Пьер де Ронсар - О вечном. Избранная лирика Страница 4

ВТОРАЯ КНИГА ЛЮБВИ

Когда я начинал, Тиар, мне говорили,Что человек простой меня и не поймет,Что слишком темен я. Теперь наоборот:Я стал уж слишком прост, явившись в новом стиле.

Вот ты учен, Тиар, в бессмертье утвердилиТебя стихи твои. А что ж мои спасет?Ты знаешь все, скажи: какой придумать ход,Чтоб наконец они всем вкусам угодили?

Когда мой стиль высок, он, видишь, скучен, стар,На низкий перейду — кричат, что груб Ронсар, —Изменчивый Протей мне в руки не дается.

Как заманить в капкан, в силки завлечь его?А ты в ответ, Тиар: не слушай никогоИ смейся, друг, над тем, кто над тобой смеется.

Меж тем как ты живешь на древнем ПалатинеИ внемлешь говору латинских вод, мой друг,И, видя лишь одно латинское вокруг,Забыл родной язык для чопорной латыни,

Анжуйской девушке служу я в прежнем чине,Блаженствую в кольце ее прекрасных рук,То нежно с ней бранюсь, то зацелую вдруг,И по пословице не мудр, но счастлив ныне,

Ты подмигнешь Маньи, читая мой сонет:«Ронсар еще влюблен! Ведь это просто чудо!»Да, мой Белле, влюблен, и счастья выше нет.

Любовь напастью звать я не могу покуда.А если и напасть — попасть любви во власть,Всю жизнь готов терпеть подобную напасть.

Ко мне, друзья мои, сегодня я пирую!Налей нам, Коридон, кипящую струю,Я буду чествовать красавицу мою,Кассандру иль Мари — не все ль равно какую?

Но девять раз, друзья, поднимем круговую, —По буквам имени я девять кубков пью,А ты, Белло, прославь причудницу твою,За юную Мадлен прольем струю живую.

Неси на стол цветы, что ты нарвал в саду,Фиалки, лилии, пионы, резеду, —Пусть каждый для себя венок душистый свяжет.

Друзья, обманем смерть и выпьем за любовь.Быть может, завтра нам уж не собраться вновь,Сегодня мы живем, а завтра — кто предскажет?

Мари-ленивица! Пора вставать с постели!Вам жаворонок спел напев веселый свой,И над шиповником, обрызганным росой,Влюбленный соловей исходит в нежной трели.

Живей! Расцвел жасмин, и маки заблестели,Не налюбуетесь душистой резедой!Так вот зачем цветы кропили вы водой,Скорее напоить их под вечер хотели!

Как заклинали вы вчера глаза своиПроснуться ранее, чем я приду за вами,И все ж покоитесь в беспечном забытьи, —

Сон любит девушек, он не в ладу с часами!Сто раз глаза и грудь вам буду целовать,Чтоб вовремя вперед учились вы вставать.

Любовь — волшебница. Я мог бы целый годС моей возлюбленной болтать, не умолкая,Про все свои любви — и с кем и кто такая,Рассказывал бы ей хоть ночи напролет.

Но вот приходит гость, и я уже не тот,И мысль уже не та, и речь совсем другая,То слово путая, то фразу забывая,Коснеет мой язык, а там совсем замрет.

Но гость ушел, и вновь, исполнясь жаром новым,Острю, шучу, смеюсь, легко владею словом,Для сердца нахожу любви живой язык.

Спешу ей рассказать одно, другое, третье,И, просиди мы с ней хоть целое столетье,Нам, право, было б жаль расстаться хоть на миг.

Когда лихой боец, предчувствующий старость,Мечом изведавший мечей враждебных ярость,Не раз проливший кровь, изрубленный в боюЗа веру, короля и родину свою,Увидит, что монарх, признательный когда-то,В дни мирные забыл отважного солдата, —Безмерно раздражен обидою такой,Он в свой пустынный дом уходит на покой,И, грустно думая, что обойден наградой,Исполнен горечью и гневом и досадой,И негодует он, и, руки ввысь воздев,На оскорбителя зовет Господень гнев,И, друга повстречав, на все лады клянется,Что королю служить вовеки не вернется,Но только возвестит гремящая труба,Что снова близится кровавая борьба, —Он, забывая гнев, копью врага навстречу,Как встарь, кидается в губительную сечу.

Постылы мне дома и грохот городской,В пустынные места я ухожу все чаще,Мне дорог дикий лес, приветливо молчащий,И я бегу, едва замечу след людской.

Во всех моих лесах пичуги нет такой,Нет вепря хищного во всей угрюмой чаще,Бездушной нет скалы, протоки нет журчащей,Не тронутых моей убийственной тоской.

Приходит мысль одна, за ней тотчас другая,Слезами горькими мне душу обжигая,А стоит на людей случайно набрести,

Любой прохожий прочь бросается, не веря,Что человека он увидел на пути,А не свирепого затравленного зверя.

Да женщина ли вы? Ужель вы так жестоки,Что гоните любовь? Все радуется ей.Взгляните вы на птиц, хотя б на голубей,А воробьи, скворцы, а галки, а сороки?

Заря спешит вставать пораньше на востоке,Чтобы для игр и ласк был каждый день длинней,И повилика льнет к орешнику нежней,И о любви твердят леса, поля, потоки.

Пастушка песнь поет, крутя веретено,И тоже о любви. Пастух влюблен давно,И он запел в ответ. Все любит, все смеется.

Все тянется к любви и жаждет ласки вновь,Так сердце есть у вас? Неужто не сдаетсяИ так упорствует и гонит прочь любовь?

Коль на сто миль вокруг найдется хоть однаБабенка вздорная, коварная и злая, —Меня в поклонники охотно принимая,Не отвергает чувств и клятв моих она.

Но кто мила, честна, красива и нежна,Хотя б я мучился, по ней одной вздыхая,Хотя б не ел, не спал — судьба моя такая! —Она каким-нибудь ослом увлечена.

И как же не судьба? Все быть могло б иначе,Но такова любовь и так устроен свет,Кто счастья заслужил, тому ни в чем удачи.

А дураку зато ни в чем отказа нет.Любовь-изменница, как ты хитра и зла!И как несчастен тот, в чье сердце ты вошла!

Будь я Юпитером, была бы ты Юноной,Вздымайся над дворцом моим соленый вал,Бессмертной Тефией тебя бы я назвалИ океанскою украсил бы короной.

Будь я царем, а ты царицею законной,На быстрых скакунах, пьянея от похвал,Ты проносилась бы, и ветер бы взвивалЗлатые волосы перед толпой склоненной.

Но я не Бог, не царь, и жребий мой иной:Я создан, чтоб служить, служить тебе одной,Любой твой приговор сочту я справедливым.

Ты жизнь моя и смерть, печаль и боль моя,Ты только полюби — Нептуном стану я,Юпитером, царем, богатым и счастливым.

Мари! Вы знаете, мой пламень не потух.Укрою ли от вас любви моей улики?Когда, подобная нежнейшей повилике,Вы ластитесь ко мне, я — невесомый пух —

Мечтаю умереть меж поцелуев двух.Благоухание жасмина и гвоздикиСо сладким запахом малины и клубникиМешается у вас в устах — в тончайший дух,

Достойный вознестись по голубой дорогеК Юпитеру, в его прекрасные чертоги.Я счастлив, нет границ блаженству моему.

Но вдруг, причудница, не говоря ни слова,Вы убегаете, чтоб целовать другого.Он юноша, и я завидую ему.

Мари, перевернув рассудок бедный мой,Меня, свободного, в раба вы превратили,И отвернулся я от песен в важном стиле,Который «низкое» обходит стороной.

Но если бы рукой скользил я в час ночнойПо вашим прелестям — по ножкам, по груди ли,Вы этим бы мою утрату возместили,Меня не мучило б отвергнутое мной.

Да, я попал в беду, а вам и горя мало,Что муза у меня бескрылой, низкой стала,И в ужасе теперь французы от нее,

Что я в смятении, хоть вас люблю, как прежде,Что, видя холод ваш, изверился в надежде,И ваше торжество — падение мое.

Ты плачешь, песнь моя? Таков судьбы запрет:Кто жив, напрасно ждет похвал толпы надменной.Пока у черных волн не стал я тенью пленной,За труд мой не почтит меня бездушный свет.

Но кто-нибудь в веках найдет мой тусклый следИ на Луар придет как пилигрим смиренный,И не поверит он пред новой Ипокреной,Что маленькой страной рожден такой поэт.

Мужайся, песнь моя! Достоинствам живогоТолпа бросает вслед язвительное слово,Но Богом, лишь умрет, становится певец.

Живых, нас топчет в грязь завистливая злоба,Но добродетели, сияющей из гроба,Сплетают правнуки без зависти венец.

АМУРЕТТА