Алексей Крученых - Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера Страница 37

<1926>

Случай в «номерах»*

В выпученных улицахконтрагент Тараканов(а кругом — трк! трк!),если ты ходишьс набухшею пачкойпод мышкою —берегись преставитьсяна третьем ведре пиваот першистого порошечка,как то случилось с тобоюв номерах «Медвежья бляжка»В бешенстве пеныизбледнел,как слизнутый ализарини —еще не закрывшижирной пельмени глазав умрачившейся ночипристально усмотрелстарого слугуВиссариона.Вислоушник,смакуя парной труп,кривлякой набрасываетсяна э-ла-сти-тель-ныйпортфель.Словно приспешный носильщик,нутря вытряхнул— крн! хрн! —распихал по застежкамрастопырившегося пиджака,впопыхахметелкою пальцеввыбивая пыльиз засушенной лапы тигра.И еще раззаглянув на хозяина,умильно возвыл,трепеща гостиницурыбьим лютованием:  — Уй, помогайте!  Лекаря скорей!  Рвотного молока!  Ох, я дитеныш несчастненькой,  остался без роду-племени!  Куда же я двинусь?  На кого ж ты меня спокинул?  Уй, помираем!  …Чорт знает, что! —

А в замочную завитушкуускважилсяокруглившийся глазкоридорного.едва раскрыл дверьперепухшии пиджак, —как прыском топорапрорвал уши коридорныйГригорий:  — Аррр, крокодил уродивый!  Ни с места,  руки вверх!  А ты знаешь, кто был  Гришка Распутишка?  Покойничек?  Ага!  Зашился, р-р-л р-р-л!

Оперный бюст Наполеонав плюшевом колпаке,развернув свои зубы,брызнул пылью:  — Излови их!

Григорий грубил:  — А так-то ты,  волчье кобло!  Я все провидел  в завитушечку.  Пойдем дуванить,  чортова рогатка…

…И в это времясливной паройиз синевыдо оскоминыоперного океанавышагалиТурок с Тамарой,неся на подносекрасной черепахойогромный животс наростами полосатых брючекчечевичкою головы,а вокругзолотою цепью с накладом:

  — Рожденный миру  Гавиал XVII  набалдашником всех забодай!  Гавиал! Давиал! —

И тогдазамуравленный в плесенной стенкеПотрофей Клещподнял на негостамеску —острее орлиного пальца —зашипев:

  — У — у, ко́шмар!  Ищешь кончины?  Дергаешься, негрр?  Згынь! —

И все провалилосьв соседственную пивницу«Трезвый ералаш».А два стырщикаподавайло  и подтираилоГригорий — Кессарионкубарем в кубрикпод лестницулязгом разгрызыватьеще тепленькиенательные пачкиизожравшегосяконтрагента…

  Бюст Наполеона  тайный сейф  розового карата  пятью крапинками  орлиный нос книзу  сплюнул в простенок:  — Нуй, потомство —  кривогородное! —  запахнулся набухшим      чехлом…  С потолка брякнулся  любознательный жук,  визгом    крысы  порскнули коридорами  под намотанной панелью,  разносчик дребежком  резал стекла:  — кекокс продаю! —

— Ну, пойдем, свинячье сусло,Кессарион, сорви голоса! —И оба друга,законспирировавшисьв рыжие парики,отправились в пивницузаплеснуть пожарприложить ледяшкук височкам…Пьяный Виссарион раскисисклинал:  — Флоредина  Тараканова дочь  Это ж дите мое…  А я не грабил.  Все для тебя.  Жену свою,  матушку твою болезную  покойницу,  тот таракан  забодал, заусал, зажал.  Как варенье,  кровь из сердца высосал

А как она мне жалилась— Висенька,чую я,изопьет он меня,в душу усищами —бу-бу-бу!

  К чорту мне лимонарды  Я не похитильщик,  я а-дам-стиль-щик! —И мокрою ряжкойВиссарион по столу —плюх.— Нуй, наклюкалПолный огород! —Пробуркнул Григорий

  А бедная  Флорида Тараканова,  дочь контрагента  на пятнадцатой весне  не спала  в предчувствии  фамильной горечи.  В штофном покое запустения  в полночь  пробили часы шестнадцать.  Больная пальма расцвела  восковыми колокольчиками  четвертый раз в году  С потолка  ыркою  грохнулся жук.  Флой встрепенулась на волнах  нахлобученных простынь…  Теряла руки,  нечаянно вылакеивая пыль  из засушенной лапы  головастого зимородка:— Ах, гроза ли,ненастьенадрываютпрозрачную грудьЯ знаю —завтра судьбина обманет,и в зеркалестарческая тростьнедаром в лопухах.Пальма больнаяне в радость цветет…Юностьмне что принесет,бессонная,в капоре черномзари…  И хрупкая Флой  изрыдалась  до третьей подушки  · · · · · · · · · ·  А контрагент Тараканов   — слиплись усищи —   обмиром спит,   прослепшим глазом   держа  в кино-хрусталике  руку вислоухого  обмишулира  Виссариона…

<1927>

Ревнючесть*

(Крылышко романа)

Милый  Дориан — дрянь!С ужимкойи часовой цепочкой  на шарабанебрянцает  в Рязань.Сгрязает  у зашипренной крясавицыу Акулины Яковлевны  — акулы! —(Я ревнюю!.. рсвнюю!..)  У обляриганенной красавицы,  полный соблазнов  любви на колесах  сигар  услады-ды-ды-ды  гремят серенады-ды-ды!Разлучница  милого к печке    прижала-ла-ла-ла……Я ей косыньки всепобледневшею ручкой  повыдергиваю-ю-ю-юю!.  Глав — трух…глав — сплетня…камнем катится слух…Старуха подслепая,язвухавсе перепуталаразгряза-а-а-нила…  — Му-гу-гу-у-у-у!  к дорогому Дориану побегу.Прискакаю —  он сидитвозле печки,возле кошачьего хвостакудри греет у огняи ни капельки  не поедет  миленочек  в Рязань…Грудь промерзла,к милому люномудоползти не смогу —— му-гу-гу-у-у!.. —В голос горький замяучу:— Кровь польется с моей ранына истоптанный песок,издивлялся чорныи гворон,чуя лакомый кусок  Ох! ох!Сонный  машется    платок!

<1927>

Победа над Солнцем*

Виктор Хлебников

Пролог

Чернотворские вестучки

Люди! Те кто родились, но еще не умер. Спешите идти в созерцог или созерцавель