Иосиф Бродский - Собрание сочинений Страница 35

Стекло

Ступенька за ступенькой, дальше, вниз.В объятия, по крайней мере, мрака.И впрямь темно, куда ни оглянись.Однако же бреду почти без страха.Наверно потому, что здесь, во мне,в моей груди, в завесе крови, хмури,вся до конца, со всем, что есть на дне,та лестница – но лишь в миниатюре.Поэтому твержу, шепчу: иди.Нельзя, я говорю, чтоб кто-то мешкал,пока скрывает выпуклость груди,кто увеличил, кто кого уменьшил.Темно в глазах, вокруг темным-темно.Огонь души в ее слепом полетене виден был бы здесь давным-давно,не будь у нас почти прозрачной плоти.

Рождество 1963 года

Спаситель родилсяв лютую стужу.В пустыне пылали пастушьи костры.Буран бушевал и выматывал душуиз бедных царей, доставлявших дары.Верблюды вздымали лохматые ноги.Выл ветер.Звезда, пламенея в ночи,смотрела, как трех караванов дорогисходились в пещеру Христа, как лучи.

* * *

Садовник в ватнике, как дрозд,по лестнице на ветку влез,тем самым перекинув мостк пернатым от двуногих здесь.

Но, вместо щебетанья, вдруг,в лопатках возбуждая дрожь,раздался характерный звук:звук трения ножа о нож.

Вот в этом-то у певчих птицс двуногими и весь разрыв(не меньший, чем в строеньи лиц),что ножницы, как клюв, раскрыв,

на дереве, в разгар зимы,скрипим, а не поем как раз.Не слишком ли отстали мыот тех, кто «отстает от нас»?

Помножив краткость бытияна гнездышки и забытьепри пеньи, полагаю я,мы место уточним свое.

* * *

Ветер оставил леси взлетел до небес,оттолкнув облакав белизну потолка.

И, как смерть холодна,роща стоит одна,без стремленья вослед,без особых примет.

Воронья песня

Снова пришла лиса с подведенной бровью,снова пришел охотник с ружьем и дробью,с глазом, налитым кровью от ненависти, как клюква.Перезимуем и это, выронив сыр из клюва,

но поймав червяка! Извивайся, червяк чернильныйв клюве моем, как слабый, которого мучит сильный;дергайся, сокращайся! То, что считалось суммойсудорог, обернется песней на слух угрюмой,

но оглашающей рощи, покуда рощине вернут себе прежней рваной зеленой мощи.Знать, в холодную пору, мертвые рощи, рта вамне выбирать, и скажите спасибо нам, картавым!

Новый год на Канатчиковой даче

Спать, рождественский гусь,отвернувшись к стене,с темнотой на спине,разжигая, как искорки бус,свой хрусталик во сне.

Ни волхвов, ни осла,ни звезды, ни пурги,что младенца от смерти спасла,расходясь, как кругиот удара весла.

Расходясь будто нимбв шумной чаще леснойк белым платьицам нимф,и зимой, и веснойразрезать белизнойленты вздувшихся лимфза больничной стеной.

Спи, рождественский гусь.Засыпай поскорей.Сновидений не трусьмежду двух батарей,между яблок и сливдва крыла расстелив,головой в сельдерей.

Это песня сверчкав красном плинтусе тут,словно пенье большого смычка,ибо звуки растут,как сверканье зрачкасквозь большой институт.

"Спать, рождественский гусь,потому что боюськлюва – возле стеныв облаках простыни,рядом с плинтусом тут,где рулады растут,где я громко поюэту песню мою".

Нимб пускает кругинаподобье пурги,друг за другом воследза две тысячи лет,достигая ума,как двойная зима:вроде зимних долинкрай, где царь – инсулин.

Здесь, в палате шестой,встав на страшный постойв белом царстве спрятанных лиц,ночь белеет ключомпополам с главврачом

ужас тел от больниц,облаков – от глазниц,насекомых – от птиц.

Обоз

Скрип телег тем сильней,чем больше вокруг теней,сильней, чем дальше ониот колючей стерни.Из колеи в колеюдерут они глотку своютем громче, чем дальше луг,чем гуще листва вокруг.

Вершина голой ольхии желтых берез верхивидят, уняв озноб,как смотрит связанный снопв чистый небесный свод.Опять коряга, и вотдеревья слышат не птиц,а скрип деревянных спици громкую брань возниц.

Песни счастливой зимы

Песни счастливой зимына память себе возьми,чтоб вспоминать на ходузвуков их глухоту;местность, куда, как мышь,быстрый свой бег стремишь,как бы там не звалась,в рифмах их улеглась.

Так что, вытянув рот,так ты смотришь вперед,как глядит в потолок,глаз пыля, ангелок.А снаружи – в провал -снег, белей покрывалтех, что нас занесли,но зимы не спасли.

Значит, это весна.То-то крови теснавена: только что взрежь,море ринется в брешь.Так что – виден насквозьвход в бессмертие врозь,вызывающий грусть,но вдвойне: наизусть.

Песни счастливой зимына память себе возьми.То, что спрятано в них,не отыщешь в иных.Здесь, от снега чисты,воздух секут кусты,где дрожит средь ветвейрадость жизни твоей.

Прощальная ода

Ночь встает на колени перед лесной стеною.Ищет ключи слепые в связке своей несметной.Птицы твои родные громко кричат надо мною.Карр! Чивичи-ли, карр! – словно напев посмертный.Ветер пинает ствол, в темный сапог обутый.Но, навстречу склонясь, бьется сосна кривая.Снег, белей покрывал, которыми стан твой кутал,рушится вниз, меня здесь одного скрывая.

Туча растет вверху. Роща, на зависть рыбе,вдруг ныряет в нее. Ибо растет отвага.Бог глядит из небес, словно изба на отшибе:будто к нему пройти можно по дну оврага.Вот я весь пред тобой, словно пенек из снега,горло вытянув вверх – вран, но белес, как аист, -белым паром дыша, руку подняв для смеха,имя твое кричу, к хору птиц прибиваюсь.

Где ты! Вернись! Ответь! Где ты. Тебя не видно.Все сливается в снег и в белизну святую.Словно ангел – крылом – ты и безумье – слито,будто в пальцах своих легкий снежок пестую.Нет! Все тает – тебя здесь не бывало вовсе.Просто всего лишь снег, мною не сбитый плотно.Просто здесь образ твой входит к безумью в гости.И отбегает вспять – память всегда бесплотна.

Где ты! Вернись! Ответь! Боже, зачем скрываешь?Боже, зачем молчишь? Грешен – молить не смею.Боже, снегом зачем след ее застилаешь.Где она – здесь, в лесу? Иль за спиной моею?Не обернуться, нет! Звать ее бесполезно.Ночь вокруг, и пурга гасит огни ночлега.Путь, проделанный ею – он за спиной, как бездна:взгляд, нырнувший в нее, не доплывет до брега.

Где ж она, Бог, ответь! Что ей уста закрыло?Чей поцелуй? И чьи руки ей слух застлали?Где этот дом земной – погреб, овраг, могила?Иль это я молчу? Птицы мой крик украли?Нет, неправда – летит с зимних небес убранство.Больше, чем смертный путь – путь между ней и мною.Милых птиц растолкав, так взвился над страною,что меж сердцем моим и криком моим – пространство.

Стало быть, в чащу, в лес. В сумрачный лес срединыжизни – в зимнюю ночь, дантову шагу вторя.Только я плоть ищу. А в остальном – едины.Плоть, пославшую мне, словно вожатых, горе.Лес надо мной ревет, лес надо мной кружится,корни в Аду пустив, ветви пустив на вырост.Так что вниз по стволам можно и в Ад спуститься,но никого там нет – и никого не вывесть!

Ибо она – жива! Но ни свистком, ни эхомне отзовется мне в этом упорстве твердом,что припадает сном к милым безгрешным векам,и молчанье растет в сердце, на зависть мертвым.Только двуглавый лес – под неподвижным взглядомосью избрав меня, ствол мне в объятья втиснув,землю нашей любви перемежая с Адом,кружится в пустоте, будто паук, повиснув.

Так что стоя в снегу, мерзлый ствол обнимая,слыша то тут, то там разве что крик вороны,будто вижу, как ты – словно от сна немая -жаждешь сном отделить корни сии от кроны.Сон! Не молчанье – сон! Страшной подобный стали,смерти моей под стать – к черной подснежной славе -режет лес по оси, чтоб из мертвых воссталигрезы ее любви – выше, сильней, чем в яви!

Боже зимних небес, Отче звезды над полем,Отче лесных дорог, снежных холмов владыка,Боже, услышь мольбу: дай мне взлететь над горемвыше моей любви, выше стенанья, крика.Дай ее разбудить! Нет, уж не речью страстной!Нет, не правдой святой, с правдою чувств совместной!Дай ее разбудить песней такой же ясной,как небеса твои, – ясной, как свод небесный!

Отче зимних равнин, мне – за подвиг мой грешный -сумрачный голос мой сделавший глуше, Боже,Отче, дай мне поднять очи от тьмы кромешной!Боже, услышь меня, давший мне душу Боже!Дай ее разбудить, светом прильнуть к завесамвсех семи покрывал, светом сквозь них пробиться!Дай над безумьем взмыть, дай мне взлететь над лесом,песню свою пропеть и в темноту спуститься.

В разных земных устах дай же звучать ей долго.То как любовный плач, то как напев житейский.Дай мне от духа, Бог, чтобы она не смолклапрежде, чем в слух любви хлынет поток летейский.Дай мне пройти твой мир подле прекрасной жизни,пусть не моей – чужой. Дай вослед посмотреть им.Дай мне на землю пасть в милой моей отчизне,лжи и любви воздав общим числом – бессмертьем!

Этой силы прошу в небе твоем пресветлом.Небу нету конца. Но и любви конца нет.Пусть все то, что тогда было таким несметным:ложь ее и любовь – пусть все бессмертным станет!Ибо ее душа – только мой крик утихнет -тело оставит вмиг – песня звучит все глуше.Пусть же за смертью плоть душу свою настигнет:я обессмерчу плоть – ты обессмертил душу!

Пусть же, жизнь обогнав, с нежностью песня тронетсмертный ее порог – с лаской, но столь же мнимо,и как ласточка лист, сорванный лист обгонити помчится во тьму, ветром ночным гонима.Нет, листва, не проси даже у птиц предательств!Песня, как ни звонка, глуше, чем крик от горя.Пусть она, как река, этот «листок» подхватити понесет с собой, дальше от смерти, в море.

Что ж мы смертью зовем. То, чему нет возврата!Это бессилье душ – нужен ли лучший признак!Целой жизни во тьму бегство, уход, утрата...Нет, еще нет могил! Но уж бушует призрак!Что уж дальше! Смерть! Лучшим смертям на зависть!Всем сиротствам урок: горе одно, без отчеств.Больше смерти: в руке вместо запястья – запись.Памятник нам двоим, жизни ушедшей – почесть!

Отче, прости сей стон. Это все рана. Боль жене заглушить ничем. Дух не властен над нею.Боже, чем больше мир, тем и страданье больше,дольше – изгнанье, вдох – глубже! о нет – больнее!Жизнь, словно крик ворон, бьющий крылом окрестность,поиск скрывшихся мест в милых сердцах с успехом.Жизнь – возвращенье слов, для повторенья местностьи на горчайший зов – все же ответ: хоть эхом.

Где же искать твои слезы, уста, объятья?В дом безвестный внесла? В черной земле зарыла?Как велик этот край? Или не больше платья?Платьица твоего? Может быть, им прикрыла?Где они все? Где я? – Здесь я, в снегу, как стебельгорло кверху тяну. Слезы глаза мне застят.Где они все? В земле? В море? В огне? Не в небе ль?Корнем в сумрак стучу. Здесь я, в снегу, как заступ.

Боже зимних небес, Отче звезды горящей,словно ее костер в черном ночном просторе!В сердце бедном моем, словно рассвет на чащу,горе кричит на страсть, ужас кричит на горе.Не оставляй меня! Ибо земля – все шире...Правды своей не прячь! Кто я? – пришел – исчезну.Не оставляй меня! Странник я в этом мире.Дай мне в могилу пасть, а не сорваться в бездну.

Боже! Что она жжет в этом костре? Не знаю.Прежде, чем я дойду, может звезда остынуть.Будто твоя любовь, как и любовь земная,может уйти во тьму, может меня покинуть.Отче! Правды не прячь! Сим потрясен разрывом,разум готов нырнуть в пение правды нервной:Божья любовь с земной – как океан с приливом:бегство во тьму второй – знак отступленья первой!

Кончено. Смерть! Отлив! Вспять уползает лента!Пена в сером песке сохнет – быстрей чем жалость!Что же я? Брег пустой? Черный край континента?Боже, нет! Материк! Дном под ним продолжаюсь!Только трудно дышать. Зыблется свет неверный.Вместо неба и птиц – море и рыб беззубье.Давит сверху вода – словно ответ безмерный -и убыстряет бег сердца к ядру: в безумье.

Боже зимних небес. Отче звезды над полем.Казни я не страшусь, как ни страшна разверстостьсей безграничной тьмы; тяжести дна над морем:ибо я сам – любовь. Ибо я сам – поверхность!Не оставляй меня! Ты меня не оставишь!Ибо моя душа – вся эта местность божья.Отче! Каждая страсть, коей меня пытаешь,душу мою, меня – вдаль разгоняет больше.

Отче зимних небес, давший безмерность мукивдруг прибавить к любви; к шири ее несметной,дай мне припасть к земле, дай мне раскинуть руки,чтобы пальцы мои свесились в сумрак смертный.Пусть это будет крест: горе сильней, чем доблесть!Дай мне объятья, нет, дай мне лишь взор насытить.Дай мне пропеть о той, чей уходящий образдал мне здесь, на земле, ближе Тебя увидеть!

Не оставляй ее! Сбей с ее крыльев наледь!Боже, продли ей жизнь, если не сроком – местом.Ибо она как та птица, что гнезд не знает,но высоко летит к ясным холмам небесным.Дай же мне сил вселить смятый клочок бумажныйв души, чьих тел еще в мире нигде не встретить.Ибо, если следить этот полет бесстрашный,можно внезапно твой, дальний твой край заметить!

Выше, выше... простясь... с небом в ночных удушьях...выше, выше... прощай... пламя, сжегшее правду...Пусть же песня совьет... гнезда в сердцах грядущих...выше, выше... не взмыть... в этот край астронавту...Дай же людским устам... свистом... из неба вызвать...это сиянье глаз... голос... Любовь, как чаша...с вечно живой водой... ждет ли она: что брызнуть...долго ли ждать... ответь... Ждать... до смертного часа...

Карр! чивичи-ли-карр! Карр, чивичи-ли... струиснега ли... карр, чиви... Карр, чивичи-ли... ветер...Карр, чивичи-ли, карр... Карр, чивичи-ли... фьюи...Карр, чивичи-ли, карр. Каррр... Чечевицу видел?Карр, чивичи-ли, карр... Карр, чивичири, чири...Спать пора, спать пора... Карр, чивичи-ри, фьере!Карр, чивичи-ри, каррр... фьюри, фьюри, фьюири.Карр, чивичи-ри, карр! Карр, чивиче... чивере.

Рождество 1963