенье!Тебе сей день докажет вновьМою отцовскую любовь;С тобой мне тяжко разлученье;Но я, забыв печаль мою,Тебя в замужство отдаю;Жених твой славен, – меж военныхОн всех храбрей; Осман рожденОт древних, доблестных племен,От Тимарьетов неизменных,Никем, нигде непобежденных;И словом, я тебе скажу,Он родственник Пасван-оглу.До лет его какое дело!Не юноши искал я сам;Тебе ж приданое я дам,Которым ты гордися смело.Когда ж все будет свершено, —И наши силы заодно,То посмеемся мы с ОсманомНад жизнь отъемлющим фирманом:Лишь головы не сбережет,Кто в дар снурок к нам привезет.Теперь моей внимая воле,Послушна мне, ему верна,Уже ты с ним искать должнаЛюбви и счастья в новой доле».

VIII

И дева юною главойБезмолвна робкая поникла.И весть разящею стрелой,Казалось, грудь ее проникла.В смятенье тяжком и немомИ чувствам воли дать не смея,Она стояла пред отцомБледна, как ранняя лилея;И вздох прокрался, – на щекахЗарделись девственные розыИ на потупленных очахНевольно навернулись слезы.Что может, что с твоей красой,Румянец девственный, равняться!И жалость нежная тобойВсегда готова любоваться!И что, что может так пленять,Как слезы красоты стыдливой!Их жаль самой любви счастливойЛобзаньем страстным осушать!Но уж о том, как с ней одноюСелим в саду гулял зарею,Иль не хотел, иль позабыл,Яфар совсем не говорил. —Он трижды хлопает руками,Чубук в алмазах с янтарямиРабам вошедшим отдает;Уж конь его арабский ждет,Он бодро на него садится,И в поле чистое летит —Смотреть воинственный джирид;Пред ним, за ним несется, мчитсяДельгисов, мамелюков ройИ черных мавров легкий строй;Готовы дротики тупые,Кинжалы, сабли уж блестят;Туда все скачут, все летят,Лишь у ворот неподкупныеТатары на часах стоят.

IX

И подгорюнясь, думы полный,На синие морские волныУгрюмый юноша взирал:Меж Дарданелл они сверкали,Струились тихо и плескалиВ излучинах прибрежных скал;Но он, унылый, не видалНи моря с синими волнами,Ни поля с дальними холмами,Ни чалмоносцев удалых,Стремящихся перед пашоюШум грозный сечей роковыхПредставить бранною игрою;Не видит он, как к облакамИх кони вихрем прах взвевают,Как сабли острые мелькаютИ как с размаха пополамЧалмы двойные рассекают;Не слышит он, как громкий крикЗа свистом дротиков несется,И как в долине раздается:Алах! Алах! Их дикий клик;Душа полна мечтой одною —Яфара дочерью младою.

X

Задумчиво сидел Селим,Печален, бледен, недвижим, —И сквозь решетки он безмолвноВзор мрачный в поле устремлял…Вздохнула дева, вздох невольноЕе все думы рассказал.Такой внезапною грозоюДуша Зулейки смущена;Ах, разной с ним, но и онаУже волнуется тоскойВ любви младенческой, живой:У ней так нежно сердце билось;Но вдруг теперь в груди младойНевнятно что-то пробудилось,Какой-то стыд, какой-то страх,И речь немеет на устах;И можно ль долго ей таиться?И как начать? И в чем открыться?«Что может так его томить?Зачем ему меня чуждаться?Не так мы с ним привыкли жить,Не так нам должно расставаться!»И вот нарочно вкруг негоПрекрасная в раздумье ходит:А он и взора своегоУже на деву не возводит.Но что ж – кувшин в углу блеститС персидской, розовой водою;Она к ней весело летит,И плещет легкою рукоюНа стены мраморны с резьбою,На златотканые ковры,Восточной роскоши дары;Потом на милого взглянула;К нему бросается стрелой, —И вдруг душистою водой,Резвясь, на юношу плеснула;Но он не слышит, не глядит,И под одеждой парчевоюВода душистая бежитСтуденою по нем струею,А он не чувствует. – СелимСидит, как мрамор, недвижим.«Он все молчит, тоской томимый;Но разгоню его мечты…Бывало, он любил цветы,И я ему цветок любимыйСама сорву, сама подам».И дева кинулась к цветам,Весельем детским оживилась.И роза мигом сорвана —И вот бежит, и вот онаУ ног Селима очутилась.

«…»

«Любовник розы – соловейПрислал тебе цветок свой милый;Он станет песнею своейВсю ночь пленять твой дух унылый.

«…»

Он любит петь во тьме ночей, —И песнь его дышит тоскою;Но с обнадеженной мечтою,Споет он песню веселей.

«…»

И с думой тайною моейТебя коснется пенья сладость,И напоет на сердце радостьЛюбовник розы – соловей».

XI

«Но ты цветка не принимаешь,И гнев на горестном челе, —Уж ты со мною не играешь!Скажи, кому ж ты мил, как мне?О, мой Селим! О, сердцу милый!Меня страшит твой взор унылый,Ужель меня ты разлюбил?Ах! Если выдумкой напраснойТвоей тоски не усладилИ соловей мой сладкогласный, —На грудь ко мне склонись, склонись.Вот поцелуй – развеселись!Родитель грозный мой с тобою,Я знаю, и суров и строг;Но ты к нему привыкнуть мог,И как за то любим ты мною!Увы! Не то ль крушит тебя,Что замуж выдают меня?Осман, жених мой нареченный,Он, может быть, он недруг твой!Клянусь же Меккою святой,Клянусь любовью неизменной,Когда не ты велишь мне сам,Султану я руки не дам!Ужель, Селим, тебя лишитьсяИ сердцем мне с другим делиться?О! Если б что, какой судьбой,Меня с тобою разлучило, —Кто будет друг – хранитель мой.И быть кому твоею милой?Не бил и не пробьет для насУжасный расставанья час!Сам Азраил, явясь пред нами,С колчаном смерти за плечами,Стрелой одною нас сразитИ в прах один соединит!»

XII