Александр Кушнер - Времена не выбирают… Страница 30

Как он обогнал наши взгляды на жизнь и добычу щедрот!

Он где-то на новой странице и чуть ли уже не в Нанси,

Чтоб к девушке розоволицей нежней присмотреться вблизи

Каких-то случайных цветочков, зовут ее Мери Лоран,

А в Лондоне розовой мочкой пленяет она англичан,

Истлела та беличья шубка, но вечно живет полотно.

Что гонит по белому свету? Да так, увлеченье одно.

Ведет в галереи причуда, заводит каприз во дворцы.

Достаточно знать, что кому-то доступны такие концы.

Он в ухо художнику дышит, за ним поспевая для нас,

Он жаркую книгу напишет про зорко прищуренный глаз,

Его дорогие скитанья, его золотые права —

Всей жизни его оправданье, и кругом идет голова!

«Ну, музыка, счастливая сестра…»

Ну, музыка, счастливая сестра

Поэзии, как сладкий дух сирени,

До сердца пробираешь, до нутра,

Сквозь сумерки и через все ступени.

Везде цветешь, на лучшем говоришь

Разнежившемся языке всемирном,

Любой пустырь тобой украшен, лишь

Пахнет из окон рокотом клавирным.

И мне в тени, и мне в беде моей,

Средь луж дворовых, непереводимой,

Не чающей добраться до зыбей

Иных и круч и лишь в земле любимой

Надеющейся обрести привет

Сочувственный и заслужить вниманье,

Ты, музыка, и подаешь нет-нет

Живую мысль и новое дыханье.

«На череп Моцарта, с газетной полосы…»

На череп Моцарта, с газетной полосы

На нас смотревшего, мы с ужасом взглянули.

Зачем он выкопан? Глазницы и пазы

Зияют мрачные во сне ли, наяву ли?

Как! В этой башенке, в шкатулке черепной,

В коробке треснувшей с неровными краями

Сверкала музыка с подсветкой неземной,

С восьмыми, яркими, как птичий свист, долями!

Мне человечество не полюбить, печаль,

Как землю жирную, не вытряхнуть из мыслей.

Мне человечности, мне человека жаль!

Чела не выручить, обид не перечислить.

Марш – в яму с известью, в колымский мрак, в мешок,

В лед, «Свадьбу Фигаро» забыв и всю браваду.

О, приступ скромности, ее сплошной урок!

Всех лучших спрятали по третьему разряду.

Тсс… Где-то музыка играет… Где? В саду.

Где? В ссылке, может быть… Где? В комнате, в трактире,

На плечи детские свои взвалив беду,

И парки венские, и хвойный лес Сибири.

Девяностые

«"Слава – это солнце мертвых"…»

«Слава – это солнце мертвых».

Пыль на стоптанных ботфортах,

Смерти грубая печать.

Сыну почв сухих и твердых,

Корсиканцу лучше знать.

Смуглый, он-то в этом зное

Разбирался, как никто.

Припечет нас золотое

Лет примерно через сто.

Фивы рядом с нами, Троя.

Не похож ты на героя:

Шапка, зимнее пальто.

Не тянись, себя не мучь.

Что ж, любил, любил я страстно

В нашей стуже из-за туч

Достававший нас нечасто

Изможденный, слабый луч.

Ненадежное мерцанье

Сквозь клубящийся туман

Нам он был как обещанье

Незакатных волн и стран.

Городские расстоянья,

Разбежавшиеся мысли…

А тому, кого при жизни

Он избаловал, тому

Будет холодно в отчизне

Той, как в зимний день в Крыму.

«ёНе так ли мы стихов не чувствуем порой…»

Не так ли мы стихов не чувствуем порой,

Как запаха цветов не чувствуем? Сознанье

Притуплено у нас полдневною жарой,

Заботами… Мы спим… В нас дремлет обонянье…

Мы бодрствуем… Увы, оно заслонено

То спешкой деловой, то новостью, то зреньем.

Нам прозу подавай: всё просто в ней, умно,

Лишь скована душа каким-то сожаленьем.

Но вдруг… как будто в сад распахнуто окно, —

А это Бог вошел к нам со стихотвореньем!

«Как ночью берегом крутым…»

Как ночью берегом крутым

Ступая робко каменистым.

Шаг, еще шаг… За кем? За ним.

За спотыкающимся смыслом.

Густая ночь и лунный дым.

Как за слепым контрабандистом.

Раскинув руки, над обрывом,

И камешек то там, то тут

Несется с шорохом счастливым

Вниз: не пугайся! Темный труд

Оправдан будничным мотивом.

Я не отдам тебя, печаль,

Тебя, судьба, тебя, обида,

Я тоже вслушиваюсь в даль,

Товар – в узле, всё шито-крыто.

Я тоже чернь, я тоже шваль,

Мне ночь – подмога и защита.

Не стал бы жить в чужой стране

Не потому, что жить в ней странно,

А потому, что снится мне

Сюжет из старого романа:

Прогулка в лодке при луне,

Улыбка, полная обмана.

Где жизнь? Прокралась, не догнать.

Забудет нас, расставшись с нами.

Не плачь, как мальчик. Ей под стать

Пространство с черными волнами.

С земли не станем поднимать

Монетку, помнишь, как в Тамани?

Ночная музыка

Ночная музыка сама себе играет,

Сама любуется собой.

Где чуткий слушатель? Он спит. Он засыпает.

Он ищет музыку руками, как слепой.

Ночная музыка резвится, как наяда

В ручье мерцающем, не видима никем.

Ночная музыка, не надо!

Не долетай до нас, забудь о нас совсем.

Мы двери заперли и окна затворили.

Жить осмотрительно, без счастья и страстей —

О, чем не заповедь! Ты где, в автомобиле?

На кухне у чужих людей?

Но те, кто слушают, скорей всего не слышат.

Я знаю, как это бывает: кофе пьют,

Узор, что музыкою вышит,

Не отличим для них от нитей всех и пут.

И только тот, кто ловит звуки

За десять стен от них и множество дверей,

Тот задыхается от счастья, полный муки:

Он диких в комнату впустил к себе зверей.

Любовь на кресло

С размаха прыгает, и Радость – на кровать,

И Гнев – на тумбочку, всё ожило, воскресло,

Очнулось, вспомнилось, прихлынуло опять.