Даниил Андреев - Стихотворения и поэмы Страница 4

1935

Язык любви

Язык любви из мягких звуков соткан:За нежным «эль» задумчивое «эм»;Он ласково качается, как лодка,То говорлив, то робко полунем.

Последыши могучих поколений,Мы помним ли, что был другой язык?Его ковал первонародный генийТяжёлых царств, героев и владык.

Он рокотал, как медь на поле бранном,Как гул квадриг, несущихся в карьер;В нём твёрдость «дэ» сменялась «гэ» гортанным,С суровым «у» чередовалось «эр».

Рождалась страсть не голубым угаром,Не шёпотом полураскрытых губ.Она сходила громовым ударом,Как молния в широколистный дуб.

Столкнув двоих, горячих, темнокудрых,Кипела вширь – разлив без берегов,Не требуя благословенья мудрых,Не спрашивая милости богов.

Молву жрецов, обычай рода, славу,Суд человеческий, закон, позор,Она сметала на пути, как лава,Низринувшаяся по кручам гор.

Теперь язык из нежных звуков соткан.В нём тишина и гладкая лазурь,И плавно он качается, как лодка,Давно забыв свободу древних бурь.

1935

* * *

Ослепительным ветром маяПробуждённый, зашумел стан:Мы сходили от ГималаяНа волнующийся Индостан.

С этих дней началось новое, —Жизнь, тебя ли познал я там?Как ребёнка первое словоТы прильнула к моим устам.

Всё цвело, – джунгли редели,И над сизым морем холмовГонги вражьих племён гуделиВ розоватой мгле городов.

Но я умер. Я менял лики,Дни быванья, а не бытиё,И, как севера снег тихий,Побледнело лицо моё.

Шли столетья. В тумане сиромЯ рождался и отцветалНа безмолвных снегах России,На финляндском граните скал.

Только родины первоначальнойОблик в сердце не выжечь мнеЗдесь, под дней перезвон печальный,В этой сумеречной стране.

1931

Из дневника

…И вот упало вновь на милую тетрадьОт лампы голубой бесстрастное сиянье…Ты, ночь бессонная! На что мне променять          Твоё томленье и очарованье?

Один опять. В шкафах – нагроможденье книг,Спокойных, как мудрец, как узурпатор, гордых:Короны древних царств роняли луч на них,И дышит ритм морей в их сумрачных аккордах.Но из широких чаш ещё струится вверхПоблёкший аромат былых тысячелетий,Как старое вино перебродивших вер,Когда-то полных сил и радостных, как зори.Мемфис, Микены, Ур, Альгамбра, Вавилон —Гармония времён в их бронзе мне звучала,Томленье терпкое мой дух влекло, вело,По стёртым плитам их – к небесному причалу.

Сегодняшнюю ночь иной стране отдам —Востоку дерзкому, возлюбленной отчизне,Уйду на Ганг – по мудрым городам,В истоках дней искать истоков жизни.

…И в смутный сон, где веют вайи,Мечтой я властно погружён…Над сонным сердцем, в пальцах Майи,Жужжит веретено времён.На месте гор – желтеют мели…И в дней обратных чередуЯ вспять от гроба к колыбелиПрозревшим странником бреду.

И вновь я застаю цветеньеДавно отцветших лепестков,Благоухание веков —Неизъяснимое волненье, —Смертей, рождений лабиринт,Моря, равнины и отроги…И на восток, за жёлтый Инд,Ложится пыль моей дороги.

1934

Миларайба

Позади – горы, белый шёлк снега,А внизу – пажить и луг зелёный.Там, внизу, – селенье:Там идет стадо,Пастухи смеются,Мычат яки,И с одной чаши – к другой чашеПерепархивают по цветам пчёлы.

– Голоса Времени, – друзья сердца!

Это – лишь узоры, пёстрый шёлк Майи,Это – только тени моего сознанья,Погружённого, навсегда слитно,В Вечно-Сущее,В глубину света…

– Голоса Времени, – плеск ручьёв жизни!

Зацвела Юность,Как бутон мовы.Я ушёл рано с белых гор Дзанга,Я скитался долго по шумному миру,Предаваясь страстям и бурям.В городах – пели, трудились люди,И купец в дороге понукал мулов…

– Голоса Времени! Игра Майи!

И в обитель скорбных я ушел, плача:Бодисатв молил я, заклинал духов,Духов злых и добрых,Что в лесах и в реках,И в порывах ветра снуют шумно…И постиг ум мой:Нет врагов у сердца,Чей исток в небе, в Истинно-Сущем…

– Голоса Времени, – голоса братьев!

И теперь – толькоДушистый ветерКолыхает ветви над моей пещерой,Да летят птицы,Идут люди,Прибегают волки вести беседуО путях спасенья, о смысле жизни…

– Голоса Времени! Друзья сердца!

1935

Голоса веков

Палестинская мелодия

Гладит предутренний ветер вечно-священные           камни.Над Галилеею грустной руки воздел муэдзин.Лижет бесшумное время прах Вифлеема          и Канны,И с минаретов вечерних слышно: Алла-иль-Алла.

Розовым встанут миражем храмы и рощи          Дамаска,Жены под светлой чадрою нижут сапфир и опал.Лишь набегающий ветер, волн благосклонная           ласка…Смолкли призывные трубы Ангела, Льва          и Орла.

Но, как и прежде, задумчивы те же рыбацкие           мрежи,Дремлют гроба крестоносцев, миррой и кедром           дыша,И разноликие толпы молятся снова и снова,К плитам Господнего Гроба с моря и суши спеша.

1930-е

Серебряная ночь Пророка

Над белостенною Меккою —                    гибкой планеты хвост,Дух песков накалённых                    и острых могучих звёзд.Звёзды вонзают в душу                    тысячи звонких жалБлагоговейный трепет                    сердце пророка сжал.Слышится ближе, ближе                    шум непомерных крыл:Конь с человеческим ликом                    россыпи неба скрыл;Грива – белыми волнами, сам он – словно                                                  туман;          Имя коню – Молния,                                        эль-Бохран.Мчит пророка на север десятикрылый гонец,Хлещет сирийский ветер,                              душит, и наконец,Весь запылён пустынею,                              сполохами палим,Сходит ночной наездник                              в спящий Иерусалим.В уединённом храме                              ждут Моисей и Христос,Вместе молятся трое                              до предрассветных рос.И в выси, откуда Солнце                              чуть видимо, как роса,Конь ездока возносит                              на Первые Небеса.

Иерархи́и гигантские ширятся впереди:Между очами ангела – тысяча дней пути…Но на последнее Небо глагол непреклонный звал:Скрывают лицо Аллаха                              семьдесят покрывал,И за покрывалами – голос, как ста водопадов                                                            шум,Как опоясанный громом                              и молниями                                                  самум:– Восстань и гряди, избранник, вдоль всех                                                  городов и стран,Провозглашай народам                                        Мой истинный Аль-Коран! —Головокруженье… омут…                                            отпрянувшие Небеса,Звёзды, летящие вверх… Гаснущие голоса…Толща холодных туч…                                 Старый кирпич                                                       стен…Ещё не остывшее ложе                                            и плоти свинцовый плен.По-прежнему бдит над Меккой                                            белой кометы хвост,Дух песков остывающих                                            и острых могучих звёзд.

1933

Бар-Иегуда Пражский

Ветер свищет и гуляет сквозь чердак.На гвозде чернеет тощий лапсердак.

Жизнь – как гноище. Остру́пела душа,Скрипка сломана и сын похоронён…Каждый вечер, возвращаясь без гроша,Я, как Иов прокажённый, заклеймён.

Даже дети сквозь кухонный гам и чад«Вон, явился Богом проклятый!» – кричат.

И за милостыней рынком семеня,Гневом Вышнего терзаем и травим,Я кусаю руку, бьющую меня,Как бичуемый пророком Мицраим.

А в колодце полутёмного двора —Драки, крики, перебранка до утра.

Разверну ли со смирением Талмуд —Мудрость пра́отцев строга и холодна:Точно факелоносители идутС чёрным пламенем святые письмена.

И тогда я тайну тайн, врата ворот,Разворачиваю книгу Сефирот.

К зыби символов в двоящемся стихеПриникаю, как к целебному ключу,Имя Господа миров – Йод – хэ – вов – хэ —Онемевшими устами лепечу.

Так сегодня я забылся, и во сне,Вот, виденье громовое было мне.

Видел я одновременно все края,Всё, что было и что будет впереди…Синим сводом распростёрт над миром Я,Солнце белое горит в моей груди.

Мириады светоносных моих рукПростираются в волнующийся круг,

Свет и жар – неистощимые дары —Мечет сердце, как бушующий костёр,

И, рождаясь, многоцветные мирыУлетают в раздвигаемый простор…

Я проснулся, полумёртвый. Тьма везде.Лапсердак висит, как тряпка, на гвозде.

1935