Александр Величанский - Под музыку Вивальди Страница 30

«Если – где? – да где угодно…»

Если – где? – да где угодно:иль в метро, иль на проспекте,даже в доме – за окном ли,иль за дверью – голытьбекоридоров – где б ты ни былпоименный? анонимный? —но – нет-нет – а чей-то окликвдруг послышится тебе —это что-нибудь да значитпред– иль просто знаменуетну, а что – известно толькобезалаберной судьбе.

«Был человек невидим смерти…»

Был человек невидим смерти,прозрачен был – невидим смерти,проточен был – невидим смерти,и оттого так долго жил.Но был он до того невидим,что сам он никого не видели, с ней столкнувшись, вдруг увиделвсю смерть – как в небе тьму светил.

«Все началось само собой…»

Все началось само собой,чей трубный глас позвал на бой?Все кончилось само собой,и некому трубить отбой,папаша…

«Пир горой. Глубока посуда…»

Пир горой. Глубока посуда.Боже, из одного сосуданаполняешь Ты до свершенья —чашу ужаса, чашу блуда,чашу гнева ль, опустошенья.

««Истлели зерна…»

«Истлели зернапод глыбами своими»,курится сор наразрушенных полях,даже скотыко Богу возопили,и только тыбезмолвен, словно прах.

«Чуть вдохнет дитя…»

Чуть вдохнет дитявечной жизни —выдыхает плаччеловечий.Вместе с плачемстарец убогийвыдыхает бренностивдосталь.

«Исчерпанный убог…»

Исчерпанный убогИаковлев колодец…Ветхозаветный Бог —судья и полководецраздался до краевземли, и вы найдетевезде издревний кровветхозаветной плоти.

«Так что ж нас ждет, скажи же ради Бога…»

Так что ж нас ждет, скажи же ради Бога —казенный дом иль дальняя дорога?могила, что укромнее подлога?Души ли взвесь – бишь смесь добра и зла?– Гнедой огонь Пришествия Второго,и белый дым Пришествия Второго,и черный угль Пришествия Второго,и бледного безвременья зола.

«Всякий путь ведет нас…»

Всякий путь ведет настуда иль обратно,а куда ведет наснаш беспутный стих:чающий-то чаетдля чающих, брат, ноищущий-то ищетНЕ для ищущих.

Пепел

Ты съеден нашим пеклом,и, как заведено,твой пепел смешан с пепломсожженных заоднос тобой – в одну декаду?иль месяц – знать бы надо,но знать о том, нам смертным, не дано.

Там свой режим. Но ясноодно: в геенне тойнебрежно-безобразнойиз кучи из однойпо пепельницам вас всехраспихивают наспех —в белесый гипс – ваш пепел чуть живой.

Вот равенства и братствабесхитростный предел.Бывали, правда, раз-два,что в урнах этих телне находили гари —они то пустовали,то полнил их того же гипса мел

или земля – бесславьяпредел наш. Тут яснав пределах православьяобряда новизнаи новое уродство —«издержки производства»,издержанного, как царем – казна.

Не знал ты свальной казни,не строил ты канал,убит в бою под праздникты не был наповал,и все же братской свалки,как все, не избежал ты —и хоть посмертно, без вести пропал.

С чьим прахом прах твой смешани навсегда стеснен?Не слишком ли небреженбыл шанс? Она иль он?Они? И кто такие?Темно, как всё в России —все смешано, темно, как страшный сон.

В сырой декабрьских холод,в апрельский водостойна чью могилу ходиммы взбалмошной семьей,за чьей могилой нам быходить прилежней, дабыприлежнее ходили за тобой?

Под нашими цветами —она или они?Вдруг смрадный грешник с нами,а праведник? так дниего поминовеньяне зная к сожаленью,мы чью-то тень и огорчить могли.

Кто на твою могилув Родительские дни,в дни скорби ли по сынуприходят – кто они? —кто над тобой на Пасхупьет водку без опаски —чьи дочери, чьи матери, сыны?

Возможно, что ты в разныхзахоронен местах —и скромно ль, безобразнотвой украшают прах?иль вовсе позабылио ком-то, о могиле?иль это урна в стенке и цветах.

Нет, множество деревьев,быть может, над тобой,цветов – красивых, редкихсортов – старик седойкакой-то их сажаети сам того не знает,что оба вы породы с ним одной.

Одно могу лишь знать я,что мать, а также мы —сыны твои и братьяс тобой погребенына кладбище на нашемникак не сможем – ляжеммы с кем-то вовсе чуждым нам, увы.

…Ольха, березы, дальше —старинная сосна,жасмина куст удачный,еловость, кривизнатех слег, что мы с братьямисрубили наспех самитам, где давно ограда быть должна.

Пред кем мы виноватыза то, что видит Бог,небрежно, небогатомогилы этой клокухожен – перед всемисожженными – пусть семявзойдет над ними хоть из этих строк.

И вот мы год за годом,когда заведено,стоим здесь над народомкремированным, нои над тобою, ибоздесь все же твое имясреди нагих дерев погребено.

«Не зря и не втуне…»

Не зря и не втунебылая красавладеет так юночертами лица.

Как стан ее гибок,старинный наборстоль пылких улыбок —и кажется – вздор,

не властны нималонад ней времена…Но вот задремалана солнце она,

и юности таетрачительный след,и сон раскрываетлицо, как секрет,

как тайну… И вместопокоя на нем —вдруг выплеснут резкоморщин водоем.

Слабоумный мальчик

Больной, нелепый малый —чей плащ ему до пят? —лицом с улыбкой впалойна слабой шее – в такт

шагам нетвердым – дробнокачает, и добраего улыбка, словноон рад дыре двора,

дождю и лужам, маюплакатов и знамен,и словно помоваетвсему на свете он.

«Мы – словно приезжие в собственном городе…»

Мы – словно приезжие в собственном городе. Намв нем так анонимно – не верим своим именам.

Нам так незнакомо в толпе, набухающей днем —своих отражений в витринах мы не узнаем.

А ночью так тихо, так призрачно нам, хоть кричи.Невнятны нам крики за окнами в пьяной ночи.

Меняется город заочно и исподтишка,и не узнаем мы в лицо его издалека,

вблизи ли: сливаются в общем массиве дома —всех микрорайонов его долговая тюрьма.

Но чуждые лица до боли знакомы… Постой —мы сами – морщины всеобщей безликости злой.

Мы сами проездом в столице. Нас жду поезда.Но только не знаем, откуда мы или куда.

«Всё в городе близко…»

Всё в городе близко,всё в городе рядом —части света и небестусклые светила:рассвет за соседнимзаоконным домом,закат за гостиницей,но для иностранцев,иль луны воздушный шар —меж домов в просвете,иль Венера – за угломвысоченной башни.Всё в городе близко,всё в городе рядом:вечность разлученья здесьна метро покрыл быты минут за тридцать,просмотрев газету…Меж смертью и жизнью здесьтоже ходит транспорт.

«Смерть зазор…»

Смерть зазор —на, как зачатье.Долу взорсвой опустивиль гор́е воздев,молчать ипрятаться в напев…в мотив.

«Кто ж – не поэт?..»

Кто ж – не поэт? —фантазий наших шалость —в них смысла нет,есть счастия печаль…К истокам отчества,где без тоски дышалось,кому ж не хочется,но хочется ли впрямь?

«Я один как один…»

Я один как один, —думалось кретину —не попал в равелин,попаду в куртину.Жизнь – есть рок иль фантом, —думалось невежде —после нас – хоть «потом»,а до нас – хоть «прежде».

«Все то, что было, как сейчас…»

Все то, что было, как сейчас,не испарится вдруг —спроси у уст, спроси у глаз,спроси у ласки рук:как моря вечная гряда,как слитность псковских рек —пусть то, что было, навсегдаостанется навек.

«Пора перебеситься…»

«Heirsofshame».

Пора перебеситьсянам с вами, господа,наследники бесстыдства —наследники стыда,пора идти под окнатого, что днесь – наш дом,и завещать потомкамбесстыдство со стыдом.

«Вот рецепт бескрайней воли…»

Вот рецепт бескрайней воли:прибывший издалека,сыщик ищет ветра в поле,ветер ищет сыщика,и от холода так душноза бескрайнюю страну,и тревога так воздушна,как в минувшую войну.

«За деревней – выселки…»