Джордж Байрон - Гяур Страница 4

А кто услышит, кто поймет,

Как пламя ада душу жжёт?

Но прежде из могилы взят,

Вампиром ты придешь назад,

В свой дом, затем, чтоб вновь и вновь

Твой труп сосал живую кровь,

Жены, сестры и дочерей,

Пил жизни их во мгле ночей,

Чтоб сам же проклял страшный пир,

Которым жив твой труп, вампир!

Но жертвы, прежде чем умрут,

Тебя, увидев, проклянут,

А им пошлешь проклятье ты.

На стеблях высохнут цветы,

Дочь юная твоя должна

Пасть жертвой, и умрет она,

Назвав тебя, тебя! — отцом!

И опалит тебя огнем

То слово Ты же обречен

Её последний слышать стон,

Смотреть, как взор ее живой

Охватит льдистой синевою,

Тогда преступною рукой

Ты вырвешь локон золотой,

А прежде — прядь ее кудрей

Хранил ты на груди своей!

И в память муки неземной

Ты унесешь его с собой…

Скрипя зубами, кровь родных

Стереть не сможешь с губ твоих,

Украдкой в гроб вернешься свой…

Иди к ифритам, с ними вой,

Но ты с проклятием таким

Ужасен будешь даже им!

Не могут нежные сердца

Любить навек и до конца:

Легко их горе устрашит,

Их безнадёжность охладит,

Лишь сердце твёрдое одно

Страдать от ран обречено.

Перегорит в огне руда,

Металл прольётся, и тогда

В огонь горнила погружен,

Хоть мягок, но всё тот же он —

Металл! Он примет вид любой,

Когда он закалён тобой:

Он может стать твоим щитом,

Он может стать твоим клинком,

Но если ты клинок избрал —

Тебя же поразит кинжал!

Так твёрдые сердца подчас

Расплавит пламень женских глаз,

И форма, принятая раз,

Навек останется. Так нож

Скорей сломаешь, чем согнёшь.

*****

Скажи, как чернеца того

Зовут? В родной стране моей

Однажды видел я его:

На самом диком из коней

Он так вдоль берега летел,

Что ветер над землей свистел.

Но всё ж лицо я разглядел —

Мне не забыть его: оно

Как судорогой сведено!

Бормочет он в тревожных снах

О деве и о злых волнах,

О мщенье, саблях мусульман,

О том, что пал в бою осман,

И стоя на скале порой

В бреду он видит пред собой:

Его манит издалека

В волну кровавая рука!

……………………………………………………

Широкий тёмный капюшон.

Взор мрачным пламенем зажжён,

И память об ушедших днях

В огромных мечется глазах.

И х смутный цвет неуловим,

Взгляд пристален… Проклятье им:

В них что-то колдовское есть,

И о невысказанном весть,

Что дух его и горделив,

И властен, и властолюбив!

Да, перед ним стоит иной

Прикован взглядом, сам не свой,

Как птица, что перед змеей

Дрожит, не в силах улететь,

И ни один монах стерпеть

Не мог его ужасный взгляд,

Вливавший в душу страх и яд.

Пусть улыбнётся он порой,

Но сразу видно: смех такой

Есть лишь насмешка над бедой!

Как эти губы искривлялись,

И задрожав, опять сжимались,

Как будто скорбью долгих лет

На смех наложен был запрет.

И хорошо: ведь смех такой

Рождён не радостью живой,

И грустно было наблюдать,

Когда сквозь многих дней печать,

Сквозь мрак духовной пустоты

Мелькали светлые черты!

И ясно было, что когда-то

Душа его была богата,

Но преступленьями измята…

Одно лишь видел взгляд чужой:

За гордость он казним судьбой!

Но глаз внимательный поймёт,

Что ум высок, что знатен род,

И пусть растрачено одно,

Другое же осквернено,

Но не случайно дан судьбой

Ему был щедрый дар такой,

И не случайно этот взгляд

Так действует на всех подряд!

Руина хижины простой

Прохожего не удивит,

Но если бурей иль войной

Разрушен замок боевой,

Он душу странника смутит!

Обломки арок, плющ оград

О прошлом гордо говорят!

Одет в широкий плащ монаха,

Он за колоннами скользит,

За ним следят с неясным страхом,

За мессой мрачно он следит,

Но только гимны отзвучат

Он снова отойдет назад.

Все на коленях, только он

Стоит ндвижно у колонн,

Где пламя тонких свеч дрожит

Так он всю мессу простоит, Молитвы слушая, а сам

Ни слова. Но смотри: он там

В тени широких галерей

Снял капюшон с густых кудрей,

Они рассыпадись кругом

Над бледным, дерзким, гордым лбом,

Как змеи на челе Горгоны!

В монашество не посвящённый,

Он отказался дать обет,

Он лишь по нашему одет!

Из гордости богатства к нам

Принёс он в монастырь: сей храм

Не услыхал ни одного

Святого слова от него!

Смотри! Вот снова гимн гремит,

Он, словно каменный, стоит,

Разлита бледность по щекам,

Во взоре — вызов небесам.

Святой Франциск! Пусть он сейчас

Уйдёт, или на этот раз

Господень гнев падёт на нас!

Ведь если в образе, людском

Являлся дьявол — то в таком!

Клянусь спасеньем; создан не был

Взгляд этот ни землёй, ни небом!

—

Не могут нежные сердца

Любить навек и до конца:

Легко их горе устрашит,

Их безнадёжность охладит,

Лишь сердце твёрдое одно

От ран страдать обречено.

Перегорит в огне руда,

Металл прольется и тогда,

В огонь горнила погружен,

Хоть мягок, но всё тот же он —

Металл, он примет вид любой,

Когда он закалён тобой,

Он может стать твоим щитом,

Он может стать твоим клинком,

Но если ты клинок избрал —

Тебя же поразит кинжал!

Так твердые сердца подчас

Расплавит пламень женских глаз,

И форма, принятая, раз,

Навек останется. Так нож

Скорей сломаешь, чем согнешь!

—--

Когда за горем в свой черед

К нам одиночество придет,

И боль заменит пустотой —

Оно страшней всей боли той!

Коль радость не с кем разделить —

То радости вовек не быть,

Коль пустотой душа больна-

Излечит ненависть одна!

Так мертвый, на груди своей

Холодных чувствуя червей,

Готовых прах его пожрать,

Не может их смахнуть, прогнать;

Так пеликан, чтобы унять

Голодный крик своих птенцов,

Им жизнь свою отдать готов,

Рад грудь до крови расклевать!

И льется кровь — но нет нигде

Птенца в покинутом гнезде!

Уж лучше боль, чем пустота,

Когда кипит бесцельно ум,

В нем, как в пустыне — ни листа

В песках ненужных чувств и дум.

Ну кто б такое перенес:

Жить и без солнца и без гроз?

Так с гибнущего корабля

Случайно человек живой

На камни выброшен волной,

И одинокому земля

Страшней в суровой тишине,

Чем смерть в бушующей волне:

Уж лучше сразу рок принять,

Чем так на скалах истлевать!

*****

"Старик, ты прожил жизнь в тиши,

Молитв смиренных не считая,

Весь век судьбу благословляя,

За то, что в юности своей

Не знал неистовых страстей.

О них ты лишь слыхал от тех,

Кто открывал свой тайный грех,

От тех, кто находил покой

В сочувствии души святой."

А я, прожив так мало лет,

И счастье знал, и много бед,

В часы любви, в часы боёв,

Среди друзей, среди врагов

Не ведал скуки разум мой,

Мне ненавистен был покой.

Теперь — ни злобы, ни любви.

Ни пламени надежд в крови…

Нет, лучше уж в земле сырой

Жить ядовитою змеёй,

Чем так в бездействии пустом,

Тлеть, угасая день за днём!

Пойми, Я жду такого сна,

Чтоб и во сне не увидать,

Чем был, и чем я мог бы стать!

Хоть жизнь моя была мрачна,

Что память скорбная моя?

Гроб счастья! Как хотел бы я

Со счастьем вместе умереть,

Чем так — ни гаснуть ни гореть!

Мой дух все пытки пережил,

Но я в могилу не спешил,

Как в древности иной глупец,

Или как нынешний юнец!

И все же встретить смерть свою

Я был бы рад в любом бою,

Чтоб вёл меня в толпу врагов

Не зов любви, а славы зов!

Опасность грудью я встречал,

Хоть никогда за то не ждал

Я лавров, свежих иль сухих:

Пускай влекут они других,

Тех, кто тщеславием живёт,

Тех, кто за плату в бой идёт.

Но цель поставь передо мной

Достойную меня, и в бой

Я ринусь за своей судьбой,

В огонь сраженья, в звон клинков,

Спасать любовь, разить врагов!

Поверь, когда б я дважды жил,

Я снова все бы повторил!

Храбрец с презреньем смерти ждёт,

А трус покоя не найдёт,

Кто, дал мне жизнь, — тот смерть пошлет…

Я ей в лицо смотрел не раз