Владимир Высоцкий - Охота на волков Страница 4

Стихотворения

* * * Сколько павших бойцов полегло вдоль дорог —Кто считал, кто считал!..Сообщается в сводках ИнформбюроЛишь про то, сколько враг потерял.Но не думай, что мы обошлись без потерь —Просто так, просто так…Видишь – в поле застыл, как подстреленный зверь,Весь в огне, искалеченный танк!Где ты, Валя Петров? – что за глупый вопрос?Ты закрыл своим танком брешь.Ну а в сводках прочтем: враг потери понес,Ну а мы – на исходный рубеж.1965

* * * Я – летчик, я – истребитель,Вылетов шесть на дню.Хотите, о «мессершмитте»,О двух «фокке-вульфах» – хотите?..Ладно, повременю.Сейчас эскадрилья тяжелых – девяткаУходит в ночной полет.Ну а теперь я начну по порядку,Зачем забегать вперед?Я ложь отличаю от были —Положено мне различать.Мы Брест сегодня отбили.Вчера же мы Брест бомбили,А в Бресте – дом мой и мать.Мы сопровождали тяжелых девятку —Свои свой же город бомбят!Но… видите, я не могу по порядку,Опять забегаю назад.Теряю я голову редко:Я – ас, но внизу же Брест!Один так и содит в отметку!..Я чуть не нажал на гашетку,Случайно поймав его в крест.Но вот отбомбилась тяжелых девятка,Внизу все, как надо, идет.Все было, как надо, и скоро посадка,А я забегаю вперед.Я – летчик, я – истребитель,Со мною случилась беда,Я ночью летал в прикрытье,Хотите, еще пошлите,Но – чтобы не знать, куда.<1967>

* * * Слухи по России верховодятИ со сплетней в терцию поют.Ну а где-то рядом с ними ходитПравда, на которую плюют.<1969>

* * * Как-то раз цитаты Мао прочитав,Вышли к нам они с большим его портретом, —Мы тогда чуть-чуть нарушили устав…Остальное вам известно по газетам.Вспомнилась песня, вспомнился стих —Словно шепнули мне в ухо:«Сталин и Мао слушают их», —Вот почему заваруха.При поддержке минометного огняМолча, медленно, как будто на охоту,Рать китайская бежала на меня, —Позже выяснилось – численностью в роту.Вспомнилась песня, вспомнился стих —Словно шепнули мне в ухо:«Сталин и Мао слушают их», —Вот почему заваруха.Раньше – локти кусать, но не стрелять,Лучше дома пить сгущенное какао, —Но сегодня приказали – не пускать, —Теперь вам шиш – но пасаран, товарищ Мао!Вспомнилась песня, вспомнился стих —Словно шепнули мне в ухо:«Сталин и Мао слушают их», —Вот почему заваруха.Раньше я стрелял с колена – на бегу, —Не привык я просто к медленным решеньям.Раньше я стрелял по мнимому врагу,А теперь придется – по живым мишеням.Вспомнилась песня, вспомнился стих —Словно шепнули мне в ухо,«Сталин и Мао слушают их», —Вот почему заваруха.Мины падают, и рота так и прет —Кто как может – по воде, не зная броду…Что обидно – этот самый минометПодарили мы китайскому народу.Вспомнилась песня, вспомнился стих —Словно шепнули мне в ухо:«Сталин и Мао слушают их», —Вот почему заваруха.Он давно – великий кормчий – вылезал,А теперь, не успокоившись на этом,Наши братья залегли – и дали залп…Остальное вам известно по газетам.1969

* * * Маринка, слушай, милая Маринка,Кровиночка моя и половинка, —Ведь если разорвать, то – рубь за сто —Вторая будет совершать не то!Маринка, слушай, милая Маринка,Прекрасная как детская картинка!Ну кто сейчас ответит – что есть то?Ты, только ты, ты можешь – и никто!Маринка, слушай, милая Маринка,Далекая как в сказке Метерлинка,Ты – птица моя синяя вдали, —Вот только жаль – ее в раю нашли!Маринка, слушай, милая Маринка,Загадочная как жилище инка,Идем со мной! Куда-нибудь, идем, —Мне все равно куда, но мы найдем!Поэт – и слово долго не стареет —Сказал: «Россия, Лета, Лорелея», —Россия – ты, и Лета, где мечты.Но Лорелея – нет. Ты – это ты!1969

* * * Я тут подвиг совершил —Два пожара потушил, —Про меня в газете напечатали.И вчера ко мне приперВдруг японский репортер —Обещает кучу всякой всячины.«Мы, – говорит, – организм вашИзучим до йот,Мы запишем баш на башНаследственный ваш код».Но ни за какие иеныЯ не продам свои гены,Ни за какие хоромыНе уступлю хромосомы!Он мне «Сони» предлагал,Джиу-джитсою стращал,Диапозитивы мне прокручивал, —Думал, он пробьет мне брешь —Чайный домик, полный гейш, —Ничего не выдумали лучшего!Досидел до ужина —Бросает его в пот.«Очень, – говорит, – он нужен нам —Наследственный ваш код».Но ни за какие иеныЯ не продам свои гены,Ни за какие хоромыНе уступлю хромосомы!Хоть японец желтолиц —У него шикарный блиц:«Дай хоть фотографией порадую!»Я не дал: а вдруг он врет? —Вон с газеты пусть берет —Там я схожий с ихнею микадою.Я спросил его в упор:«А ну, – говорю, – ответь,Код мой нужен, репортер,Не для забавы ведь?..»Но ни за какие иеныЯ не продам свои гены,Ни за какие хоромыНе уступлю хромосомы!Он решил, что победил, —Сразу карты мне открыл, —Разговор пошел без накомарников:«Код ваш нужен сей же час —Будем мы учить по васВсех японских нашенских пожарников».Эх, неопытный народ!Где до наших вам!Лучше этот самый код —Я своим отдам!<Между 1966 и 1971>

ЕНГИБАРОВУ – ОТ ЗРИТЕЛЕЙШут был вор: он воровал минуты —Грустные минуты, тут и там, —Грим, парик, другие атрибутыЭтот шут дарил другим шутам.В светлом цирке между номерамиНезаметно, тихо, налегкеПоявлялся клоун между нами.В иногда дурацком колпаке.Зритель наш шутами избалован —Жаждет смеха он, тряхнув мошной,И кричит: «Да разве это клоун!Если клоун – должен быть смешной!»Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:«Вышел на арену – так смеши!» —Он у нас тем временем печалиВынимал тихонько из души.Мы опять в сомненье – век двадцатый:Цирк у нас, конечно, мировой, —Клоун, правда, слишком мрачноватый —Невеселый клоун, не живой.Ну а он, как будто в воду канув,Вдруг при свете, нагло, в две рукиКрал тоску из внутренних кармановНаших душ, одетых в пиджаки.Мы потом смеялись обалдело,Хлопали, ладони раздробя.Он смешного ничего не делал, —Горе наше брал он на себя.Только – балагуря, тараторя —Всё грустнее становился мим:Потому что груз чужого горяПо привычке он считал своим.Тяжелы печали, ощутимы —Шут сгибался в световом кольце, —Делались всё горше пантомимы,И морщины – глубже на лице.Но тревоги наши и невзгодыОн горстями выгребал из нас —Будто обезболивал нам роды, —А себе – защиты не припас.Мы теперь без боли хохотали,Весело по нашим временам:Ах, как нас приятно обокрали —Взяли то, что так мешало нам!Время! И, разбив себе колени,Уходил он, думая свое.Рыжий воцарился на арене,Да и за пределами ее.Злое наше вынес добрый генийЗа кулисы – вот нам и смешно.Вдруг – весь рой украденных мгновенийВ нем сосредоточился в одно.В сотнях тысяч ламп погасли свечи.Барабана дробь – и тишина…Слишком много он взвалил на плечиНашего – и сломана спина.Зрители – и люди между ними —Думали: вот пьяница упал…Шут в своей последней пантомимеЗаигрался – и переиграл.Он застыл – не где-то, не за морем —Возле нас, как бы прилег, устав, —Первый клоун захлебнулся горем,Просто сил своих не рассчитав.Я шагал вперед неутомимо,Но успев склониться перед ним.Этот трюк – уже не пантомима:Смерть была – царица пантомим!Этот вор, с коленей срезав путы,По ночам не угонял коней.Умер шут. Он воровал минуты —Грустные минуты у людей.Многие из нас бахвальства радиНе давались: проживем и так!Шут тогда подкрадывался сзадиТихо и бесшумно – на руках…Сгинул, канул он – как ветер сдунул!Или это шутка чудака?..Только я колпак ему – придумал, —Этот клоун был без колпака.1972

МОЙ ГАМЛЕТЯ только малость объясню в стихе —На всё я не имею полномочий…Я был зачат как нужно, во грехе —В поту и в нервах первой брачной ночи.Я знал, что, отрываясь от земли, —Чем выше мы, тем жестче и суровей;Я шел спокойно прямо в королиИ вел себя наследным принцем крови.Я знал – всё будет так, как я хочу,Я не бывал внакладе и в уроне,Мои друзья по школе и мечуСлужили мне, как их отцы – короне.Не думал я над тем, что говорю,И с легкостью слова бросал на ветер, —Мне верили и так, как главарю,Все высокопоставленные дети.Пугались нас ночные сторожа,Как оспою, болело время нами.Я спал на кожах, мясо ел с ножаИ злую лошадь мучил стременами.Я знал – мне будет сказано: «Царуй!» —Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег.И я пьянел среди чеканных сбруй,Был терпелив к насилью слов и книжек.Я улыбаться мог одним лишь ртом,А тайный взгляд, когда он зол и горек,Умел скрывать, воспитанный шутом, —Шут мертв теперь: «Аминь!» Бедняга Йорик!..Но отказался я от дележаНаград, добычи, славы, привилегий:Вдруг стало жаль мне мертвого пажа,Я объезжал зеленые побеги…Я позабыл охотничий азарт,Возненавидел и борзых и гончих,Я от подранка гнал коня назадИ плетью бил загонщиков и ловчих.Я видел – наши игры с каждым днемВсё больше походили на бесчинства, —В проточных водах по ночам, тайкомЯ отмывался от дневного свинства.Я прозревал, глупея с каждым днем,Я прозевал домашние интриги.Не нравился мне век, и люди в немНе нравились, – и я зарылся в книги.Мой мозг, до знаний жадный как паук,Всё постигал: недвижность и движенье, —Но толка нет от мыслей и наук,Когда повсюду – им опроверженье.С друзьями детства перетерлась нить,Нить Ариадны оказалась схемой.Я бился над словами «быть, не быть»,Как над неразрешимою дилеммой.Но вечно, вечно плещет море бед, —В него мы стрелы мечем – в сито просо,Отсеивая призрачный ответОт вычурного этого вопроса.Зов предков слыша сквозь затихший гул,Пошел на зов, – сомненья крались с тылу,Груз тяжких дум наверх меня тянул,А крылья плоти вниз влекли, в могилу.В непрочный сплав меня спаяли дни —Едва застыв, он начал расползаться.Я пролил кровь как все – и, как они,Я не сумел от мести отказаться.А мой подъем пред смертью – есть провал.Офелия! Я тленья не приемлю.Но я себя убийством уравнялС тем, с кем я лег в одну и ту же землю.Я Гамлет, я насилье презирал,Я наплевал на датскую корону, —Но в их глазах – за трон я глотку рвалИ убивал соперника по трону.Но гениальный всплеск похож на бред,В рожденье смерть проглядывает косо.А мы всё ставим каверзный ответИ не находим нужного вопроса.1972

Я К ВАМ ПИШУСпасибо вам, мои корреспонденты —Все те, кому ответить я не смог, —Рабочие, узбеки и студенты —Все, кто писал мне письма, – дай вам Бог!Дай Бог вам жизни двеИ друга одного,И света в голове,И доброго всего!Найдя стократно вытертые ленты,Вы хрип мой разбирали по слогам.Так дай же Бог, мои корреспонденты,И сил в руках, да и удачи вам!Вот пишут – голос мой не одинаков:То хриплый, то надрывный, то глухой.И просит население бараков:«Володя, ты не пой за упокой!»Но что поделать, если я не зво́нок, —Звенят другие – я хриплю слова.Обилие некачественных пленокВредит мне даже больше, чем молва.Вот спрашивают: «Попадал ли в плен ты?»Нет, не бывал – не воевал ни дня!Спасибо вам, мои корреспонденты,Что вы неверно поняли меня!Друзья мои – жаль, что не боевые —От моря, от станка и от сохи, —Спасибо вам за присланные – злыеИ даже неудачные стихи.Вот я читаю: «Вышел ты из моды.Сгинь, сатана, изыди, хриплый бес!Как глупо, что не месяцы, а годыТебя превозносили до небес!»Еще письмо: «Вы умерли от водки!»Да, правда, умер, – но потом воскрес.«А каковы доходы ваши все-таки?За песню трешник – вы же просто крез!»За письма высочайшего пошиба:Идите, мол, на Темзу и на Нил, —Спасибо, люди добрые, спасибо, —Что не жалели ночи и чернил!Но только я уже бывал на Темзе,Собакою на Сене восседал.Я не грублю, но отвечаю тем же, —А писем до конца не дочитал.И ваши похвалы и комплименты,Авансы мне – не отфутболю я:От ваших строк, мои корреспонденты,Прямеет путь и сохнет колея.Сержанты, моряки, интеллигенты, —Простите, что не каждому ответ:Я вам пишу, мои корреспонденты,Ночами песни – вот уж десять лет!1973

* * * Марине В.Люблю тебя сейчас,не тайно – напоказ, —Не после и не до в лучах твоих сгораю;Навзрыд или смеясь,но я люблю сейчас,А в прошлом – не хочу, а в будущем – не знаю.В прошедшем – «я любил» —печальнее могил,Всё нежное во мне бескрылит и стреножит, —Хотя поэт поэтов говорил:«Я вас любил: любовь еще, быть может…»Так говорят о брошенном, отцветшем,И в этом жалость есть и снисходительность,Как к свергнутому с трона королю,Есть в этом сожаленье об ушедшем,Стремленье, где утеряна стремительность,И как бы недоверье к «я люблю».Люблю тебя теперь —без пятен, без потерь.Мой век стоит сейчас – я вен не перережу!Во время, в продолжение, теперь —Я прошлым не дышу и будущим не брежу.Приду и вброд и вплавьк тебе – хоть обезглавь! —С цепями на ногах и с гирями по пуду, —Ты только по ошибке не заставь,Чтоб после «я люблю» добавил я «и буду».Есть горечь в этом «буду», как ни странно,Подделанная подпись, червоточинаИ лаз для отступленья про запас,Бесцветный яд на самом дне стаканаИ, словно настоящему пощечина, —Сомненье в том, что «я люблю» сейчас.Смотрю французский сонс обилием времен,Где в будущем – не так, и в прошлом – по-другому.К позорному столбу я пригвожден,К барьеру вызван я – языковому.Ах, разность в языках, —не положенье – крах!Но выход мы вдвоем поищем – и обрящем.Люблю тебя и в сложных временах —И в будущем, и в прошлом настоящем!1973

Я НЕ УСПЕЛ(Тоска по романтике)Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе,И силюсь разорваться на куски,Придав своей тоске значенье скорби,Но сохранив загадочность тоски…Свет Новый не единожды открыт,А Старый весь разбили на квадраты,К ногам упали тайны пирамид,К чертям пошли гусары и пираты.Пришла пора всезнающих невежд,Все выстроено в стройные шеренги,За новые идеи платят деньги —И больше нет на «эврику» надежд.Все мои скалы ветры гладко выбрили —Я опоздал ломать себя на них;Всё золото мое в Клондайке выбрали,Мой черный флаг в безветрии поник.Под илом сгнили сказочные струги,И могикан последних замели,Мои контрабандистские фелюгиХудые ребра сушат на мели.Висят кинжалы добрые в углуТак плотно в ножнах, что не втиснусь между.Смоленый плот – последнюю надежду —Волна в щепы разбила об скалу.Вон из рядов мои партнеры выбыли,У них сбылись гаданья и мечты:Все крупные очки они повыбили —И за собою подожгли мосты.Азартных игр теперь наперечет.Авантюристы всех мастей и ранговПо прериям пасут домашний скот —Там кони пародируют мустангов.И состоялись все мои дуэли,Где б я почел участие за честь.Там вызвать и явиться – всё успели,Всё предпочли, что можно предпочесть.Спокойно обошлись без нашей помощиВсе те, кто дело сделали мое, —И по щекам отхлестанные сволочиБессовестно ушли в небытиё.Я не успел произнести: «К барьеру!» —А я за залп в Дантеса все отдам.Что мне осталось – разве красть химеруС туманного собора Нотр-Дам?!В других веках, годах и месяцахВсе женщины мои отжить успели, —Позанимали все мои постели,Где б я хотел любить – и так, и в снах.Захвачены все мои одра смертные —Будь это снег, трава иль простыня,Заплаканные сестры милосердияВ госпиталях обмыли не меня.Мои друзья ушли сквозь решето —Им всем досталась Лета или Прана, —Естественною смертию – никто,Все – противоестественно и рано.Иные жизнь закончили свою —Не осознав вины, не скинув платья, —И, выкрикнув хвалу, а не проклятья,Беззлобно чашу выпили сию.Другие – знали, ведали и прочее, —Но все они на взлете, в нужный год —Отплавали, отпели, отпророчили…Я не успел – я прозевал свой взлет.1973

НИТЬ АРИАДНЫМиф этот в детстве каждый прочел,черт побери! —Парень один к счастью прошел…сквозь лабиринт.Кто-то хотел парня убить, —видно, со зла, —Но царская дочь путеводную нитьпарню дала…С древним сюжетомЗнаком не один ты.В городе этом —Сплошь лабиринты:Трудно дышать,Не отыскатьвоздух и свет…И у меня дело неладно:Я потерял нить Ариадны!Словно в час пик,Всюду тупик —выхода нет!Древний герой ниточку тукрепко держал:И слепоту, и немоту —все испытал;И духоту, и чернотужадно глотал.И долго руками одну пустотупарень хватал.Сколько их бьется,Людей одиноких,В душных колодцахУлиц глубоких!Я тороплюсь,В горло вцеплюсь —вырву ответ!Слышится смех: зря вы спешите,Поздно! У всех порваны нити!Хаос, возня…И у меня —выхода нет!Злобный король в этой странеповелевал,Бык Минотавр ждал в тишине —и убивал.Лишь одному это дано —смерть миновать:Только одно, только одно —нить не порвать!Кончилось лето,Зима на подходе,Люди одетыНе по погоде, —Видно, подолгуИщут без толкуслабый просвет.Холодно – пусть! Всё заберите…Я задохнусь здесь, в лабиринте:Наверняка:Из тупикавыхода нет!Древним затея их удалась —ну и дела!Нитка любви не порвалась,не подвела.Свет впереди! Именно тамхрупкий ледок:Легок герой, – а Минотавр —с голода сдох!Здесь, в лабиринте,Мечутся люди:Рядом – смотрите! —Жертвы и судьи, —Здесь в темноте,Эти и течествуют ночь.Крики и вопли – всё без вниманья!..Я не желаю в эту компанью!Кто меня ждет,Знаю – придет,выведет прочь.Только пришла бы,Только нашла бы —И поняла бы:Нитка ослабла…Да, так и есть:Ты уже здесь —будет и свет!Руки сцепились до миллиметра,Всё – мы уходим к свету и ветру, —Прямо сквозь тьму,Где – одномувыхода нет!..1973

* * * Вы были у Беллы?Мы были у Беллы —Убили у БеллыДень белый, день целый:И пели мы Белле,Молчали мы Белле,Уйти не хотели,Как утром с постели.И если вы слишком душой огрубели —Идите смягчиться не к водке, а к Белле.И если вам что-то под горло подкатит —У Беллы и боли, и нежности хватит.<1975>

I. ИЗ ДОРОЖНОГО ДНЕВНИКАОжидание длилось,а проводы были недолги —Пожелали друзья:«В добрый путь! Чтобы – всё без помех!»И четыре страныпредо мной расстелили дороги,И четыре границышлагбаумы подняли вверх.Тени голых берездобровольно легли под колеса,Залоснилось шоссеи штыком заострилось вдали.Вечный смертник – комарразбивался у самого носа,Превращая стеклолобовоев картину Дали.Сколько смелых мазковна причудливом мертвом покрове,Сколько серых мозгови комарьих раздавленных плевр!Вот взорвался один,до отвала напившийся крови,Ярко-красным пятномзавершая дорожный шедевр.И сумбурные мысли,лениво стучавшие в темя,Устремились в пробой —ну попробуй-ка останови!И в машину ко мнепостучало просительно время, —Я впустил это время,замешенное на крови.И сейчас же в кабинуглаза из бинтов заглянулиИ спросили: «Куда ты?На запад?Вертайся назад!..»Я ответить не смог —по обшивке царапнули пули, —Я услышал: «Ложись!Берегись!Проскочили!Бомбят!»Этот первый налетоказался не так чтобы очень:Схоронили кого-то,прикрыв его кипой газет,Вышли чьи-то фигуры —назад, на шоссе – из обочин,Как лет тридцать спустя,на машину мою поглазеть.И исчезло шоссе —мой единственно верный фарватер,Только – елей стволыбез обрубленных минами крон.Бестелесный потокобтекал не спеша радиатор.Я за сутки путине продвинулся ни на микрон.Я уснул за рулем —я давно разомлел до зевоты, —Ущипнуть себя за ухоили глаза протереть?!В кресле рядом с собойя увидел сержанта пехоты:«Ишь, трофейная пакость, – сказал он, —удобно сидеть!..»Мы поели с сержантомдомашних котлет и редиски,Он опять удивился:откуда такое в войну?!«Я, браток, – говорит, —восемь дней как позавтракал в Минске.Ну, спасибо! Езжай!Будет время – опять загляну…»Он ушел на востоксо своим поредевшим отрядом,Снова мирное времяв кабину вошло сквозь броню.Это время гляделоединственной женщиной рядом,И она мне сказала:«Устал! Отдохни – я сменю!»Всё в порядке, на месте, —мы едем к границе, нас двое.Тридцать лет отделяетот только что виденных встреч.Вот забегали щетки,отмыли стекло лобовое, —Мы увидели знаки,что призваны предостеречь.Кроме редких ухабов,ничто на войну не похоже, —Только лес – молодой,да сквозь снова налипшую грязьДва огромных штыкаполоснули морозом по коже,Остриями – по-мирному —кверху,а не накренясь.Здесь, на трассе прямой,мне, не знавшему пуль,показалось,Что и я где-то здесьдовоевывал невдалеке, —Потому для меняи шоссе словно штык заострялось,И лохмотия свастикболтались на этом штыке.

II. СОЛНЕЧНЫЕ ПЯТНА, ИЛИ ПЯТНА НА СОЛНЦЕШар огненный всё просквозил,Всё перепек, перепалил,И как груженый лимузинЗа полдень он перевалил, —Но где-то там – в зените был(Он для того и плыл туда), —Другие головы кружил,Сжигал другие города.Еще асфальт не растопилоИ не позолотило крыш,Еще светило солнце лишьВ одну худую светосилу,Еще стыдились нищетыПоля без всходов, лес без тени,Еще тумана лоскутыЛожились сыростью в колени, —Но диск на тонкую чертуОт горизонта отделило, —Меня же фраза посетила:«Не ясен свет, когда светилоЛишь набирает высоту».Пока гигант еще на взлете,Пока лишь начат марафон,Пока он только устремленК зениту, к пику, к верхней ноте,И вряд ли астроном-старикОпределит: на Солнце – буря, —Мы можем всласть глазеть на лик,Разинув рты и глаз не щуря.И нам, разиням, на потребуУверенно восходит он, —Зачем спешить к зениту Фебу?Ведь он один бежит по небу —Без конкурентов – марафон!Но вот – зенит. Глядеть противноИ больно, и нельзя без слез,Но мы – очки себе на носИ смотрим, смотрим неотрывно,Задравши головы, как псы,Всё больше жмурясь, скаля зубы, —И нам мерещатся усы —И мы пугаемся, – грозу бы!Должно быть, древний гунн АттилаБыл тоже солнышком палим, —И вот при взгляде на светилоЕго внезапно осенило —И он избрал похожий грим.Всем нам известные уроды(Уродам имя легион)С доисторических временУроки брали у природы, —Им апогеи не претилиИ, глядя вверх до слепоты,Они искали на светилеСебе подобные черты.И если б ведало светило,Кому в пример встает оно, —Оно б затмилось и застыло,Оно бы бег остановилоВнезапно, как стоп-кадр в кино.Вон, наблюдая втихомолкуСквозь закопченное стекло —Когда особо припекло, —Один узрел на лике челку.А там – другой пустился в пляс,На солнечном кровоподтекеУвидев щели узких глазИ никотиновые щеки…Взошла Луна, – вы крепко спите.Для вас – светило тоже спит, —Но где-нибудь оно в зените(Круговорот, как ни пляшите) —И там палит, и там слепит!..

III. ДОРОГИ… ДОРОГИ…Ах, дороги узкие —Вкось, наперерез, —Версты белорусские —С ухабами и без!Как орехи грецкиеЩелкаю я их, —Говорят, немецкие —Гладко, напрямик…Там, говорят, дороги – ряда по́ триИ нет дощечек с «Ахтунг!» или «Хальт!»Ну что же – мы прокатимся, посмотрим,Понюхаем – не порох, а асфальт.Горочки пологие —Я их щелк да щелк!Но в душе, как в логове,Затаился волк.Ату, колеса гончие!Целюсь под обрез —С волком этим кончу яНа отметке «Брест».Я там напьюсь водички из колодцаИ покажу отметки в паспортах.Потом мне пограничник улыбнется,Узнав, должно быть, или – просто так…После всякой заумиВроде «кто таков?» —Как взвились шлагбаумыВверх, до облаков!Взял товарищ в кителеСнимок для жены —И… только нас и виделиС нашей стороны!Я попаду в Париж, в Варшаву, в Ниццу!Они – рукой подать – наискосок…Так я впервые пересек границу —И чьи-то там сомнения пресек.Ах, дороги скользкие —Вот и ваш черед, —Деревеньки польские —Стрелочки вперед;Телеги под навесами,Булыжник-чешуя…По-польски ни бельмеса мы —Ни жена, ни я!Потосковав о ло́мте, о стакане,Остановились где-то наугад, —И я сказал по-русски: «Про́шу, пани!» —И получилось точно и впопад!Ах, еда дорожнаяИз немногих блюд!Ем неосторожно яВсё, что подают.Напоследок – сладкое,Стало быть – кончай!И на их хербатку яДую, как на чай.А панночка пощелкала на счетах(Всё как у нас – зачем туристы врут!) —И я, прикинув разницу валют,Ей отсчитал не помню сколько злотыхИ проворчал: «По-божески дерут»…Где же песни-здравицы, —Ну-ка, подавай! —Польские красавицы,Для туристов – рай?Рядом на поляночке —Души нараспах —Веселились панночкиС гра́блями в руках.«Да, побывала Польша в самом пекле, —Сказал старик – и лошадей распряг… —Красавицы-полячки не поблекли —А сгинули в немецких лагерях…»Лемеха въедаютсяВ землю, как каблук,Пеплы попадаютсяДо сих пор под плуг.Память вдруг разрытая —Неживой укор:Жизни недожитые —Для колосьев корм.В мозгу моем, который вдруг сдавилоКак обручем, – но так его, дави! —Варшавское восстание кровило,Захлебываясь в собственной крови…Дрались – худо-бедно ли,А наши корпуса —В пригороде медлилиЦелых два часа.В марш-бросок, в атаку ли —Рвались как один, —И танкисты плакалиНа броню машин…Военный эпизод – давно преданье,В историю ушел, порос быльем —Но не забыто это опозданье,Коль скоро мы заспорили о нем.Почему же медлилиНаши корпуса?Почему обедалиЭти два часа?Потому что танками,Мокрыми от слез,Англичанам с янкамиМы утерли нос!А может быть, разведка оплошала —Не доложила?.. Что теперь гадать!Но вот сейчас читаю я: «Варшава» —И еду, и хочу не опоздать!1973

* * * Когда я отпою и отыграю,Где кончу я, на чем – не угадать?Но лишь одно наверное я знаю:Мне будет не хотеться умирать!Посажен на литую цепь почета,И звенья славы мне не по зубам…Эй, кто стучит в дубовые воротаКостяшками по кованым скоба́м!..Ответа нет, – но там стоят, я знаю,Кому не так страшны цепные псы.Но вот над изгородью замечаюЗнакомый серп отточенной косы…Я перетру серебряный ошейникИ золотую цепь перегрызу,Перемахну забор, ворвусь в репейник,Порву бока – и выбегу в грозу!1973

* * * Слева бесы, справа бесы.Нет, по новой мне налей!Эти – с нар, а те – из кресел, —Не поймешь, какие злей.И куда, в какие дали,На какой еще маршрутНас с тобою эти вралиПо этапу поведут?Ну а нам что остается?Дескать, горе не беда?Пей, дружище, если пьется, —Все – пустыми невода.Что искать нам в этой жизни?Править к пристани какой?Ну-ка, солнце, ярче брызни!Со святыми упокой…1976

* * * …Когда я о́б стену разбил лицо и членыИ всё, что только было можно, произнес,Вдруг – сзади тихое шептанье раздалось:«Я умоляю вас, пока не трожьте вены.При ваших нервах и при вашей худобеНе лучше ль – чаю? Или – огненный напиток…Чем учинять членовредительство себе —Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток».Он сказал мне: «Приляг,Успокойся, не плачь!»Он сказал: «Я не врач —Я твой верный палач.Уж не за́ полночь – за три, —Давай отдохнем:Нам ведь все-таки завтраРаботать вдвоем…»Чем черт не шутит – может, правда выпить чаю,Раз дело приняло подобный оборот?«Но только, знаете, весь ваш палачий родЯ, как вы можете представить, презираю!»Он попросил: «Не трожьте грязное белье,Я сам к палачеству пристрастья не питаю.Но вы войдите в положение мое:Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.Молчаливо, прости,Счет веду головам.Ваш удел – не ахти,Но завидую вам.Право, я не шучу —Я смотрю делово:Говори – что хочу,Обзывай хоть кого…»Он был обсыпан белой перхотью как содой,Он говорил, сморкаясь в старое пальто:«Приговоренный обладает как никтоСвободой слова – то есть подлинной свободой».И я избавился от острой неприязниИ посочувствовал дурной его судьбе.Спросил он: «Как ведете вы себя на казни?»И я ответил: «Вероятно, так себе…Ах, прощенья прошу, —Важно знать палачу,Что когда я вишу —Я ногами сучу.Кстати, надо б сперва,Чтоб у плахи мели, —Чтоб, упавши, главаНе валялась в пыли».Чай закипел, положен сахар по две ложки.«Спасибо…» – «Что вы! Не извольте возражать!Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать.А грязи нет – у нас ковровые дорожки».«Ах, да неужто ли подобное возможно!» —От умиленья я всплакнул и лег ничком, —Потрогав шею мне легко и осторожно,Он одобрительно поцокал языком.Он шепнул: «Ни гугу!Здесь кругом – стукачи.Чем смогу – помогу,Только ты не молчи.Стану ноги пилить —Можешь ересь болтать, —Чтобы казнь отдалить,Буду дальше пытать».Не ночь пред казнью – а души отдохновенье, —А я уже дождаться у́тра не могу.Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,Я крикну весело: «Остановись, мгновенье!»И можно музыку заказывать при этом —Чтоб стоны с воплями остались на губах, —Я, признаю́сь, питаю слабость к менуэтам,Но есть в коллекции у них и Оффенбах.«Будет больно – поплачь,Если невмоготу», —Намекнул мне палач.«Хорошо, я учту».Подбодрил меня он,Правда, сам загрустил:«Помнят тех, кто казнен,А не тех, кто казнил».Развлек меня про гильотину анекдотом,Назвав ее карикатурой на топор.«Как много миру дал голов французский двор!» —И посочувствовал убитым гугенотам.Жалел о том, что кол в России упразднен,Был оживлен и сыпал датами привычно.Он знал доподлинно – кто, где и как казнен,И горевал о тех, над кем работал лично.«Раньше, – он говорил, —Я дровишки рубил, —Я и стриг, я и брил,И с ружьишком ходил, —Тратил пыл в пустотуИ губил свой талант, —А на этом посту —Повернулось на лад».Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,Рубил – должно быть, для наглядности – рукой,А в то же время знать не знал, кто он такой, —Невелико образованье палачово.Парок над чаем тонкой змейкой извивался…Он дул на воду, грея руки о стекло, —Об инквизиции с почтеньем отозвался,И об опричниках – особенно тепло.Мы гоняли чаи, —Вдруг палач зарыдал:Дескать, жертвы мои —Все идут на скандал.«Ах вы тяжкие дни,Палачова стерня!Ну за что же ониНенавидят меня!»Он мне поведал назначенье инструментов, —Всё так нестрашно, и палач – как добрый врач.«Но на работе до поры всё это прячь,Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.Бывает, только его в чувство приведешь,Водой окатишь и поставишь Оффенбаха —А он примерится, когда ты подойдешь,Возьмет и плюнет, – и испорчена рубаха!»Накричали речейМы за клан палачей,Мы за всех палачейПили чай – чай ничей.Я совсем обалдел,Чуть не лопнул крича —Я орал: «Кто посмелОбижать палача!..»…Смежила веки мне предсмертная усталость,Уже светало – наше время истекло.Но мне хотя бы перед смертью повезло:Такую ночь провел – не каждому досталось!Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,Согнал назойливую муху мне с плеча…Как жаль – недолго мне хранить воспоминаньеИ образ доброго, чудно́го палача!1977

* * * Упрямо я стремлюсь ко дну —Дыханье рвется, давит уши…Зачем иду на глубину —Чем плохо было мне на суше?Там, на земле, – и стол и дом,Там – я и пел и надрывался;Я плавал всё же – хоть с трудом,Но на поверхности держался.Линяют страсти под лунойВ обыденной воздушной жиже, —А я вплываю в мир иной:Тем невозвратнее – чем ниже.Дышу я непривычно – ртом.Среда бурлит – плевать на сре́ду!Я погружаюсь, и притом —Быстрее, в пику Архимеду.Я потерял ориентир, —Но вспомнил сказки, сны и мифы:Я открываю новый мир,Пройдя коралловые рифы.Коралловые города…В них многорыбно, но – не шумно:Нема подводная среда,И многоцветна, и разумна.Где ты, чудовищная мгла,Которой матери стращают?Светло – хотя ни факела́,Ни солнцамглу не освещают!Всё гениальное и не —Допонятое – всплеск и шалость —Спаслось и скрылось в глубине, —Всё, что гналось и запрещалось.Дай бог, я всё же дотяну —Не дам им долго залежаться! —И я вгребаюсь в глубину,И – всё труднее погружаться.Под черепом – могильный звон,Давленье мне хребет ломает,Вода выталкивает вон,И глубина не принимает.Я снял с остро́гой карабин,Но камень взял – не обессудьте, —Чтобы добраться до глубин,До тех пластов, до самой сути.Я бросил нож – не нужен он:Там нет врагов, там все мы – люди,Там каждый, кто вооружен, —Нелеп и глуп, как вошь на блюде.Сравнюсь с тобой, подводный гриб,Забудем и чины и ранги, —Мы снова превратились в рыб,И наши жабры – акваланги.Нептун – ныряльщик с бородой,Ответь и облегчи мне душу:Зачем простились мы с водой,Предпочитая влаге – сушу?Меня сомненья, черт возьми,Давно буравами сверлили:Зачем мы сделались людьми?Зачем потом заговорили?Зачем, живя на четырех,Мы встали, распрямивши спины?Затем – и это видит Бог, —Чтоб взять каменья и дубины!Мы умудрились много знать,Повсюду мест наделать лобных,И предавать, и распинать,И брать на крюк себе подобных!И я намеренно тону,Зову: «Спасите наши души!»И если я не дотяну, —Друзья мои, бегите с суши!Назад – не к горю и беде,Назад и вглубь – но не ко гробу,Назад – к прибежищу, к воде,Назад – в извечную утробу!Похлопал по плечу трепанг,Признав во мне свою породу, —И я – выплевываю шлангИ в легкие пускаю воду!..Сомкните стройные ряды,Покрепче закупорьте уши:Ушел один – в том нет беды, —Но я приду по ваши души!1977

* * * Меня опять ударило в озноб,Грохочет сердце, словно в бочке камень,Во мне живет мохнатый злобный жлобС мозолистыми цепкими руками.Когда, мою заметив маету,Друзья бормочут: «Снова загуляет», —Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!Он кислород вместо меня хватает.Он не двойник и не второе Я —Все объясненья выглядят дурацки, —Он плоть и кровь, дурная кровь моя, —Такое не приснится и Стругацким.Он ждет, когда закончу свой виток —Моей рукою выведет он строчку,И стану я расчетлив и жесток,И всех продам – гуртом и в одиночку.Я оправданья вовсе не ищу,Пусть жизнь уходит, ускользает, тает, —Но я себе мгновенья не прощу —Когда меня он вдруг одолевает.Но я собрал еще остаток сил, —Теперь его не вывезет кривая:Я в глотку, в вены яд себе вгоняю —Пусть жрет, пусть сдохнет, – я перехитрил!<1979>

* * * Я верю в нашу общую звезду,Хотя давно за нею не следим мы, —Наш поезд с рельс сходил на всем ходу —Мы всё же оставались невредимы.Бил самосвал машину нашу в лоб,Но знали мы, что ищем и обрящем,И мы ни разу не сходили в гроб,Где нет надежды всем в него сходящим.Катастрофы, паденья, – но между —Мы взлетали туда, где тепло,Просто ты не теряла надежду,Мне же – с верою очень везло.Да и теперь, когда вдвоем летим,Пускай на ненадежных самолетах, —Нам гасят свет и создают интим,Нам и мотор поет на низких нотах.Бывали «ТУ» и «ИЛы», «ЯКи», «АН», —Я верил, что в Париже, в Барнауле —Мы сядем, – если ж рухнем в океан —Двоих не съесть и голубой акуле!Все мы смертны – и люди смеются:Не дождутся и вас города!Я же знал: все кругом разобьются,Мы ж с тобой – ни за что никогда!Мне кажется такое по плечу —Что смертным не под силу столько прыти:Что на лету тебя я подхвачу —И вместе мы спланируем в Таити.И если заболеет кто из насКакой-нибудь болезнею смертельной —Она уйдет, – хоть искрами из глаз,Хоть стонами и рвотою похмельной.Пусть в районе Мэзона-ЛаффиттаУпадет злополучный «Скайлаб»И судьба всех обманет – финита, —Нас она обмануть не смогла б!1979

* * * Мне скулы от досады сводит:Мне кажется который год,Что там, где я, – там