Иосиф Бродский - Собрание сочинений Страница 30

* * *

Подтверждается дым из трубыстариками, живущими в доме.Подтверждается правда судьбы -человеком с монеткой в ладони.Точно так же движенье души,что сродни умолкающей ноте,замирающей в общей тиши,подтверждает движение плоти.

Так и смерть, растяжение жил,– не труды и не слава поэта -подтверждает, что все-таки жил,делал тени из ясного света.Точно так же бросок иль рывокподтвержден неотступною тенью.Так и жизнь – подтверждает кивокв толчее, – человеку – виденью...

* * *

Вот я вновь принимаю парадпосветлевшей листвы на участке,и, приветствуя этот возврат,гулко дятел стучит для острастки.

И с березы прозрачной на дверьопускается лист полусонный.Закрываю воду, теперь [28]пусть дожди поливают газоны.

Дым плывет над трубой, и зарячуть кивает из сумрачной ранизолотой головой октября,утопающей в мокром тумане.

Больше некуда мне поспешатьза бедой, за сердечной свободой.Остается смотреть и дышатьмолчаливой, холодной природой.

Из «Старых английских песен»

Заспорят ночью мать с отцом.И фразы их с глухим концомвелят, не открывая глаз,застыть к стене лицом.

Рыдает мать, отец молчит.И козодой во тьме кричит.Часы над головой стучат,и в голове – стучит...

Их разговор бросает в дрожьне оттого, что слышишь ложь,а потому, что – их дитя -ты сам на них похож:

молчишь, как он (вздохнуть нельзя),как у нее, ползет слеза.«Разбудишь сына». – «Нет, он спит».Лежит, раскрыв глаза!

И слушать грех, и грех прервать.Не громче, чем скрипит кровать,в ночную пору то звучит,что нужно им и нам скрывать.

Из «Старых английских песен».

Горячая изгородь

Снег скрыл от глаз гряду камней.И вот земля – небес бледней.Одна лишь изгородь черна,и снега нет на ней.

Холодный лес прикрыла мгла.Она сама светла, бела.Одна лишь изгородь в снегустоит голым-гола.

И едет всадник вдоль холмов.Стирает конь следы волков.Чернеет изгородь в снегуи слышит звон подков.

Пальто черней, чем первый грач.Она слепа. Но он-то зряч,но так же нем и так же глухи, как она, горяч.

Из «Старых английских песен»

Замерзший повод жжет ладонь.Угроз, команд не слышит конь.А в лужах первый лед хрустит,как в очаге огонь.

Не чует конь моих тревог.И то сказать, вонзая в бокему носки своих сапог,я вряд ли передать их мог.

Знаком нам путь в лесной овраг.И, так как нам знаком наш путь,к нему прибавить лишний шагсмогу я как-нибудь.

Прибавим шаг к пути, как тотсосновый ствол, что вверх растет.И ждет нас на опушке ствол,ружейный ствол нас ждет.

Тропа вольна свой бег сужать.Кустам сам Бог велел дрожать.А мы должны наш путь держать,наш путь держать, наш путь держать.

Из «Старых английских песен».

Зимняя свадьба

Я вышла замуж в январе.Толпились гости во дворе,и долго колокол гуделв той церкви на горе.

От алтаря, из-под венца,видна дорога в два конца.Я посылаю взгляд свой вдаль,и не вернуть гонца.

Церковный колокол гудит.Жених мой на меня глядит.И столько свеч для нас двоих!И я считаю их.

Переселение

М. Б.

Дверь хлопнула, и вот они вдвоемстоят уже на улице. И ветерих обхватил. И каждый о своемзадумался, чтоб вздрогнуть вслед за этим.Канал, деревья замерли на миг.Холодный вечер быстро покрывалсяих взглядами, а столик между нихтой темнотой, в которой оказался.Дверь хлопнула, им вынесли шпагат,по дну и задней стенке пропустилии дверцы обмотали наугад,и вышло, что его перекрестили.Потом его приподняли с трудом.Внутри негромко звякнула посуда.И вот, соединенные крестом,они пошли, должно быть, прочь отсюда.Вдвоем, ни слова вслух не говоря.Они пошли. И тени их мешались.Вперед. От фонаря до фонаря.И оба уменьшались, уменьшались.

* * *

X. В. Горенко

В деревянном доме, в ночибеззащитность сродни отрешенью,обе прячутся в пламя свечи,чтобы сделаться тотчас мишенью.Страх растет на глазах, и окнозастилает, как туча в июле,сократив световое пятнодо размеров отверстия пули.Тишина на участке, темно,и молчанье не знает по году,то ли ужас питает оно,то ли сердцу внушает свободу.

В замерзшем песке

Трехцветных птичек голоса, -хотя с нагих ветвейглядит зима во все глаза,хотя земля светлейхолмов небесных, в чьих кустахсовсем ни звука нет, -слышны отчетливей, чем страхревизии примет.

На волнах пляшет акробат,сбивая мель с пути.Все трубы зимние трубят,но флейты не найти.И гребень падает, бежит;сраженный красотой,кустарник сучьями шуршит,а нужен козодой.

Вот так и слышишь пенье птиц,когда трещит мороз,не видя их упрямых лиц.Кого, кого? (Вопрос.)Не видя глаз, в которых властьлюбви должна прочестьне жажду, нет, но страсть, но страстьостаться мерзнуть здесь.

Прилив

Верней песка с морской водой(на помощь ночь зови), [29]борись с сердечной пустотой,вступившей в след любви.

Уму грозящим страхом полн,беги под крепкий кров,наполнив сердце шумом волн,как лунку, до краев.

Но лучше, в землю ткнув носком,когда все крепко спит,ее засыпать тем песком,что в голосе хрипит.

В горчичном лесу

Гулко дятел стучит по пустымдеревам, не стремясь достучаться.Дождь и снег, пробивающий дым,заплетаясь, шумят средь участка.Кто-то, вниз опустивши лицо,от калитки, все пуще и злееот желанья взбежать на крыльцо,семенит по размякшей аллее.

Ключ вползает, как нитка в ушко.Дом молчит, но нажатие пальца,от себя уводя далеко,прижимает к нему постояльца.И смолкает усилье в руке,ставши тем, что из мозга не вычесть,в этом кольцеобразном стежкенад замочною скважиной высясь.

Дом заполнен безумьем, чья нитьиз того безопасного рода,что позволит и печь затопить,и постель застелить до прихода -нежеланных гостей, и на крюкдверь закрыть, привалить к ней поленья,хоть и зная: не ходит вокруг,но давно уж внутри – исступленье.

Все растет изнутри, в тишине,прерываемой изредка печью.Расползается страх по спине,проникая на грудь по предплечью;и на горле смыкая кольцо,возрастая до внятности гула,пеленой защищает лицоот сочувствия лампы и стула.

Там, за «шторой», должно быть, сквозь сон,сосны мечутся с треском и воем,исхитряясь попасть в унисонпридыханью своим разнобоем.Все сгибается, бьется, кричит;но меж ними достаточно внятно– в этих «ребрах» – их сердце стучит,черно-красное в образе дятла.

Это все – эта пища уму:«дятел бьется и ребра не гнутся»,перифраза из них – никомуне мешало совсем задохнуться.Дом бы должен, как хлеб на дрожжах,вверх расти, заостряя обитель,повторяя во всех этажах,что безумие – лучший строитель.

Продержись – все притихнет и так.Двадцать сосен на месте кошмара.Из земли вырастает – чердак,уменьшается втрое опара.Так что вдруг от виденья кустаиз окна – темных мыслей круженье,словно мяч от «сухого листа»,изменяет внезапно движенье.

Колка дров, подметанье полов,топка печи, стекла вытиранье,выметанье бумаг из углов,разрешенная стирка, старанье.Разрешенная топка печейи приборка постели и сора– переносишь на время ночей,если долго живешь без надзора.

Заостря-заостряется дом.Ставни заперты, что в них стучаться.Дверь на ключ – предваряя содом:в предвкушеньи березы участка, -обнажаясь быстрей, чем велитвремя года, зовя на подмогукаждый куст, что от взора сокрыт, -подступают все ближе к порогу.

Колка дров, подметанье полов,нахожденье того, что оставилна столах, повторенье без слов,запиранье повторное ставень.Чистка печи от пепла... зола...Оттиранье кастрюль, чтоб блестели.Возвращенье размеров стола.Топка печи, заправка постели.

* * *