Александр Оленич-Гнененко - Избранное Страница 35

Семь лет спустя

Семь лет минуло с тех пор, как я совершил последнюю поездку в горы и леса Кавказского заповедника. За это время произошли огромные, незабываемые события. Отгремели четыре года Великой Отечественной войны. В 1942 году фашистам удалось прорваться к предгорьям Кавказа. Местами их альпийские части проникли в горы. Были они и на некоторых территориях заповедника.

Гитлеровцы уничтожали с земли и воздуха неповторимые, известные всему миру богатства заповедника, — его леса и редких животных.

Что произошло за время войны в заповеднике? Как боролись за победу люди заповедника — ученые и наблюдатели?

Как они сохраняли во время войны доверенные им государством научно-культурные ценности и как они сейчас восстанавливают былую мировую славу Кавказского заповедника?

Эти вопросы не давали мне покоя на протяжении всех военных лет. И вот поезд идет к синим горам Кавказа, а сердце полнится острым и радостным чувством скорой встречи с чем-то необычайно близким и дорогим.

…Утром на вторые сутки я уже ехал на автобусе из Сочи в Адлер. Там следовало пересесть на автобус, идущий прямо в Красную Поляну, — центр Южного отдела Кавказского заповедника. Но машина уже ушла. Кто-то мне посочувствовал и дал совет:

— Выйдите на угол и поймайте попутную машину.

Я воспользовался советом и менее чем через час уехал на трехтонке. Помимо меня и четырех женщин, в кузов машины сел человек с медалью «За оборону Кавказа». Кроме большого и, повидимому, тяжелого чемодана, он имел при себе какой-то длинный деревянный футляр.

Человек держал этот узкий, покрытый желтым лаком футляр так, что он высоко торчал в воздухе, как ствол зенитной пушки.

Мы тронулись, взяв сразу большую скорость. На первом же километре шофер высовывался раза два из кабинки и подозрительно присматривался к этому странному предмету в руках моего спутника. Вдруг машина остановилась, шофер выскочил из кабины и направился к человеку с загадочным футляром. Шофер начал говорить ему, что-то не совсем для меня понятное о том, что поднятый кверху футляр мешает ходу машины. После недолгих пререканий владелец футляра кое-как с большими предосторожностями уложил его на рюкзак и мешки.

Когда шофер сел в кабину и машина вновь помчалась, я спросил у своего спутника:

— Что у вас такое в футляре?

— Это ртутный барометр. Вот так на руках и везу его из самого Ростова для метеорологической станции. Вещь хрупкая: внутри стекло и ртуть. От неправильного положения и любого толчка может безнадежно испортиться.

— Но какая связь барометра с ходом машины? — шутя задал я ему вопрос.

Он засмеялся:

— Очень простая. Шофер боится, как бы мой барометр не обратил на себя внимания дорожного начальства: тогда шоферу влетит за пассажиров.

…На шестьдесят с липшим километров тянется краснополянское шоссе. В районе Адлера горы отстоят наиболее далеко от моря, и дорога тут проходит по ровной низменной местности. Но, миновав деревни Первинку и Молдавку, она сворачивает от моста влево и за живописным Ашгарахским ущельем вьется среди густых зеленых лесов по правому крутому берегу Мзымты.

Все ближе и ближе узкая теснина, на дне которой, бурля и грохоча, прядает через камни реки. Здесь же мощные горы сошлись почти вплотную. Около тринадцати километров шоссе пробивается между скал.

Зигзаги и петли все круче. Слева вздымается сверкающая на солнце отвесная стена. В 150-метровой вышине над нами нависли огромные глыбы и целые скалы известняка, словно готовые вот-вот рухнуть на нас. Шоссе змеится между этой стеной и обрывающейся справа на сотни метров вниз головокружительной бездной. Сейчас она налита до краев прозрачной синевой и дрожащим паром. На дне гремит и пенится зажатая в каменные тиски Мзымта. От этой пропасти нас отделяет парапет всего лишь в метр высотой и частично разрушенный. Лента дороги так узка, что двум машинам не разъехаться, и наш шофер все время нажимает на клаксон сирены.

По обе стороны реки высокие, мягкие, округлых очертаний горы и как бы оторвавшиеся от них отвесные скалы покрыты широколиственными стройными лесами. Во многих местах могучие деревья растут тесными рядами совершенно параллельно крутому срезу известняковой стены, и не понять, как они держатся.

В самом скалистом и крутом месте ущелья Мзымты шоссе неожиданно упирается в гору. Кажется, дальше не проехать: здесь конец пути. Но машина, не замедляя хода, мчится прямо на возникшую перед ней громаду горы, и не разбивается, как вы ожидаете, а ныряет в черную арку тоннеля, погружаясь во мрак.

Через минуту машина стремительно выносится из тоннеля среди еще более мощных скал и над еще более страшной бездной…

Но вот и Красная Поляна. Машина останавливается у автобазы.

Через полчаса я уже был в доме Южного отдела Кавказского заповедника, в том самом доме, где семь лет назад вел незабываемые для меня беседы с ученым лесоводом Леонидом Ивановичем Сосниным и замечательным исследователем высокогорных лугов Ричардом Аполлинариевичем Еленевским, ныне уже покойным.

…Рано утром спускаюсь через облитый сверкающий росой фруктовый сад по знакомой тропке к звонкому, бьющему из камней ключу.

При утреннем освещении на всем облике усадьбы видны следы войны: забитые дранью то там, то здесь окна, потрескавшаяся и местами обнажившая потемневшее дерево штукатурка, квадраты высокой сорной травы там, где раньше были куртины цветников и грядки ягод. В глубине сада — временная баня, сложенная из плит ракушечника (за войну в ней перемылась чуть не целая дивизия).

В отделе не осталось ни одной лошади, и сотрудникам почти все приходится перетаскивать на себе.

Линия фронта проходила отсюда в каких-нибудь тридцати километрах на северном склоне Псеашхо, у лагеря Холодного. Мосты через Уруштен сожжены немцами, и туристская тропа еще не разминирована.

Но люди отдела, вернувшись с фронта, залечив свои раны, теперь залечивают раны, нанесенные заповеднику. Они расчищают тропы в горах и лесах, строят наново мосты и кладки, ремонтируют здания. Вечером в усадьбе загорается яркий электрический свет: это работает электростанция, построенная перед войной силами здешних людей. Теперь она восстановлена и пущена их же руками.

Вот идет, заметно припадая на одну ногу и опираясь на палочку, человек с плохо выбритым, узким книзу лицом. Голова его постоянно опущена. Когда он говорит, то лишь поворачивает к собеседнику лицо, не поднимая головы, и смотрит на него как-то сбоку и вверх. Инвалид Отечественной войны Иван Тимофеевич Куницын раньше был строителем электростанции, а теперь электромонтер на ней. Он также и егерь-волчатник, хитро прячущий стальные капканы в земле и под водой, на волчьих тропах и бродах.

Люди заповедника с первых дней войны стали разведчиками, проводниками частей Красной. Армии и оперативных групп, инструкторами по преодолению глубоких зимних снегов и борьбе с лавинами. Они ловили и уничтожали диверсантов, пробираясь в тыл врага, доставляли продовольствие нашим бойцам, спасали их из под снега.

Осенью 1942 года немцы захватили станицу Псейбайскую, прорвались через Умпырь в заповедник и двинулись дальше по Малой Лабе, но были остановлены в урочище Цахвоа. Через Белореченский перевал им все же удалось выйти к старому лагерю Уруштен, на подступы к перевалу Псеашхо.

Иван Тимофеевич Куницын как проводник водил в эти дни минометное подразделение в район Умпыря, на Мастакан. После тяжелых боев от подразделении осталось всего шесть бойцов с командиром роты лейтенантом Лимаренко, и при них четыре миномета.

Куницын вывел их к холодному лагерю, который был еще в наших руках. Немцы к тому времени успели захватить расположенный немного ниже старый Уруштенский лагерь.

Наши части отошли от лагеря Холодного, заняв оборону по ту сторону перевала Псеашхо В лагере связисты уже начали сматывать телефонный провод. Вокруг лежали штабеля мин. Их должны были подорвать.

Лейтенант Лимаренко сказал бойцам:

— Здесь тысячи мин. У нас четыре тяжелых миномета. Отступать не будем.

Он запретил связистам снимать линию и донес командованию отошедшей части о своем решении.

За два часа минометчики и Куницын, оставшийся с ними, выпустили по врагу восемьсот мин.

Над ними все время висела «рама» — немецкий корректировщик. Вражеские пикировщики заход за заходом сбрасывали на них тонны бомб. Много раз немцы пытались обойти или перебить минометчиков с господствующих над лагерем Холодным скал. Но четыре миномета поднимали на воздух вместе с осколками камней и щепой деревьев выдвинувшиеся вперед пулеметы и автоматчиков противника. Выстрелом из миномета Лимаренко сбросил в пропасть особенно донимавший защитников лагеря немецкий станковый пулемет со всем расчетом.