Андрей Белый - Первое свидание (поэма) Страница 4

Блистая ручкой костяной,

Взлетает веер кружевной…

О, эти розовые феи!..

О, эти голубые!.. Ишь —

Красножилетые лакеи

Играют веером афиш.

Графиня толстая. Толстая,

Уж загляделась в свой лорнет…

Выходит музыкантов стая;

В ней кто-то, лысиной блистая,

Чихает, фраком отлетая,

И продувает свой кларнет…

Возня, переговоры… Скрежет:

И трудный гуд, и нудный зуд —

Так ноет зуб, так нудит блуд…

Кто это там пилит и режет?

Натянуто пустое дно,—

Долдонит бебень барабана,

Как пузо выпуклого жбана:

И тупо, тупо бьет оно…

О, невозможные моменты:

Струнят и строят инструменты…

Вдруг!..

Весь — мурашки и мороз!

Между ресницами — стрекозы!

В озонных жилах — пламя роз!

В носу — весенние мимозы!

Она пройдет — озарена:

Огней зарнёй, неопалимей…

Надежда Львовна Зарина

Ее не имя, а — «во-имя!..»

Браслеты — трепетный восторг —

Бросают лепетные слезы;

Во взорах — горний Сведенборг;

Колье — алмазные морозы;

Серьга — забрежжившая жизнь;

Вуаль провеявшая — трепет;

Кисей вуалевая брызнь

И юбка палевая — лепет;

А тайный розовый огонь,

Перебегая по ланитам

В ресниц прищуренную сонь,

Их опаливший меланитом,—

Блеснет, как северная даль,

В сквозные, веерные речи…

Летит вуалевая шаль

На бледнопалевые плечи.

И я, как гиблый гибеллин,

У гвельфов ног, — без слов, без цели:

Ее потешный палладии…

Она — Мадонна Рафаэля!

Пройдет, — мы, вспыхнувши, вздохнем,

Идиотически ослабнем…

Пройдет с раскосым стариком,

С курносым, с безволосым бабнем —

Пройдет, и сядет в первый ряд,

Смеясь без мысли и без речи;[21]

И на фарфоровые плечи,

Переливаясь, бросят взгляд —

Все электрические свечи.

И ей бросает оклик свой —

Такой простой, — Танеев-мейстер;[22]

Биноклит в ложе боковой

Красавец обер-полицмейстер.[23]

Взойдет на дирижерский пульт,

Пересекая рой поклонов,

Приподымая громкий культ,

Ее почтенный жрец, — Сафонов:

Кидаясь белой бородой

И кулаками на фаготы,—

Короткий, толстый и седой,—

Он выборматывает что-то;

Под люстры палочкой мигнув,[24]

Душой, манжетом, фалдой, фраком

И лаком лысины метнув,—

Валторну поздравляет с браком;

И в строгий разговор валторн

Фаготы прорицают хором,

Как речь пророческая Норн,

Как каркнувший Вотанов ворон;

А он, подняв свою ладонь

В речитативы вьолончеля:

— «Валторну строгую не тронь:

Она — Мадонна Рафаэля!»

И после, из седых усов

Надувши пухнущие губы

На флейт перепелиный зов,—

Приказ выкидывает в трубы;

И под Васильем Ильичом,

Руководимые Гржимали,[25]

Все скрипоканты провизжали,

Поставив ноги калачом.

Бесперый прапор подбородком

Попав в просаки — с'кон'апель,—

Пройдет по ноткам, как по водкам,

Устами разливая хмель;

Задушен фраком, толст и розов,

Ладонью хлопнув в переплеск,

Подтопнув, — лысиной Морозов[26]

Надуто лопается в блеск;

За ним — в разлив фиоритуры,

Бросаясь головой, карга

Выводит чепчиком фигуры:

И чертит па и вертит туры

Под платьем плисовым нога:

Дрожа, дробясь в колоратуры,

Играет страстная серьга;

Пятно всё то же щурым ликом

На руку нервную легло:

Склоняет Скрябин[27] бледным тиком

Необъяснимое чело,

И — пролетит скрипичным криком

В рои гностических эмблем,

Мигая из пустых эонов;

Рукою твердой тему тем

За ним выводит из тромбонов

Там размахавшийся Сафонов:

Кидаясь белой бородой

И кулаками на фаготы,—

Короткий, толстый и немой,

Как бы вынюхивает что-то;

Присядет, вскинув в воздух нос:

Вопрос, разнос во взгляде хитром;

И стойку сделавши, как пес,

Несется снова над пюпитром;

Задохнется и — оборвет,

Платком со лба стирает пот;

И разделяется поклоном

Меж первым рядом и балконом.

И постоит, и помолчит,

И по пюпитру постучит:

И — все листы перевернулись;

Сердца, как в бой, сердца — рванулись…

И вновь — вскипающая новь;

И вновь — всклокоченная бровь;

И вновь — пройдутся фалды фрака;

И стаю звуков гонит он,

Как зайца гончая собака,—

На возникающий тромбон.

Над пухоперою каргою,

Над чепчиком ее счернен

Жеребчиком мышиным — «он»,

Кто вьется пенною пургою

И льет разменною деньгою,

Кто ночью входит в пестрый сон

И остро бродит в ней — счернен —

Над ней, над нами, над вселенной

Из дней, своими снами пленный;

Он — тот, который есть не он,

Кому названье легион:

Двоякий, многоякий, всякий

Иль просто окончанье, «ий»,

Виющийся, старинный змий,—

В свои затягивает хмури,

Свои протягивает дури:

Он — пепелеющая лень

И — тяготеющая тень;

Как Мефистофель, всем постылый,

Упорным профилем, как черт,—

Рассудок, комик свинорылый:

К валторне черной он простерт;

Как снег, в овьюженные крыши,

Как в мысли, гложущие мыши, —

В мечты, возвышенные свыше,—

Бросает сверженную сушь:

Сухую прописную чушь;

Упавшим фраком ночь простерши,

Кликуши-души, — ходит он —

Кликуши-души — горше, горше —

Упавшим фраком — душит: в сон!..

Черней, упорней гром в валторне:

Грознее, озорней Она

Грозой молниеносной, горней —

Грозою гор озарена —

— Так дымом пепелит и мглеет

Виеголовый, мгловый слой;

Как змий, он отдымит, отвеет

В багровом горизонте мглой:

Слезами облако, светая,

Слезами полное, молчит;

И в волны, в воздух — тая, тая,—

Глазами молнии дрожит,

Как воздыханиями арфы,

Как лепетанием струны —

Души — Марию зрящей Марфы —

Из просветленной глубины!..

И бросят в арфы, — шали, шарфы,

Вздыхая вестью дорогой,—

Вон те, Марии, эти Марфы,

Над жизнью, старою каргой.

Вы, сестры —

— (Ты, Любовь — как роза,

Ты, Вера, — трепетный восторг,

Надежда — лепетные слезы,

София — горний Сведенборг!) —

Соединив четыре силы

В троякой были глубиной,

Меня примите из могилы,

Светите оком — Той, Одной,—

Мечтой вуалевой, как трепет,

Несущей далевую жизнь

На опечаленный мой лепет

Сквозь звуков маревую жизнь.

Моя Надежда, дева Отис,

Милуясь лепетной серьгой,

Вдыхая цветик, миозотис,

Из зовов арфы дорогой,

Бросает взор, лазури-ляпис,

В воздухолетный септаккорд:

И взор, читая звуков запись,

Над миром —

— Аписом —

— простерт!

Перебегает по ланитам

В ресниц прищуренную сонь,

Их опаляя меланитом,

Таимый розовый огонь.

С неименуемою силой

С неизреченных аллилуй

Ко мне, волнуемому Милой,

Мгновенный свеян поцелуй.

Так из блистающих лазурей

Глазами полными огня,[28]

Ты запевающею бурей

Забриллиантилась — в меня:

Из вышины — разгулы света;

Из глубины — пахнуло тьмой;

И я был взят из молний лета

До ужаса — Тобой: Самой!

Ты на меня сходила снами

Из миротворной тишины:

Моей застенчивой весны

Оголубила глубинами;

И мне открылась звуком бурь

Катастрофической цевницы

И милоглазая лазурь,

И поцелуйная денница:

Ее, о время, — опурпурь!

Благонамеренные люди,

Благоразумью отданы:

Не им, не им вздыхать о чуде,

Не им — святые ерунды…

О, не летающие! К тверди

Не поднимающие глаз!

Вы — переломанные жерди:

Жалею вас — жалею вас!

Не упадет на вагой бельма

(Где жизни нет — где жизни нет!) —

Не упадет огонь Сент-Эльма

И не обдаст Дамасский свет.

О, ваша совесть так спокойна;

И ваша повесть так ясна:

Так не безумно, так пристойно

Дойти до дна — дойти до дна.

В вас несвершаемые лёты

Неутоляемой алчбы —

Неразрывные миголеты

Неотражаемой судьбы…

Жена — в постели; в кухне — повар;

И — положение, и вес;

И положительный ваш говор

Переполняет свод небес:

Так выбивают полотеры

Пустые, пыльные ковры…

У вас — потухнувшие взоры…

Для вас и небо — без игры!..

…………………..

Мои мистические дали

Смычком взвивались заливным,

Смычком плаксивым и родным —

Смычком профессора Гржимали:

Он под Васильем Ильичом

(Расставив ноги калачом),—

Который,—

— чаля из эонов

На шар земной, — объятый тьмой,