Анатолий Жариков - Завтра будет вчера. Лирические стихотворения Страница 3

«Не надо никуда уходить…»

Не надо никуда уходить,завтра выпадет дождь и появится солнце,чтобы нам окончательно заблудить-ся, достаточно высадить сосны,зажечь день, погасить свечуи в оставшейся музыке незаметноразличить в каждом слове чу-до жизни и улыбку смерти.

«Жизнь беспредметна и убога…»

Жизнь беспредметна и убогабез смерти, женщины и бога.

«Наш подъезд обворован, обгажен, на надписи смел …»

Наш подъезд обворован, обгажен, на надписи смел —губная помада, резина, дыхание тел.На десять семей с задрипанным псом пищевод,под сеткою солнце едва золотит небосвод.

По сорным ступеням с уклоном налево подъём,мы жизни не чуем, но всё-таки мило живём.Мы валим на бога, на мать его срам и грехи.Но бог не ворует, не любит, не пишет стихи…

«Смерть приберёт, не закрывая книги…»

Смерть приберёт, не закрывая книги,листы исчёрканы и меты на полях. Чудак надеется до финишного мига…Смени бельё и на постельку ляг.

Тебя обмоют, так ты не купался,тебя побреют, так ты не сверкалНе отражает жизни плоть зеркал;элементарный финиш, доктор Ватсон.

«Разве помнит гусеница крылья?..»

Разве помнит гусеница крылья?

«Летом на окне снежинка…»

Летом на окне снежинка,а зимой – листок.Небо облаком зашитовдоль и поперёк.

Мы ещё не проиграли,и цветёт трава.Тёплый вечер, трали-вали,тихие слова.

Слёзы уксуса и мёда,сладкая слюна.Сердце воет на погоду,рваная струна.

«Смертна роса на цветах полевых…»

Смертна роса на цветах полевых,крест покосился и надпись стёрта…Если не можем любить живых,то на хрена любовь наша мёртвым?

«Нам оставил век одни загадки…»

Нам оставил век одни загадки,как в косую линию тетрадки,громкие предательство и подвиги плевки на них героев поздних.И от воздуха свободы охреневши,тупо тычут в нас, осиротевших,вроде как на воздухе распятые,указательные близнецы и братья.

«В строчке то Пушкин, то бог…»

В строчке то Пушкин, то бог,выбей на улицу дверь,кто-то лукаво помогсделать игрушкой дуэль.

Видится издалекамедленной пули полёти ни ладошку, ни каквремя не разорвёт.

«Пли!» – как истории блин,пахнет дерьмом нафталин.Боже, как неповторимангельский смех Натали.

«Живём по времени Дали…»

Живём по времени Дали,квадратные гудят нули,рот закрывает наши уши,беременны тоскою души. Возьми вина и булку хлебаи напиши звезду и небо.

«Сделай ковчег в триста локтей, Ной…»

Сделай ковчег в триста локтей, Ной,и отнесёт вода его к Арарату,люди уснули крепким земным сном,светлую веру и тёмную веру утратив.И закрылись источники, и перестал дождь,влага высокая снова в реки спустилась,в чистых сердцах поселится новая ложь,ветку зелёную в клюве несёт птица.

«Всего не перепробуешь, но есть…»

Всего не перепробуешь, но естьвсе вина предержащий градус.Реальность эту надобно прочесть,не различая боль и радость.

Глухой – твой брат и поводырь – слепой,раскачивай плечом ларёк вокзальный.Мир тоже маятник, его кривое жаловсегда под пахом, если помнить По.

«Вот и мир проявился…»

Вот и мир проявился:бутылка вина на столе,кошкин завтрак:два шпрота на блюдце,

глаз едва различаетскупые предметы во мгле,вещи плавают, падают,прыгают и не бьются.

Туго глянешь в окошко,поставишь весне минус балл,кровь пройдётся по венам,погладишь мягкую кись,

отодвинешь гардину —май в грязную лужу упал —и поправишь стихамивялотекущую жизнь.

«Меня освободили, я – Варавва…»

Меня освободили, я – Варавва;и крест мой наг, и гвозди целы.Желающие есть? Вакантно место славы,как слово, пролетая мимо цели.

Я ближе вам, я так же дурно пахнулосьоном и дезодорантом,я пью по воскресеньям, верю в Пасху,люблю родителей и уважаю брата.

Я дым, я дом, я – жареное мясо,я – развращённая словами масса.Тень ваша под ногами. Я – Варавва.Стон под грудною клеткой. Справа.

«Да Винчи безбожник…»

Да Винчи безбожникда праведник Босх…Мир, в сущности, множатсекс, зеркало, бог.

«Через час и в провинции будет полдень…»

Через час и в провинции будет полдень,корни дерева говорят о том, чтоземля вертится,серый зимний закат,ворона Басё на снегуи ворон По на карнизе дома,дождик Поля Верлена,под глазами круги Данта,глаза прощального вечера,Мария Санта.

«Ты каштановый мой, мальчик-с пальчик…»

Ты каштановый мой, мальчик-с пальчик,и хрусталь расколот в жёлтой зале,в синей зале бесы ночевалии открыли изумрудный ларчик.Пили белые, и красные плясали.

«Дождь не похож на слёзы…»

Дождь не похож на слёзы,но на рассказ о них.

«Сон жизнью, жизнь была войной…»

Сон жизнью, жизнь была войной,был сладок спирт перед атакой,и мы блевали под стенойрасписанного в дым рейхстага.

«Мы отдаём и шпагу, и кинжал…»

Мы отдаём и шпагу, и кинжали не под нашей мышкой топорище.Актёр играет, и галёрка свищет,катарсис обнажает скрытый зал.

По трупам пробираемся к двери,где светит, как спасенье, слово «выход».Темно в Воронеже и холодно в Твери,в столице ядовиты вдох и выдох.

Готфрид Бенн. Из беспамяти

Под сенью бесконечных звездиду домой бог весть откуда,в душе темно, на небе чудно, —как самый изначальный бред.

«Не пропускай слова…»

Не пропускай слова,чиста, как ночь, бумага,едва штормит, едвав нас теплится отвага.

Шумит Гвадалквивир,вращаются созвездья.Уже написан мир,и мы читаем бездну.

«Душа идёт ко мне от жизни…»

Душа идёт ко мне от жизни,сознанье тянется от света,

спит на Земле моя отчизна,горит звезда, как сигарета. В конюшне бога зреет словоподобно, образно, людимо.И ты, до чёртиков знакома, —из облака огня и дыма.

Новый Иов

Мечтающий о благе кус гнилья,в надежде узник и в одежде гол.Нет, не дождётесь, дохлый пень не я,я в горло бога направляю ствол.

Отныне первым буду я, отнынея заражаю истиною взгляд,шокирующая откровеньем блядь.Но жив ли тот, кто гадит на святыни?

«Бесстрастен, бесконечен, лох…»

Бесстрастен, бесконечен, лох.И всё же Слово, —так волнуйся ж, Бог!

«Он видел смерть, за ней не видел бога…»

Он видел смерть, за ней не видел бога.В кисельных берегах кисельный тлен(в деталях уточнит за бытия порогом). Когда работал в морге. Готфрид Бенн.

«Ты оглянулся, милый мой…»

Ты оглянулся, милый мой,я стала тенью под тобой,под солнцем – мёртвою травой.Мой плод, как бремя Персефоны,жив по космическим законам,я жизнь и смерть в пустыне дикой,как бог индуса, многолика,я плод сама и я же – семя,я небо и земное время,я вне себя и я с собойтолика счастья, дикий вой.

Она не оглянулась. Мёртвый плодбыл явлен жизни. Ремесло, науку,искусство засунул в средний век народ,рыдали звери и рожали скуку.Стонал под небом тёмный  перегной,из тел воскресших вырастали сосны.День ночью стал, проснулся червь земной,набрал воды в рот и запел о солнце.

«Так хорошо, что позабыл вопросы…»

Так хорошо, что позабыл вопросы,извилины сплелись с лучами солнца,а посреди двора в пыли растаял кот,а на карнизе квохчут две голубки,кругами муха, прямо ласточка – летят,дитя под бантиком обводит письмена,в сохранности дошедшие из мрака,молчит хозяйка, но скулит собака,в саду, под деревом, едва приметен татьИ древний мудрый бог зачем учил считать?

«Разулся путь, и чернозём…»

Разулся путь, и чернозёмзавяз в зубах корней и листьев,сад в доску пьян, в сучок расхристани ворон вечен, мокр и чёрн.

Мужик выходит на поля,ржаное семя в землю тычет.Тысячелетия землятемней Евангелия притчей.

«Мир полнится, течёт, растёт…»