Михаил Ромм - Последняя среда Страница 3

и доставит по назначению все твои грузы.

А мы разберем твой грузовик на детали,

продадим их местным автослесарям

и поставим за тебя свечки.

И они осветят тебе дорогу на небеса».

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭЗИИ

пиши о том что волнует

волнуют следы аварий

на бортах автомобилей

волнуют девушки

стоящие вдоль дороги

особенно красивые

думаешь старику на небесах

стоило бы устроить все

немного по-другому

волнует поэзия

поэзия – это сгустки энергии

передаваемые от тела к телу

это стремное дело

с непредсказуемым исходом

чем дольше живешь

тем меньше тебя понимают

но самое интересное

делаешь в одиночку

или вдвоем

ты и я

Михиил Ромм

МОИ ДРУЗЬЯ

Мои друзья почти богоподобны.

Соревноваться с ними? Да куда мне!

Один – под камнем в подмосковной Лобне,

Другой лежит в Малаховке под камнем.

А Тимофеев жарится в Айове,

Лямпорт за жизнь сражается в Нью-Йорке,

И я один. Сердито хмурю брови,

Сижу в Москве, как голубь на помойке.

К чему я это? Мне ворчать не надо —

Меня пока не выбросили в урну.

Вон, Петя Берлянд – на «Каховской». Рядом,

А словно на каком-нибудь Сатурне.

Разводит жизнь, когда выводит в люди,

Довольно насмеялись, нашумелись!

Друзья мои, как птицы разлетелись.

Других уже, наверное, не будет.

* * *

С нашей встречи, друг дорогой,

Пролетело немало лет.

Мы по-прежнему вместе с тобой —

Затянулся наш тет-а-тет.

Сколько прожито слез и мук

И растрачено сил!

Но как будто вчера, мой друг,

Я тебя полюбил.

Помнишь темные вечера?

Платье легкое, тихий двор?

Словно мы обнялись вчера

И целуемся до сих пор.

ПИНГ-ПОНГ В ПИОНЕРСКОМ ЛАГЕРЕ

Белый шарик

скок-скок, —

Два спортивных подростка

Забывчиво, долго и хлестко

Направляют его.

Щелк.

Щелк.

В тишине под соснами, вечером, и

Может быть, с их вершин опускается сумрак и все

Очертанья теряет свои.

Мир закручивает и несет.

Белый шарик все еще виден.

Белый шарик: скок-скок.

* * *

Солнечный луч заблудился в стекле, и

Бьются в кристалле, трепещут случайные блики,

«Раннее утро» пылает у Пауля Клее,

Алым пылает навстречу мазок земляники.

В матовом полдне, манящий и сочный мазок,

Что еще нужно, и мы примириться смогли бы:

Куполом белым на сонной воде поплавок,

А в глубине улыбаются хитрые рыбы.

Боль всегда рядом, она, как и счастье, сынок,

Рядом всегда, не грусти о подружке пропащей,

Это для нас расставанья предметный урок,

Прежде, чем нам навсегда раствориться

в лазоревой чаще.

СУСАННА И СТАРЦЫ

Краснеют, молодея, старики,

Она застыла между них невинно,

И падает из розовой руки,

Оранжевое солнце мандарина.

Его встречает гордая ступень,

А он летит над ней неудержимо,

И вслед за ним летит живая тень,

Веревочкой привязана незримой.

Они хотят покинуть полотно,

Они спешат, как будто их догонят,

Вдруг разорвав условное окно.

И падают в открытые ладони.

На улице сугробы намело,

Там холодом клубится вьюга злая,

Здесь – в полумраке мандарин сияет,

Еще храня руки ее тепло.

МАРАТ БАБИН

Хочу вам рассказать о скульптуре знакомом,

Здоровался я с ним – он нехотя кивал.

Чудной смешной старик, почти что невесомый,

Как Диоген, огнем меня он освещал.

Он меру нес в себе, не вписываясь в норму,

Жизнь красоте отдав, пожертвовав собой,

Пространство укротить, придав пространству форму,

И был, как глина смят, и вот обрел покой.

Последний солнца луч согреет постаменты

В пустынной мастерской. И что их завтра ждет?

Страна разорена – зачем ей монументы!

В музеях места нет, а жизнь идет вперед.

Причудливо стоят застывшие скульптуры

Творец ушел, ушел, не дав им имена,

Но силою полны – не горбятся фигуры,

Их не страшит огонь, и смерть им не страшна.

Конец ознакомительного фрагмента.