Маргарита Алигер - Зоя Страница 4

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Вечер освещен сияньем снега.Тропки завалило, занесло.Запахами теплого ночлегагусто дышит русское село.

Путник, путник, поверни на запах,в сказочном лесу не заблудись.На таинственных еловых лапахлунной бахромою снег повис.

Мы тебя, как гостя, повстречаем.Место гостю красное дадим.Мы тебя согреем крепким чаем,молоком душистым напоим.

Посиди, подсолнушки полузгай.Хорошо в избе в вечерний час!Сердцу хорошо от ласки русской.Что же ты сторонишься от нас?

Будто все, как прежде.Пышет жаромдокрасна натопленная печь.Но звучит за медным самоваромнепевучая, чужая речь.

Грязью перепачканы овчины.Людям страшно, людям смерть грозит,И тяжелым духом мертвечиныот гостей непрошеных разит.

Сторонись от их горючей злобы.Обойди нас,страшен наш ночлег.Хоронись в лесах, в полях, в сугробах,добрый путник, русский человек.

Что же ты идешь, сутуля плечи?В сторону сворачивай скорей!Было здесь селенье человечье,а теперь здесь логово зверей.Были мы радушны и богаты,а теперь бедней худой земли.

В сумеркинемецкие солдатыпутникак допросу привели.

Как собачий лай, чужая речь.…Привели ее в избу большую.Куртку ватную сорвали с плеч.Старенькая бабка топит печь.Пламя вырывается, бушуя…Сапоги с трудом стянули с ног.Гимнастерку сняли, свитер сняли.Всю, как есть,от головы до ног,всю обшарили и обыскали.Малые ребята на печи притаились,смотрят и не дышат.Тише, тише, сердце, не стучи,пусть враги тревоги не услышат.Каменная оторопь — не страх.Плечики остры, и руки тонки.Ты осталась в стеганых штанахи в домашней старенькой кофтенке.И на ней мелькают там и тутмамины заштопки и заплатки,и родные запахи живутв каждой сборочке и в каждой складке.Все, чем ты дышала и росла,вплоть до этой кофточки измятой,ты с собою вместе принесла —пусть глядят фашистские солдаты.Постарался поудобней сестьофицер,бумаги вынимая.Ты стоишь пред ним, какая есть, —тоненькая,русская,прямая.Это все не снится, все всерьез.Вот оно надвинулось, родная.Глухо начинается допрос.— Отвечай!— Я ничего не знаю. —Вот и все.Вот это мой конец.Не конец. Еще придется круто.Это все враги,а я — боец.Вот и наступила та минута.— Отвечай, не то тебе капут! —Он подходит к ней развалкой пьяной.— Кто ты есть и как тебя зовут?Отвечай!— Меня зовут Татьяной.

(Можно мне признаться?Почему-тоты еще родней мне оттого,что назвалась в страшную минутуименем ребенка моего.Тоненькая смуглая травинка,нас с тобой разбило, разнесло.Унесло тебя, моя кровинка,в дальнее татарское село.Как мне страшно!..Только бы не хуже.Как ты там, подруженька, живешь?Мучаешь кота,купаешь куклу в луже,прыгаешь и песенки поешь.Дождь шумит над вашими полями,облака проходят над Москвой,и гудит пространство между намивсей моей беспомощной тоской.Как же вышло так, что мы не вместе?Длинным фронтом вытянулся бой.Твой отец погиб на поле чести.Мы одни на свете,я — с тобой.Почему же мы с тобою розно?Чем же наша участь решена?Дымен ветер,небо дышит грозно,требует ответа тишина.Начинают дальние зенитки,и перед мучителем своимдевочка молчит под страхом пытки,называясь именем твоим.

Родина,мне нет другой дороги.Пусть пройдут, как пули, сквозь менявсе твои раненья и тревоги,все порывы твоего огня!Пусть во мне страданьем отзоветсякаждая печаль твоя и боль.Кровь моя твоим порывом бьется.Дочка,отпусти меня,позволь.Все, как есть, прости мне, дорогая.Вырастешь, тогда поговорим.Мне пора!Горя и не сгорая,терпит пытку девочка другая,называясь именем твоим.)

Хозяйка детей увела в закут.Пахнет капустой, скребутся мыши.— Мама, за что они ее бьют?— За правду, доченька. Тише, тише.— Мама, глянь-ка в щелочку, глянь:у нее сорочка в крови.Мне страшно, мама, мне больно!..— Тише, доченька, тише, тише…— Мама, зачем она не кричит?Она небось железная?Живая бы давно закричала.— Тише, доченька, тише, тише…— Мама, а если ее убьют,стадо быть, правду убили тоже?— Тише, доченька, тише… —Нет!Девочка, слушай меня без дрожи.Слушай,тебе одиннадцать лет.

Если ни разу она не заплачет,что бы ни делали изверги с ней,если умрет,но не сдастся —значит,правда ее даже смерти сильней.Лучшими силами в человекея бы хотела тебе помочь,чтобы запомнила ты навекиэту кровавую, страшную ночь.Чтобы чудесная Зоина сила,как вдохновенье, тебя носила,стала бы примесью крови твоей.Чтобы, когда ты станешь большою,сердцем горячим,верной душоюты показала, что помнишь о ней.

Неужели на свете бывает вода?Может быть, ты ее не пила никогдаголубыми,большими, как небо,глотками?Помнишь, как она сладко врывается в рот?Ты толкаешь ее языком и губами,и она тебе в самое сердце течет.Воду пить…Вспомни, как это было.Постой!Можно пить из стакана —и вот он пустой.Можно черпать ее загорелой рукою.Можно к речке сбежать,можно к луже припасть,и глотать ее,пить ее,пить ее всласть.Это сон,это бред,это счастье такое!Воду пьешь, словно русскую песню поешь,словно ветер глотаешь над лунной рекою.Как бы славно, прохладно она потекла…— Дайте пить… —истомленная девушка просит,но горящую лампочку, без стекла,к опаленным губам ее изверг подносит.Эти детские губы,сухие огни,почерневшие, стиснутые упрямо.Как недавно с усильем лепили ониочень трудное,самое главное —«мама».Пели песенку,чуть шевелились во сне,раскрывались, взволнованы страшною сказкой,перепачканы ягодами по весне,выручали подругу удачной подсказкой.Эти детские губы,сухие огни,своевольно очерчены женскою силой.Не успели к другим прикоснуться они,никому не сказали«люблю»или«милый».Кровяная запекшаяся печать.Как они овладели святою наукойне дрожать,ненавидеть,и грозно молчать,и надменней сжиматься под смертною мукой.Эти детские губы,сухие огни,воспаленно тоскующие по влаге,без движенья,без шорохашепчут они,как признание, слово бойцовской присяги.

Стала ты под пыткою Татьяной,онемела, замерла без слез. Босиком,в одной рубашке рванойЗою выгоняли на мороз.И своей летающей походкойшла она под окриком врага.Тень ее, очерченная четко,падала на лунные снега:

Это было все на самом деле,и она была одна, без нас.Где мы были?В комнате сидели?Как могли дышать мы в этот час?На одной земле,под тем же светом,по другую сторону черты?Что-то есть чудовищное в этом.— Зоя, это ты или не ты?Снегом запорошенные прядкикоротко остриженных волос.— Это я,не бойтесь,все в порядке.Я молчала.Кончился допрос.Только б не упасть, ценой любою…Окрик:— Рус! —И ты идешь назад.И опять глумится над тобоюгитлеровской армии солдат.Русский воин,юноша, одетыйв справедливую шинель бойца,ты обязан помнить все приметыэтого звериного лица.Ты его преследовать обязан,как бы он ни отступал назад,чтоб твоей рукою был наказангитлеровской армии солдат,чтобы он припомнил, умирая,на снегу кровавый Зоин след.

Но постой, постой, ведь я не знаювсех его отличий и примет.Малого, большого ль был он роста?Черномазый,рыжий ли?Бог весть!Я не знаю. Как же быть?А просто.Бей любого!Это он и есть.Встань над ним карающей грозою.Твердо помни:это он и был,это он истерзанную Зоюпо снегам Петрищева водил.И покуда собственной рукоюты его не свалишь наповал,я хочу, чтоб счастья и покоявоспаленным сердцем ты не знал.Чтобы видел,будто бы воочью,русское село —светло как днем.Залит мир декабрьской лунной ночью,пахнет ветер дымом и огнем.И уже почти что над снегами,легким телом устремись вперед,девочкапоследними шагамибосиком в бессмертие идет.

Коптящая лампа, остывшая печка.Ты спишь или дремлешь, дружок?…Какая-то ясная-ясная речка,зеленый крутой бережок.

Приплыли к Марусеньке серые гуси,большими крылами шумят…Вода достает по колено Марусе,но белые ноги горят…Вы, гуси, летите, воды не мутите,пускай вас домой отнесет…От песенки детской до пытки немецкойзеленая речка течет.

Ты в ясные воды ее загляделась,но вдруг повалилась ничком.Зеленая речка твоя загорелась,и все загорелось кругом.

Идите скорее ко мне на подмогу!Они поджигают меня.Трубите тревогу, трубите тревогу!Спасите меня от огня!

Допрос ли проходит?Собаки ли лают?Все сбилось и спуталось вдруг.И кажется ей, будто села пылают,деревни пылают вокруг,Но в пламени этом шаги раздаются.Гремят над землею шаги.И падают наземь,и в страхе сдаются,и гибнут на месте враги.Гремят барабаны, гремят барабаны,труба о победе поет.Идут партизаны, идут партизаны,железное войско идет.

Сейчас это кончится.Боль прекратится.Недолго осталось терпеть.Ты скоро увидишь любимые лица,тебе не позволят сгореть.И вся твоя улица,вся твоя школак тебе на подмогу спешит…

Но это горят не окрестные села —избитое тело горит.Но то не шаги, не шаги раздаются —стучат топоры у ворот.Сосновые бревна стоят и не гнутся.И вот он готов, эшафот.

Лица непроспавшиеся хмуры,будто бы в золе или в пыли.На рассвете из комендатурыЗоину одежду принесли.И старуха, ежась от тревоги,кое-как скрывая дрожь руки,на твои пылающие ногинатянула старые чулки.Светлым ветром память пробегалапо ее неяркому лицу:как-то дочек замуж отдавала,одевала бережно к венцу.Жмурились от счастья и от страха,прижимались к высохшей груди…Свадебным чертогом встала плаха, —голубица белая, гряди!

Нежили,голубили,растили,а чужие провожают в путь,

— Как тебя родные окрестили?Как тебя пред богом помянуть?

Девушка взглянула краем глаза,повела ресницами верней…

Хриплый лай немецкого приказа —офицер выходит из дверей.Два солдата со скамьи привстали,и, присев на хромоногий стул,он спросил угрюмо:— Где ваш Сталин?Ты сказала:— Сталин на посту.

Вдумайтесь, друзья, что это значитдля неев тот час,в тот грозный год……Над землей рассвет еще плывет.Дымы розовеют.Это начатновый день сражений и работ.Управляясь с хитрыми станками,в складке губ достойно скрыв печаль,женщина домашними рукамивынимает новую деталь.Семафоры,рельсы,полустанки,скрип колес по мерзлому песку.Бережно закутанные танкиедут на работу под Москву.Просыпаются в далеком домедети, потерявшие родных.Никого у них на свете, кромеродины. Она согреет их.Вымоет, по голове погладит,валенки натянет, — пусть растут! —молока нальет, за стол посадит.Это значит — Сталин на посту,

Это значит:вдоль по горизонту,где садится солнце в облака,по всему развернутому фронтубой ведут советские войска.Это значит:до сердцебиенья,до сухого жжения в грудив черные недели отступленьяверить, что победа впереди.Это значит:наши самолетыплавно набирают высоту.Дымен ветер боя и работы.Это значит — Сталин на посту.Это значит:вставши по приказу,только бы не вскрикнуть при врагах, —ты идешь,не оступись ни разу,на почти обугленных ногах.

Как морозно!Как светла дорога,утренняя, как твоя судьба!Поскорей бы!Нет, еще немного!Нет, еще не скоро…От порога…по тропинке…до того столба…Надо ведь еще дойти дотуда,этот длинный путь еще прожить…Может ведь еще случиться чудо.Где-то я читала…Может быть!..Жить…Потом не жить…Что это значит?Видеть день…Потом не видеть дня…Это как?Зачем старуха плачет?Кто ее обидел?Жаль меня?Почему ей жаль меня?Не будетни земли,ни боли…Слово «жить»…Будет свет,и снег,и эти люди.Будет все, как есть.Не может быть!Если мимо виселицы прямовсе идти к востоку — там Москва.Если очень громко крикнуть: «Мама!»Люди смотрят.Есть еще слова…— Граждане,не стойте,не смотрите!(Я живая, — голос мой звучит.)Убивайте их, травите, жгите!Я умру, но правда победит!Родина! —Слова звучат, как будтоэто вовсе не в последний раз.— Всех не перевешать,много нас!Миллионы нас!.. —Еще минута— и удар наотмашь между глаз.Лучше бы скорей,пускай уж сразу,чтобы больше не коснулся враг.И уже без всякого приказаделает она последний шаг.Смело подымаешься сама ты.Шаг на ящик,к смертии вперед.Вкруг тебя немецкие солдаты,русская деревня,твой народ.Вот оно!Морозно, снежно, мглисто.Розовые дымы… Блеск дорог…Родина!Тупой сапог фашиставыбивает ящик из-под ног.

(Жги меня, страдание чужое,стань родною мукою моей.Мне хотелось написать о Зоетак, чтоб задохнуться вместе с ней.Мне хотелось написать про Зою,чтобы Зоя начала дышать,чтобы стала каменной и злоюрусская прославленная мать.Чтоб она не просто погрустила,уронив слезинку на ладонь.Ненависть — не слово,это — сила,бьющий безошибочно огонь.Чтобы эта девочка чужаястала дочкой тысяч матерей.Помните о Зое, провожаяв путь к победе собственных детей.

Мне хотелось написать про Зою,чтобы той, которая прочтет,показалось: тропкой снеговоюв тыл врага сама она идет.Под шинелью спрятаны гранаты.Ей дано заданье.Все всерьез.Может быть, немецкие солдатыей готовят пытку и допрос?Чтоб она у совести спросила,сможет ли,и поняла:«Смогу!»Зоя о пощаде не просила.Ненависть — не слово, это — сила,гордость и презрение к врагу.Ты, который встал на поле чести,русский воин,где бы ты ни был,пожалей о ней, как о невесте,как о той, которую любил.Но не только смутною слезоюпусть затмится твой солдатский взгляд.Мне хотелось написать про Зою так,чтоб ты не знал пути назад.Потому что вся ее отвага,устремленный в будущее взгляд, —шаг к победе,может быть, полшага,но вперед,вперед, а не назад.Шаг к победе —это очень много.Оглянись, подумай в свой череди ответь обдуманно и строго,сделал ли ты этот шаг вперед?

Близкие,товарищи,соседи,все, кого проверила война,если б каждый сделал шаг к победе,как бы к нам приблизилась она!Нет пути назад!Вставай грозою.Что бы ты ни делал, ты — в бою.

Мне хотелось написать про Зою,будто бы про родину свою.Вся в цветах, обрызганных росою,в ярких бликах утренних лучей…Мне хотелось написать про Зоютак, чтоб задохнуться вместе с ней.Но когда в петле ты задыхалась,я веревку с горла сорвала.Может, я затем жива осталасьчтобы ты в стихах не умерла.)

Навсегда сохрани фотографию Зои.Я, наверно, вовеки ее позабыть не смогу.Это девичье тело,не мертвоеи не живое.

Это Зоя из мраморатихо лежит на снегу.Беспощадной петлей перерезана тонкая шея.Незнакомая власть в запрокинутом лике твоем.Так любимого ждут,сокровенной красой хорошея,изнутри озаряясь таинственным женским огнем.Только ты не дождалась его, снеговая невеста.Он — в солдатской шинели,на запад лежит его путь,может быть, недалеко от этого страшного места,где ложились снежинки на строгую девичью грудь.Вечной силы и слабости неповторимо единство.Ты совсем холодна, а меня прожигает тоска.Не ворвалось в тебя, — не вскипело в тебе материнство,теплый ротик ребенка не тронул сухого соска.Ты лежишь на снегу.О, как много за нас отдала ты,чтобы гордо откинуться чистым, прекрасным лицом!За доспехи героя,за тяжелые ржавые латы,за святое блаженство быть храбрым бойцом.Стань же нашей любимицей,символом правды и силы,чтоб была наша верность, как гибель твоя, высока.Мимо твоей занесенной снегами могилы —на запад, на запад! —идут,присягая,войска.

ЭПИЛОГ