Владимир Набоков - Горний путь Страница 3

7 сентября 1918

ЛУННАЯ НОЧЬ

Поляны окропил холодный свет луны.Чернеющая тень и пятна белизнызастыли на песке. В небесное сияньевершиной вырезной уходит кипарис.Немой и стройный сад похож на изваянье.Жемчужною дугой над розами повисфонтан, журчащий там, где сада все дорогисоединяются. Его спокойный плескнапоминает мне размер сонета строгий;и ритма четкого исполнен лунный блеск.Он всюду — на траве, на розах, над фонтаном —бестрепетный, а там, в аллее, вдалеке,тень черная листвы дробится на песке,и платье девушки, стоящей под каштаном,белеет, как платок на шахматной доске…

18 сентября 1918

БОЛЬШАЯ МЕДВЕДИЦА

Был грозен волн полночный рев…Семь девушек на взморье ждалиневозвратившихся челнови, руки заломив, рыдали.

Семь звездочек в суровой мгленад рыбаками четко всталии указали путь к земле…

23 сентября 1918

“Вдали от берега, в мерцании морском…”

Вдали от берега, в мерцании морском,я жадной глубиной был сладостно влеком.Я видел небосвод сквозь пену золотую,дрожащий серп луны, звезду одну, другую…Тускнел далекий свет, я медленно тонул.Манил из глубины какой-то чудный гул.В волшебном сумраке мой призрак отражался.В блестящий траур волн я тихо погружался.

10 октября 1918

ПОЭТ

Среди обугленных развалин,средь унизительных могил —не безнадежен, не печален,но полон жизни, полон сил —

с моею музою незримойтак беззаботно я брожуи с радостью неизъяснимойна небо ясное гляжу.

Я над собою солнце вижуи сладостные слезы лью,и никого я не обижу,и никого не полюблю.

Иное счастье мне доступно,я предаюсь иной тоске,а все, что жалко иль преступно,осталось где-то вдалеке.

Там занимаются пожары,там, сполохами окружен,мир сотрясается, и старыйпереступается закон.

Там опьяневшие народыведет безумие само, —и вот на чучеле свободыбессменной пошлости клеймо.

Я в стороне. Молюсь, ликую,и ничего не надо мне,когда вселенную я чуюв своей душевной глубине.

То я беседую с волнами,То с ветром, с птицей уношусьи со святыми небесамимечтами чистыми делюсь.

23 октября 1918

ЖУРАВЛИ

Шумела роща золотая,ей море вторило вдали,и всхлипывали, пролетая,кочующие журавли

и в небе томном исчезали,все тише, все нежней звеня.Мне два последних рассказали,что вспоминаешь ты меня…

24 октября 1918

“За полночь потушив огонь мой запоздалый…”

За полночь потушив огонь мой запоздалый,в притворном забытьи покоюсь я, бывало,и вот, преодолев ревнивый сумрак туч,подкрадывается неуловимый лучи разгорается и освещает страннокартины на стене. Доносится нежданнодо слуха моего необъяснимый звуки повторяется отчетливей, и вдруг —все оживляется! Волшебное — возможно:халат мой с вешалки сползает осторожнои, протянув ко мне пустые рукава,перегибается, и чья-то головаглядит, лукавая, из мусорной корзины,под письменным столом, а по стене картиныкружатся, вылетев из неподвижных рам,как попугайчики, и шкаф дубовый самзавистливо кряхтит, с волненьем наблюдая,как по полу бежит одна туфля ночнаявдогонку за другой.                    Но только двинусь я, —глядь, — все рассеялось, и комната моямгновенно приняла свой вид обыкновенный.В окне дрожит луна невинно и смиренно,халат — на вешалке, повсюду тишина…Ах, знаю я тебя, обманщица луна!

“Разгорается высь…”

Разгорается высь,тает снег на горе.Пробудись, отзовись,говори о заре.Тает снег на горепред пещерой моей,и вся даль в серебреосторожных лучей.Повторяй мне, душа,что сегодня весна,что земля хороша,что и смерть не страшна,что над первой травойдышит горный цветок,наряженный в живоймягко-белый пушок,что лепечут ручьии сверкают кругомзолотые струи,что во всех и во всемтихий Бог, тайный Богнеизменно живет,что весенний цветок,ветерок, небосвод,нежных тучек кайма,и скала, и поток,и, душа, ты сама —все одно, и все — Бог.

11 ноября 1918

“В хрустальный шар заключены мы были…”

В хрустальный шар заключены мы были,и мимо звезд летели мы с тобой,стремительно, безмолвно мы скользилииз блеска в блеск блаженно-голубой.

И не было ни прошлого, ни цели,нас вечности восторг соединил,по небесам, обнявшись, мы летели,ослеплены улыбками светил.

Но чей-то вздох разбил наш шар хрустальныйостановил наш огненный порыв,и поцелуй прервал наш безначальный,и в пленный мир нас бросил, разлучив.

И на земле мы многое забыли:лишь изредка воспомнится во снеи трепет наш, и трепет звездной пыли,и чудный гул, дрожавший в вышине.

Хоть мы грустим и радуемся розно,твое лицо, средь всех прекрасных лиц,могу узнать по этой пыли звездной,оставшейся на кончиках ресниц…

1918

Крым

“Если вьется мой стих, и летит, и трепещет…”

Лишь то, что писанос трудом — читать легко.

Если вьется мой стих, и летит, и трепещет,как в лазури небес облака,если солнечный звук так стремительно плещет,если песня так зыбко-легка,

ты не думай, что не было острых усилий,что напевы мои, как во сне,незаметно возникли и вдаль поспешили,своевольные, чуждые мне.

Ты не знаешь, как медлил восход боязливыйэтих ясных созвучий — лучей…Долго-долго вникал я, бесплотно-пытливый,в откровенья дрожащих ночей.

Выбирал я виденья с любовью холодной,я следил и душой и умом,как у бабочки влажной, еще не свободной,расправлялось крыло за крылом.

Каждый звук был проверен и взвешен прилежно,каждый звук, как себя, сознаю,а меж тем назовут и пустой и небрежнойбыстролетную песню мою…

23 августа 1918

ОСЕННЯЯ ПЛЯСКА

Кружитесь, падайте…     Мы — смуглые дриады —осенним шорохам и рады и не рады:лес обнажается, и фавны видят нас,и негде спрятаться от их янтарных глаз.

Шуршите, блеклые…     Вчера мы на полянеплясали в розовом предутреннем тумане,подбрасывали мы увядшие листы,и осыпались они так мягко с высоты,холодным золотом на плечи нам спадали…

Шуршите, блеклые…     Вчера нас увидали,и встрепенулись мы, и разбежались вмиг,за нами топот был, и чей-то звучный кликто рядом, то вдали — звенел и повторялся…

Шуршите, блеклые…     Край неба разгорался,и шумно мчались мы, то плача, то смеясь,и пестрые листы, за нами вслед кружась,летели, шелестя, по рощам и по скатами дальше — по садам, по розам, нами смятым —до моря самого…              А мы — опять назад,в леса да на холмы — куда глаза глядят!

8 августа 1918