Кудыкины горы - Евгений Иванов Страница 3

Если скучно и не спится,

если вечером один,

я включаю телевизор,

посмотреть на Телемир.

Первый я смотрю канал:

слёзы лью под сериал –

Дон Гарсия любит Розу,

не дождусь никак финал.

На канале на втором

разговор о том о сём:

муж привёл подругу в дом –

как нам жить теперь втроём?

Третий нам канал даёт

представление о том,

кто кого по чём имеет,

кто кого полил дерьмом.

На четвёртой кнопке кореш

сдал ментам в почин братву.

Пацаны за это дело

сносят голову ему.

Дальше новости культуры –

выставка: «Опять в Париж»,

инсталляция: «Мы – дуры»,

и спектакль: «Кури гашиш!».

На шестом канале новость:

ужас, мрак, большой облом!

Президент всех успокоил –

я забылся тихим сном.

Котохокку

Замела хвостом

следы кошка хитрая.

Пустое блюдце.

Смеются дети –

поймать не может лапой!

Весёлая игра.

Папа Веры

Между нами, между нами

одеяло с облаками,

томик Пруста и альбомы –

мы с тобой давно знакомы.

Между нами, между нами

не сказать всего словами,

мы всё ближе, уже рядом,

электрическим разрядом

по нейлону и атласу,

кожей тёплой, током сразу,

на коленях и на бёдрах,

ближе-ближе, шёпот, шорох.

Вдруг звонок и на пороге

возвышается громадный

папа Веры, папа Веры

после очень долгой смены,

после очень трудной смены

папа Веры, папа Веры!

Гематома, гематома,

сотрясение, глаукома –

папа Веры, папа Веры

на заводе мастер смены.

И по боксу мастер спорта,

золотой призёр района,

фрезеровщик суперкласса,

горы мышц, большая масса.

Здравствуй, Вера! Здравствуй, Вера!

Всё отлично даже слева!

Я уже почти в порядке,

сняли гипс, с утра зарядка.

Да, конечно, можно в гости,

все уже срослися кости:

А кто там на остановке?

Направляется к подъезду…

В глазах огонь, дымится сера –

папа Веры, папа Веры

после очень долгой смены,

после очень трудной смены

папа Веры, папа Веры,

взглядом рубит даже стены,

трудовой отличник смены,

утончённые манеры!

Как в Аргентине

Пустые бокалы, выпит мартини,

мы с тобой одни в пустой квартире.

За окном метель, на стене картина –

под солнцем тёплым цветёт Аргентина.

На площади люди танцуют танго,

между нами мороз, а у них там жарко!

Аргентина смеётся – всё не как раньше,

пары танцуют, а мы всё дальше.

Пустые бокалы, выпит мартини,

давай потанцуем, как на картине.

Как в Аргентине, в пустой квартире,

как будто бы мы – одни в этом мире!

На войну неохота

Строим планы наперед мы на годы,

а на пути сплошные пень-колоды.

Вот прекрасно был б жить в Киото,

но срываться, что-то неохота.

Но ведь важная это работа –

из болота тащить бегемота.

Встать с печи и побежать за ворота.

Но шевелиться прям, вообще, неохота!

От кошмарных новостей безнадёга,

и нарастает постоянно тревога.

Засосало прямо в центр водоворота,

и ничего, вообще, неохота.

Просыпаешься с утра – непогода,

и тянет в сон с дремотой зевота.

Щас бы ванну, шоколад и ризотто,

а на войну, что-то неохота!

Страшно так, что нападает икота,

и прямо хочется, как будто бы чего-то.

Бьёт баклуши на районе басота:

О, боже, как же на войну неохота!

Ночью тень с косой у порога,

не хочу, это не моя дорога.

Побросала винтовки пехота –

хватит, братцы, на войну неохота!

На плаху голову склоня

На плаху голову склоня,

отчаянно шепчу молитву.

Палач беззлобно, не тая,

вострит проржавленную бритву.

Рукой по шее проведу –

как гармонично всё едино…

Спустя минуту, вознесусь,

а голова нырнёт в корзину.

Настроив фокус на судьбу

Сквозь зеркала, сквозь призм систему,

настроив фокус на судьбу,

фотограф вспышкой краткой срезал

событие, время, глубину.

И вот, смахнув с картинки жёлтой,

пыль вековую рукавом,

склонятся головы седые

в воспоминаниях о былом.

Пошамкав ртом почти беззубым,

усугубив печаль вином,

вздохнёт старик: «Ты помнишь бабка…

Какой был вид за тем окном!».

Спокойной ночи, латыши!

Море пива есть у немца,

и лягушек ест француз.

У меня в карманах пусто,

перед дамами конфуз.

Но зато есть сила духа,

Сила мысли, доброта.

За мужской мой крепкий стержень

все девчонки без ума!

У кого-то много денег

и сплошная годнота.

А у латыша –

лишь хуй да душа!

Итальянец весь в шелках,

и цыган весь в соболях,

а у латыша вещи –

лишь хер да клещи!

Мёрзнут уши, мёрзнет нос,

мёрзнут лапы, мерзнет хвост.

От сатори до сатори

жизнь крутая, сука, стори!

Вы держитесь там бодрей,

не скучайте малыши.

И удачи вам скорей –

Спокойной ночи, латыши!

У кого-то много денег,

у кого-то ни шиша.

А у латыша –

лишь хуй да душа!

Счастливцев-Несчастливцев

СЧАСТЛИВЦЕВ:

Движенье, словно вера, затягивает глубже,

барьеры – не барьеры, а просто лужи.

На том конце дороги, которую проходишь,

игра, в которой – ты водишь!

НЕСЧАСТЛИВЦЕВ:

Сосуд моей души в плачевном состоянии,

невиданных затрат мне стоит оправдание.

Печальный образ мысли, кошмарные желания.

Вдохнуть и переждать – предельные мечтания!

Вдвоём молчать

В ветвях сомкнулись лип аллеи,

сидели рядом мы вдвоем.

В пруду у парка лилии белели,

и мы болтали молча обо всем.

Кидали с кручи в воду камни, ветки.

Круги, волнами расходясь,

являли миру все расцветки,

на солнце гребнями искрясь.

На гравий тень легла у входа,

я кинул взгляд, поворотясь.

Но тень исчезла вдруг внезапно,

как-будто бы чего-нибудь боясь.

К тебе я тут же обернулся,

чтоб, наконец, хоть что-нибудь сказать,

но на скамейке было пусто –

ушла, и дальше я решил молчать.

Слышу голос

Слышу голос из прекрасного далёка:

он бормочет, причитает и скулит.

Голос явно чем-то сильно не доволен

и проклятий гневных мне сулит.

Я растерян и в недоумении,

и ни как я толком не пойму:

что же я такого сделал

или, может, сделаю ему?

Ночь, улица, фонарь, в стёкле витрины

В тяжёлом забытье сомкнулись веки,

я за прилавком в глубине пустой аптеки.

Ночь, улица,