Дмитрий Кедрин - Избранные произведения Страница 33

105. ДЕНЬ СУДА

За то, что, каскою рогатою увенчанИ в шкуру облачен, ты был как гунн жесток,За пепел наших сел, за горе наших женщин,От милых сердцу мест ушедших на восток,

За горькую тоску напевов похоронныхНад павшими в огне кровопролитных сеч,За вбитые в глаза немецкие патроны,За головы детей, разбитые о печь,

За наши города, за храмы наших зодчих,Повергнутые в прах разбойничьей пальбой,За наш покой, за то, что на могилах отчихРугаются скоты, взращенные тобой,

За хлеб, что ты украл с широких наших пашен,За бешенство твоих немецких Салтычих,За безутешный плач несчастных пленниц нашихНа каторге твоей и за бесчестье их,

За всех, кто был убит в церквах, в подвалах, в ригах,Кто бился на кострах, от ужаса крича,—Исполнится написанное в книгах:«Поднявший меч погибнет от меча».

Как бешеного пса, тебя в железной клеткеНа площадь привезут народу напоказ,И матери глаза закроют малолеткам,Чтоб не пугаться им твоих свирепых глаз.

И грохот костылей раздастся на дорогах:Из недр своих калек извергнут города.Их тысячи — слепых, безруких и безногихНа площадь приползут в день твоего суда.

И, крови не омыв, не отирая пота,Не слыша ничего, не видя ничего,Чудовищной толпой, сойдясь у эшафота,Слепые завопят: «Отдайте нам его!»

И призраки детей усядутся в канавах,И вдовы принесут в пустых глазах тоску…Куда тебе бежать от пальцев их костлявых,Что рвутся к твоему сухому кадыку?

И встанут мертвецы. Их каждый холм, и пажить,И рощица отдаст в жестокий этот час.Их мертвые уста тебе невнятно скажут:«Ты всё еще живешь, злодей, убивший нас?»

Тебя отвергнет друг, откажет мать в защите,Промолвив: «Пусть над ним исполнится закон!Мне этот зверь — не сын! На суд его тащите!Я проклинаю ночь, когда родился он!»

Тогда впервые ты почуешь смертный ужасИ, слыша, как твоя седеет голова,Завертишься ужом, уйти от кары тужась,И станешь лепетать о милости слова.

Но проклят всеми ты! И милости не будет!Враги тебе — земля, и воздух, и вода…И если правда есть, и если подлость судят,То скоро для тебя наступит День Суда!

106. «Полянка зимняя бела…»

Полянка зимняя бела,В лесу — бурана вой.Ночная вьюга замелаОкопчик под Москвой,

На черных сучьях белый снегПричудлив и космат.Ничком лежат пять человек —Пять ленинских солдат.

Лежат. Им вьюга дует в лоб,Их жжет мороз. И вот —На их заснеженный окопФашистский танк ползет.

Ползет — и что-то жабье в нем.Он сквозь завал пролезИ прет, губительным огнемПрочесывая лес.

«Даешь!» — сказал сержант. «Даешь!» —Ответила братва.За ними, как железный еж,Щетинилась Москва.

А черный танк всё лез и лез,Утаптывая снегТогда ему наперерезПоднялся человек.

Он был приземист, белокур,Курнос и синеок.Холодных глаз его прищурБыл зорок и жесток.

Он шел к машине головнойИ помнил, что лежатВ котомке за его спинойПять разрывных гранат.

Он массой тела своегоЕй путь загородил.Так на медведя дед егоС рогатиной ходил.

И танк, паля из всех стволов,Попятился, как зверь.Боец к нему, как зверолов,По насту полз теперь.

Он прятался от пуль за жердь,За кочку, за хвою,Но отступающую смертьПреследовал свою!

И черный танк, взрывая снег,Пустился наутек,А коренастый человекПод гусеницу лег.

И, всё собою заслоня,Величиной в сосну,Не человек, а столб огняПоднялся в вышину!

Сверкнул — и через миг померкТот огненный кинжал…Как злая жаба, брюхом вверх,Разбитый танк лежал.

107. УЗЕЛ СОПРОТИВЛЕНИЯ

Через лужок, наискосокОт точки огневой,Шумит молоденький лесок,Одевшийся листвой.

Он весь — как изумрудный дым,И радостно белыВесенним соком молодымНалитые стволы.

Весь день на солнце знай лежи!..А в роще полутьма.Там сходят пьяные чижиОт радости с ума.

Мне жар полдневный не с руки.Я встану и пойдуИскать вдоль рощи васильки,Подсвистывать дрозду.

Но поднимись не то что сам —Из ямы выставь жердь —И сразу к птичьим голосамПрибавит голос смерть.

Откликнется без долгих словЕе глухой басокИз-за березовых стволов,С которых каплет сок.

Мне довелось немало жить,Чтоб у того узлаУзнать, что гибель может бытьТак призрачно бела!

108. ЦЫГАНКА

Устав от разводов и пьянок,Гостиных и карт по ночам,Гусары влюблялись в цыганок,И седенький поп их венчал.

«Дворянки» в капотах широкихНавагу едали с ножа,Но староста знал, что оброкаНе даст воровать госпожа.

И слушал майор в кабинете,Пуская дымок сквозь усы,Рассказ, как «мужицкие» детиБарчатам разбили носы!..

Он знал, что, когда он отдышитИ сляжет и встретит свой час, —Цыганка поднимет мальчишекИ в корпус кадетский отдаст.

И вот уходил ее сверстник,Ее благодетель — во тьму,И пальцы в серебряных перстняхГлаза закрывали ему.

Под гул севастопольской пушкиВручал старшина ПантелейБарчонку от смуглой старушкиИконку и триста рублей.

Старушка в наколке нелепойПо дому бродила с клюкой,И скоро в кладбищенском склепеЛожили ее на покой.

А сыну глядела Россия,Ночная метель и грозаВ немного шальные, косые,С цыганским отливом глаза…

Доныне в усадебке старойОстались следы этих лет:С малиновым бантом гитараИ в рамке овальной портрет.

В цыганкиных правнуках слабыхТот пламень дотлел и погас,Лишь кровь наших диких прабабокНам кинется в щеки подчас.

109. СОЛДАТКА

Ты всё спала. Всё кислого хотела.Всё плакала. И скоро поняла,Что и медлительна и полнотелаВдруг стала оттого, что — тяжела.

Была война. Ты, трудно подбоченясь,Несла ведро. Шла огород копать.Твой бородатый ратник-ополченецШагал по взгорьям ледяных Карпат.

Как было тяжело и как несладко!Всё на тебя легло: топор, игла,Корыто, печь… Но ты была солдаткой,Великорусской женщиной была.

Могучей, умной, терпеливой бабойС нечастыми сединками в косе…Родился мальчик. Он был теплый, слабый,Пискливый, красный, маленький, как все.

Как было хорошо меж сонных губокВложить ему коричневый сосокНабухшей груди, полной, словно кубок,На темени пригладить волосок,

Прислушаться, как он сосет, перхая,Уставившись неведомо куда,И нянчиться с мальчишкой, отдыхаяОт женского нелегкого труда…

А жизнь тебе готовила отместку:Из волостной управы понятойВ осенний день принес в избу повестку.Дурная весть была в повестке той!

В ней говорилось, что в снегах горбатых,Зарыт в могилу братскую, лежит,Германцами убитый на Карпатах,Твой работящий пожилой мужик.

А время было трудное!.. Бывало,Стирала ты при свете ночникаИ что могла для сына отрывалаОт своего убогого пайка.

Всем волновалась: ртом полуоткрытым,Горячим лбом, испариной во сне.А он хворал. Краснухой. Дифтеритом.С другими малышами наравне.

Порою из рогатки бил окошки,И люди говорили: «Ох, бедов!»Порою с ходу прыгал на подножкиМимо идущих скорых поездов…

Мальчишка вырос шустрый, словно чижик,Он в школу не ходил, а несся вскачь.Ах, эта радость первых детских книжекИ горечь первых школьных неудач!

А жизнь вперед катилась час за часом.И вот однажды, раннею весной,Ломающимся юношеским басомЗаговорил парнишка озорной.

И всё былое горе малой тучкойПредставилось тебе, когда сынокПринес, богатый первою получкой,Тебе в подарок кубовый платок.

Ты стала дряхлая, совсем седая…Тогда ухватами в твоей избеЗагрохала невестка молодая.Вот и нашлась помощница тебе!

А в уши всё нашептывает кто-то,Что краток день счастливой тишины:Есть материнства женская работаИ есть мужской тяжелый труд войны.

Недаром сердце ныло, беспокоясь:Она пришла, военная страда.Сынка призвали. Дымный красный поездУвез его неведомо куда.

В тот день в прощальной суете вокзала,Простоволоса и как мел бела,Твоя сноха заплакала, сказала,Что от него под сердцем понесла.

А ты, очки связав суровой ниткой,Гадала: мертвый он или живой?И по́долгу сидела над открыткойС неясным штампом почты полевой.

Но сын умолк. Он в воду канул будто!Что говорить? Беда приходит вдруг!Какой фашист перечеркнул в минутуВсе двадцать лет твоих надежд и мук?

Твой мертвый сын лежит в могиле братской,Весной ковыль начнет над ним расти.И внятный голос с хрипотцой солдатскойМеня ночами просит: «Отомсти!»

За то, что в землю ржавою лопатойЗарыта юность светлая моя,За старика, что умер на КарпатахОт той же самой пули, что и я.

За мать, что двадцать лет, себе на горе,Промаялась бесплодной маетой,За будущего мальчика, что вскореНа белый свет родится сиротой!

Ей будет нелегко его баюкать:Она одна. Нет мужа. Сына нет…Разбойники! Они убьют и внука —Не через год, так через двадцать лет!..

И все орудья фронта, каждый воин,Все бессемеры тыла, как один,Солдату отвечают: «Будь спокоен!Мы отомстим! Он будет жить, твой сын!»

Он будет жить! В его могучем телеБезоблачно продлится жизнь твоя.Ты пал, чтоб матери не сиротелиИ в землю не ложились сыновья!

110. ЕРМАК