Иосиф Бродский - Собрание сочинений Страница 39

Сонетик

Маленькая моя, я грущу(а ты в песке скок-поскок).Как звездочку тебя ищу:разлука как телескоп.

Быть может, с того концазаглянешь (как Левенгук),не разглядишь лица,но услышишь: стук-стук.

Это в медвежьем углупо воздуху (по стеклу)царапаются кусты,и постукивает во тьмусердце, где проживаешь ты,помимо жизни в Крыму.

* * *

М. Б.

Как тюремный засовразрешается звоном от бремени,от калмыцких усовнад улыбкой прошедшего времени,так в ночной темноте,обнажая надежды беззубие,по версте, по верстеотступает любовь от безумия.

И разинутый ротдо ушей раздвигая беспамятством,как садок для щедротвременным и пространственным пьяницам,что в горящем домуухитряясь дрожать под заплатамии уставясь во тьму,заедают версту циферблатами, -боль разлуки с тобойвытесняет действительность равнуюне печальной судьбой,а простой Архимедовой правдою.

Через гордый язык,хоронясь от законности с тщанием,от сердечных музыкпробираются память с молчаниемв мой последний пенат– то ль слезинка, то ль веточка вербная, -и тебе не понять,да и мне не расслышать, наверное,то ли вправду звенит тишина,как на Стиксе уключина.То ли песня навзрыд сложенаи посмертно заучена.

* * *

Отскакивает мглаот окон школы,звонят из-за углаколокола Николы.И дом мой маскарадный(двуличья признак!)под козырек параднойберет мой призрак.

* * *

Осенью из гнездауводит на юг звездапевчих птиц поезда.

С позабытым яйцомвисит гнездо над крыльцомс искаженным лицом.

И как мстительный дух,в котором весь гнев потух,на заборе петух

кричит, пока не охрип.И дом, издавая скрип,стоит, как поганый гриб.

* * *

Колесник умер, бондарьуехал в Архангельск к жене.И, как бык, бушует январьим вослед на гумне.А спаситель бадейстоит меж чужих людейи слышит вокругтолько шуршанье брюк.

Тут от взглядов косыхгоряча, как укол,сбивается русский язык,бормоча в протокол.А безвестный Гефестглядит, как прошил окрестснежную гладь канвойвологодский конвой.

По выходе из тюрьмы,он в деревне леснойв арьергарде зимычинит бочки веснойи в овале бадьивидит лицо судьиСавельевой и тайкомв лоб стучит молотком.

Настеньке Томашевской в Крым

Пусть август – месяц ласточек и крыш,подверженный привычке стародавней,разбрасывает в Пулкове камыши грохает распахнутою ставней.

Придет пора, и все мои следыисчезнут, как развалины Атланты.И сколько ни взрослей и ни глядина толпы, на холмы, на фолианты,

но чувства наши прячутся не там(как будто мы работали в перчатках),и сыщикам, бегущим по пятам,они не оставляют отпечатков,

Поэтому для сердца твоего,собравшего разрозненные звенья,по-моему, на свете ничегоне будет извинительней забвенья.

Но раз в году ты вспомнишь обо мне,березой, а не вереском согрета,на Севере родном, когда в окнебушует ветер на исходе лета.

* * *

Смотритель лесов, болот,новый инспектор туч(без права смотреть вперед)инспектирует лучсолнца в вечерний час,не закрывая глаз.

Тает последний снопвыше крыш набекрень.Стрелочник сонных троп,бакенщик деревеньстоит на пыльной рекес коромыслом в руке.

Псковский реестр

для М. Б.

Не спутать бы азарти страсть (не дай нам,Господь). Припомни март,семейство Найман.Припомни Псков, гусейи, вполнакала,фонарики, музей,«Мытье» Шагала.

Уколы на бегу(не шпилькой – пикой!).Сто маковок в снегу,на льду Великойкатанье, говоряпо правде, сдуру,сугробы, снегири,температуру.

Еще – объятий плен,от жара смелый,и вязаный твой шлемиз шерсти белой.И черного коня,и взгляд, печальюсокрытый – от меня -как плечи – шалью.

Кусты и пустыри,деревья, кроны,холмы, монастыри,кресты, вороны.И фрески те (в пыли),где, молвить строго,от Бога, от землиравно немного.

Мгновенье – и прерву,еще лишь горстка:припомни синевуснегов Изборска,где разум мой парил,как некий облак,и времени дарилмой «Фэд»[34] наш облик.

О синева бойниц(глазниц)! Домашнийбарраж крикливых птицнад каждой башней,и дальше (оборви!)простор с разбега.И колыбель любви– белее снега!

Припоминай и впредь(хотя в разлукеуже не разглядеть:а кто там в люльке)те кручи и поля,такси в равнине,бифштексы, шницеля,долги поныне.

Умей же по полям,по стрелкам, верстами даже по рублям(почти по звездам!),по формам без душисо всем искусствомКолумба (о спеши!)вернуться к чувствам.

Ведь в том и суть примет(хотя бы в призмеразлук): любой предмет– свидетель жизни.Пространство и года(мгновений груда),ответы на «когда»,«куда», «откуда».

Впустив тебя в музей(зеркальных зальцев),пусть отпечаток сейи вправду пальцев,чуть отрезвит тебя -придет на помощьотдавшей вдруг себяна миг, на полночь

сомнениям во властьи укоризне,когда печется страстьо долгой жизнина некой высоте,как звук в концерте,забыв о долготе,– о сроках смерти!

И нежности приюти грусти вестник,нарушивши уют,любви ровесник -с пушинкой над губойстихотвореньепусть радует собойхотя бы зренье.

* * *

А. Буров – тракторист – и я,сельскохозяйственный рабочий Бродский,мы сеяли озимые – шесть га.Я созерцал лесистые краяи небо с реактивною полоской,и мой сапог касался рычага.

Топорщилось зерно под бороной,и двигатель окрестность оглашал.Пилот меж туч закручивал свой почерк.Лицом в поля, к движению спиной,я сеялку собою украшал,припудренный землицею как Моцарт.

Румянцевой победам

Прядет кудель под потолкомдымок ночлежный.Я вспоминаю под хмелькомВаш образ нежный,как Вы бродили меж ветвей,стройней пастушек,вдвоем с возлюбленной моейна фоне пушек.

Под жерла гаубиц морских,под Ваши взглядымои волнения и стихпопасть бы рады.И дел-то всех: коня да плетьи ногу в стремя.Тем, первым, версты одолеть,последним – время.

Сойдемся на брегах Невы,а нет – Сухоны.С улыбкою воззритесь Вына мисс с иконы.Вообразив Вас за сестру(по крайней мере),целуя Вас, не разберу,где Вы, где Мэри.

Но Ваш арапский конь как разв полях известных.И я – достаточно увязв болотах местных.Хотя б за то, что говорю(Господь с словами),всем сердцем Вас благодарю– спасенным Вами.

Прозрачный перекинув мост(упрусь в колонну),пяток пятиконечных звездпо небосклонуплетется ночью через Русь– пусть к Вашим милымустам переберется грустьпо сим светилам.

На четверть – сумеречный хлад,на треть – упрямство,наполовину – циферблат,и весь – пространство,клянусь воздать Вам без затей(в размерах властинад сердцем) разностью частей -и суммой страсти!

Простите ж, если что не так(без сцен, стенаний).Благословил меня коньякна риск признаний.Вы все претензии – к нему.Нехватка хлеба,и я зажевываю тьму.Храни Вас небо.

Сонет

М. Б.

Прислушиваясь к грозным голосам,стихи мои, отстав при переправеза Иордан, блуждают по лесам,оторваны от памяти и яви.Их звуки застревают (как я сам)на полпути к погибели и славе(в моей груди), отныне уж не вправекак прежде доверяться чудесам.

Но как-то глуховато, свысока,тебя, ты слышишь, каждая строкаблагодарит за то, что не погибла,за то, что сны, обстав тебя стеной,теперь бушуют за моей спинойи поглощают конницу Египта.

* * *