Александр Блок - Том 3. Стихотворения и поэмы 1907–1921 Страница 4

Октябрь 1912

Старый, старый сон. Из мрака  Фонари бегут — куда?  Там — лишь черная вода,  Там — забвенье навсегда.

  Тень скользит из-за угла,  К ней другая подползла.  Плащ распахнут, грудь бела,Алый цвет в петлице фрака.

Тень вторая — стройный латник,  Иль невеста от венца?  Шлем и перья. Нет лица.  Неподвижность мертвеца.

  В ворота́х гремит звонок,  Глухо щелкает замок.  Переходят за порогПроститутка и развратник…

Воет ветер леденящий,  Пусто, тихо и темно.  Наверху горит окно.    Всё равно.

  Как свинец, черна вода.  В ней забвенье навсегда.  Третий призрак. Ты куда,Ты, из тени в тень скользящий?

7 февраля 1914

Вновь богатый зол и рад,Вновь унижен бедный.С кровель каменных громадСмотрит месяц бледный,

Насылает тишину,Оттеняет крутизнуКаменных отвесов,Черноту навесов…

Всё бы это было зря,Если б не было царя,  Чтоб блюсти законы.

Только не ищи дворца,Добродушного лица,  Золотой короны.

Он — с далеких пустырейВ свете редких фонарей  Появляется.

Шея скручена платком,Под дырявым козырьком  Улыбается.

7 февраля 1914

«Миры летят. Года летят. Пустая…»

Миры летят. Года летят. ПустаяВселенная глядит в нас мраком глаз.А ты, душа, усталая, глухая,О счастии твердишь, — который раз?

Что́ счастие? Вечерние прохладыВ темнеющем саду, в лесной глуши?Иль мрачные, порочные усладыВина, страстей, погибели души?

Что́ счастие? Короткий миг и тесный,Забвенье, сон и отдых от забот…Очнешься — вновь безумный, неизвестныйИ за́ сердце хватающий полет…

Вздохнул, глядишь — опасность миновала…Но в этот самый миг — опять толчок!Запущенный куда-то, как попало,Летит, жужжит, торопится волчок!

И, уцепясь за край скользящий, острый,И слушая всегда жужжащий звон, —Не сходим ли с ума мы в смене пестройПридуманных причин, пространств, времен…

Когда ж конец? Назойливому звукуНе станет сил без отдыха внимать…Как страшно всё! Как дико! — Дай мне руку,Товарищ, друг! Забудемся опять.

2 июля 1912

«Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный…»

Ночь без той, зовут кого

Светлым именем: Ленора.

Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянныйРешал всё тот же я — мучительный вопрос,Когда в мой кабинет, огромный и туманный,Вошел тот джентльмен. За ним — лохматый пес.

На кресло у огня уселся гость устало,И пес у ног его разлегся на ковер.Гость вежливо сказал: «Ужель еще вам мало?Пред Гением Судьбы пора смириться, со: р».

«Но в старости — возврат и юности, и жара…» —Так начал я… но он настойчиво прервал:«Она — всё та ж: Линор безумного Эдгара.Возврата нет. — Еще? Теперь я всё сказал».

И странно: жизнь была — восторгом, бурей, адом,А здесь — в вечерний час — с чужим наедине —Под этим деловым, давно спокойным взглядом,Представилась она гораздо проще мне…

Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно.В час горький на меня уставит добрый взор,И лапу жесткую положит на колено,Как будто говорит: Пора смириться, со: р.

2 ноября 1912

«Есть игра: осторожно войти…»

Есть игра: осторожно войти,Чтоб вниманье людей усыпить;И глазами добычу найти;И за ней незаметно следить.

Как бы ни был нечуток и грубЧеловек, за которым следят, —Он почувствует пристальный взглядХоть в углах еле дрогнувших губ.

А другой — точно сразу поймет:Вздрогнут плечи, рука у него;Обернется — и нет ничего;Между тем — беспокойство растет.

Тем и страшен невидимый взгляд,Что его невозможно поймать;Чуешь ты, но не можешь понять,Чьи глаза за тобою следят.

Не корысть, не влюбленность, не месть;Так — игра, как игра у детей:И в собрании каждом людейЭти тайные сыщики есть.

Ты и сам иногда не поймешь,Отчего так бывает порой,Что собою ты к людям придешь,А уйдешь от людей — не собой.

Есть дурной и хороший есть глаз,Только лучше б ничей не следил:Слишком много есть в каждом из насНеизвестных, играющих сил…

О, тоска! Через тысячу летМы не сможем измерить души:Мы услышим полет всех планет,Громовые раскаты в тиши…

А пока — в неизвестном живемИ не ведаем сил мы своих,И, как дети, играя с огнем,Обжигаем себя и других…

18 декабря 1913

«Как растет тревога к ночи!..»

Как растет тревога к ночи!Тихо, холодно, темно.Совесть мучит, жизнь хлопочет.На луну взглянуть нет мочиСквозь морозное окно.

Что-то в мире происходит.Утром страшно мне раскрытьЛист газетный. Кто-то хочетПоявиться, кто-то бродит.Иль — раздумал, может быть?

Гость бессонный, пол скрипучий?Ах, не всё ли мне равно!Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой,Монотонной и певучей!Вновь я буду пить вино!

Всё равно не хватит силыДотащиться до концаС трезвой, лживою улыбкой,За которой — страх могилы,Беспокойство мертвеца.

30 декабря 1913

«Ну, что же? Устало заломлены слабые руки…»

Ну, что же? Устало заломлены слабые руки,И вечность сама загляделась в погасшие очи,И муки утихли. А если б и были высокие муки, —Что ну́жды? — Я вижу печальное шествие ночи.

Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось.Открой мои книги: там сказано всё, что свершится.Да, был я пророком, пока это сердце молилось, —Молилось и пело тебя, но ведь ты — не царица.

Царем я не буду: ты власти мечты не делила.Рабом я не стану: ты власти земли не хотела.Вот новая ноша: пока не откроет могилаСырые объятья, — тащиться без важного дела…

Но я — человек. И, паденье свое признавая,Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее.То ревность по дому, тревогою сердце снедая,Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.

21 февраля 1914

Жизнь моего приятеля

Весь день — как день: трудов исполнен малых  И мелочных забот.Их вереница мимо глаз усталых  Ненужно проплывет.

Волнуешься, — а в глубине покорный:  Не выгорит — и пусть.На дне твоей души, безрадостной и черной,  Безверие и грусть.

И к вечеру отхлынет вереница  Твоих дневных забот.Когда ж морозный мрак засмотрится столица  И полночь пропоет, —

И рад бы ты уснуть, но — страшная минута!  Средь всяких прочих дум —Бессмысленность всех дел, безрадостность уюта  Придут тебе на ум.

И тихая тоска сожмет так нежно горло:  Ни охнуть, ни вздохнуть,Как будто ночь на всё проклятие простерла,  Сам дьявол сел на грудь!

Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие,  Но некому помочь:Куда ни повернись — глядит в глаза пустые  И провожает — ночь.

Там ветер над тобой на сквозняках простонет  До бледного утра;Городовой, чтоб не заснуть, отгонит  Бродягу от костра…

И, наконец, придет желанная усталость,  И станет всё равно…Что́? Совесть? Правда? Жизнь? Какая это малость!  Ну, разве не смешно?

11 февраля 1914