Вопросы и ответы. Сборник стихов - Станислав Пилипенко Страница 3

кто уехать норовится,

не оставив здесь и след.

Кто-то переждать в надежде,

у кого ж предел надежд.

Знают все: что было прежде,

все уже в краю легенд.

Но легенды переврали.

Памятников старых тьма

заменяется в аврале.

Только в смыслах кутерьма,

ложью дикой прорастает.

Всплыл нацизма старый хлам.

Всех сожрать толпа желает.

Дурь шагает по умам!

Старый блюзист

Он перерос работу на полях,

пришел блюзист на улицы Чикаго.

Простой парнишка, в вытертых туфлях,

он раб, а не какой-нибудь деляга.

И кто бы знал, что через сотню лет,

будет звучать тот голос и гитара.

С обложки диска смотрит старый дед,

на тех кто водку пьет у стойки бара…

****

Порой актер, сто раз сыгравший роли,

блиставший на подмостках и в кино,

не дюжий ум свой показать изволит.

Явит всем то, что им сочинено.

И пусть он бог в ярчайшем лицедействе,

его, в ролях, народ боготворит,

чужих речей неведомый гроссмейстер,

гурман, самовлюбленный сибарит -

такой к актерству часто лишь способен.

В другом же он не стоит ничего.

Но публика, в неистовом захлебе,

кумира превозносит своего.

И вот, паяц, слепив дерьма творенье,

весь мир каким изволит поразить.

Но, часто, труд не стоит обсуждений,

и только лишь безумием разит.

Мысль

«И ад и рай, святая душа, внутри нас. Да. Да. В самом человеке. В его паршивой мысли».

А.Т. Черкасов, «Хмель».

Мысль обвиняет, объясняет,

возвысить может, очернить.

Мысль и злодейство оправдает,

коль совесть в думах обделить.

Мысль создает богов величье

и преисподней царство тьмы,

приводит к лени безразльчью

и опускает до сУмы.

Порой и ад — всего лишь мысли,

лишь заблуждений страшных мгла.

Реальность только лишь осмысли,

поймешь, что жизнь не замерла.

Она идет, но думы в старом

найти пытаются оплот.

Ты все живешь былым кошмаром,

тебе ж судьба «тузы сдаёт»…

Пили, ели…

Пили, ели, похвалялись,

здравицы толкали всласть.

Все в чужое наряжались,

и чужому поклонясь,

на свое и не смотрели -

серо, буднично оно.

Бриллианты ж проглядели,

словно вместо глаз бельмо.

Ведь свое отнюдь не дурно,

ну не хуже, видит Бог.

Вроде с виду не гламурно,

только в этом то и «сок».

Часто то, что с виду дивно,

Пустотой внутри разит,

вредностью своей противно

и забвенью подлежит…

И свет…

И свет не сразу пробивает тьму,

смотри восход как землю освещает:

на небе рассветило туч кайму,

а лес еще в потёмках пребывает.

Вот так и ты, борясь с кромешной мглой,

точи ее — и камень станет пылью.

Коль воля есть, то даже со «скалой»

расправится тебе вполне посильно.

Но не всегда охота воевать,

порою мы уходим от атаки.

Не каждый может «в полный рост восстать»,

в костре борьбы готов сгореть не всякий…

О некоторых

Тенеты разума невежеством полны,

в химере помыслов лишь тяга к благодати.

Причем чтоб даром, чтобы вовсе без цены,

чтоб без труда жить как у бога на зарплате…

Ветер гневается в море…

Ветер гневается в море,

гонит тучи к берегам,

катит волны вдоль простора,

угрожает кораблям.

Рядом, в маленьком проливе,

ботик вьется между скал.

Неумелый, несчастливый,

он с судьбой не совладал.

Стал он поперек к приливу

и о камни, дном своим,

бьет, когда поток бурливый,

силой страшною маним,

в море мчит, бросая пену,

щепки в море унося.

С каждым разом, непременно,

что-то с палубы снеся.

И с водой метались бочки,

вёсла и обломки мачт.

Страшный треск стоит от всклочки.

А на палубе — раздрач:

Матросня, в мешковых робах,

кто за что схватясь дрожит.

Капитан уж слишком робок,

слишком жизнью дорожит…

Потому и минимален,

шанс спастись у моряков.

Все в ловушке оказались,

у своих же берегов.

Чума

Если господь даровал некоторым большую силу, чем другим, то для того ли, чтобы они похвалялись собственной выносливостью…

Д. Дефо «Дневник чумного года»

1

Чума идет… вновь город в запустеньи,

кто мог, хотел, давно уж убежал.

Священники иные, тоже ж бренны,

тот кто боялся, кто не экстремал,

давно ушли, оставив свою паству.

И самозванцы правят в тех церквях.

А люди поддаются их лукавству,

не чуя дури в сладостных речах.

Шуты свои закрыли балаганы,

театр пуст, пивнушка заперта.

Все знахари, шептухи-шарлатаны,

открыли свои лавки неспроста.

Страх подавил людскую адекватность,

загнал в потемки мозга здравый смысл.

Подонками все время правит жадность,

и многие идут на страшный риск.

Микстуры, травки, чудо-обереги:

«Недорого, поможет, покупай!»

Стекались к крохоборам денег реки:

«Давай, спеши, карманы подставляй!».

Астрологи, гадали не внакладе,

к ним тоже повалил благой народ.

Что на роду, где я в таком раскладе,

что день грядущий нам преподнесёт?

Вопросов много, мало лишь ответов,

но каждый обмануться сказке рад.

Запутался народ во тьме советов,

и к истине влачиться наугад…

2

И вот пришло… то там, то тут больные,

могильщики привыкли уж к смертям.

Встречаются дома уже пустые,

чьих жители отправились к богам.

Труд очень многих стал уже не нужен,

дороги улиц поросли травой.

Их трафик лишь повозками загружен,

в которых трупы возят на покой.

Дома же зараженных закрывали,

к ним стражников приставив на часах.

Но часто в них закрытые сбегали,

округу заражая впопыхах.

И бесполезны травки, амулеты,

всех кто их делал тоже мор прибрал.

Иные, страхом смерти подогреты,

кто раньше лишь на бога уповал,

побольше заготовив провианта,

вдруг сами запирались от других.

Повсюду правит смерти доминанта.

Священники забыли про больных, -

одни врачи старались делать что-то.

Но не было лекарства от чумы.

Болезни непонятная природа,

вогнала в ступор лучшие умы.

3

Убили кошек и собак убили,

вот крысам больше нет уже преград,

они свободно хворь распространили,

от коей умирал и стар, и млад.

Богатый или бедный, повсеместно,

для всех единый был тогда обряд,

всех хоронили вместе и безвестно,

в чем были, в яме, разом всех подряд.

Могильщиков полнощный колокольчик,

стал будничным в черствении души,

ведь смерть жила в среде житейских хроник.

Хоть страшно, но случались грабежи.

Как странно, но опасность зараженья,

отдельных алчных вовсе бы неймет.

И трупов раздевали, без сомненья,

миазмов не боясь, таков народ.

Торговли нет, и труд людей не ценен.

Кто беден был, работал — где найдет,

со смелостью, звериной отвагой:

в чумной барак, к уходу за больным,

в командах похоронных, ради блага -

не околеть