Александр Пушкин - Поэмы Страница 4

Жуковский, в своем послании к г-ну Воейкову, также посвящает несколько прелестных стихов описанию Кавказа:

     Ты зрел, как Терек в быстром бегеМеж виноградников шумел,Где, часто притаясь на бреге,Чеченец иль черкес сиделПод буркой, с гибельным арканом;И вдалеке перед тобой,Одеты голубым туманом,Гора вздымалась над горой,И в сонме их гигант седой,Как туча, Эльборус двуглавый.Ужасною и величавойТам всё блистает красотой:Утесов мшистые громады,Бегущи с ревом водопадыВо мрак пучин с гранитных скал;Леса, которых сна от векаНи стук секир, ни человекаВеселый глас не возмущал,В которых сумрачные сениЕще луч дневный не проник,Где изредка одни елени,Орла послышав грозный крик,Теснясь в толпу, шумят ветвями,И козы легкими ногамиПеребегают по скалам.Там всё является очамВеликолепие творенья!Но там – среди уединеньяДолин, таящихся в горах, —Гнездятся и балкар, и бах,И абазех, и камуцинец,И карбулак, и албазинец,И чечереец, и шапсук;Пищаль, кольчуга, сабля, лукИ конь – соратник быстроногийИх и сокровища и боги;Как серны скачут по горам,Бросают смерть из-за утеса;Или, по топким берегам,В траве высокой, в чаще лесаРассыпавшись, добычи ждут:Скалы свободы их приют;Но дни в аулах их бредутНа костылях угрюмой лени:Там жизнь их – сон; стеснясь в кружокИ в братский с табаком горшокВонзивши чубуки, как тени,В дыму клубящемся сидятИ об убийствах говорят,Иль хвалят меткие пищали,Из коих деды их стреляли;Иль сабли на кремнях острят,Готовясь на убийства новы…

9 Чихирь, красное грузинское вино.

10 Черкесы, как и все дикие народы, отличаются пред нами гостеприимством. Гость становится для них священною особою. Предать его или не защитить почитается меж ними за величайшее бесчестие. Кунак (т. е. приятель, знакомый) отвечает жизнию за нашу безопасность, и с ним вы можете углубиться в самую средину кабардинских гор.

11 Байран, или Байрам, праздник разговенья. Рамазан, мусульманский пост.

12 Мстислав, сын св. Владимира, прозванный Удалым, удельный князь Тмутаракана (остров Тамань). Он воевал с косогами (по всей вероятности, нынешними черкесами) и в единоборстве одолел князя их Редедю. См. Ист. Гос. Росс. Том II.

Братья разбойники

     Не стая воронов слеталасьНа груды тлеющих костей,За Волгой, ночью, вкруг огнейУдалых шайка собиралась.Какая смесь одежд и лиц,Племен, наречий, состояний!Из хат, из келий, из темницОни стеклися для стяжаний!Здесь цель одна для всех сердец —Живут без власти, без закона.Меж ними зрится и беглецС брегов воинственного Дона,И в черных локонах еврей,И дикие сыны степей,Калмык, башкирец безобразный,И рыжий финн, и с ленью празднойВезде кочующий цыган!Опасность, кровь, разврат, обман —Суть узы страшного семейства;Тот их, кто с каменной душойПрошел все степени злодейства;Кто режет хладною рукойВдовицу с бедной сиротой,Кому смешно детей стенанье,Кто не прощает, не щадит,Кого убийство веселит,Как юношу любви свиданье.

     Затихло всё, теперь лунаСвой бледный свет на них наводит,И чарка пенного винаИз рук в другие переходит.Простерты на земле сырой,Иные чутко засыпают:И сны зловещие летаютНад их преступной головой.Другим рассказы сокращаютУгрюмой ночи праздный час;Умолкли все – их занимаетПришельца нового рассказ,И всё вокруг его внимает:

     «Нас было двое: брат и я.Росли мы вместе; нашу младостьВскормила чуждая семья:Нам, детям, жизнь была не в радость;Уже мы знали нужды глас,Сносили горькое презренье,И рано волновало насЖестокой зависти мученье.Не оставалось у сиротНи бедной хижинки, ни поля;Мы жили в горе, средь забот,Наскучила нам эта доля,И согласились меж собойМы жребий испытать иной:В товарищи себе мы взялиБулатный нож да темну ночь;Забыли робость и печали,А совесть отогнали прочь.

     Ах, юность, юность удалая!Житье в то время было нам,Когда, погибель презирая,Мы всё делили пополам.Бывало, только месяц ясныйВзойдет и станет средь небес,Из подземелия мы в лесИдем на промысел опасный.За деревом сидим и ждем:Идет ли позднею дорогойБогатый жид иль поп убогий, —Всё наше! всё себе берем.Зимой, бывало, в ночь глухуюЗаложим тройку удалую,Поем и свищем, и стрелойЛетим над снежной глубиной.Кто не боялся нашей встречи?Завидели в харчевне свечи —Туда! к воротам, и стучим,Хозяйку громко вызываем,Вошли – всё даром: пьем, едимИ красных девушек ласкаем!

     И что ж? попались молодцы;Не долго братья пировали;Поймали нас – и кузнецыНас друг ко другу приковали,И стража отвела в острог.

     Я старший был пятью годамиИ вынесть больше брата мог.В цепях, за душными стенамиЯ уцелел – он изнемог.С трудом дыша, томим тоскою,В забвенье, жаркой головоюСклоняясь к моему плечу,Он умирал, твердя всечасно:«Мне душно здесь… я в лес хочу…Воды, воды!..» – но я напрасноСтрадальцу воду подавал:Он снова жаждою томился,И градом пот по нем катился.В нем кровь и мысли волновалЖар ядовитого недуга;Уж он меня не узнавалИ поминутно призывалК себе товарища и друга.Он говорил: «Где скрылся ты?Куда свой тайный путь направил?Зачем мой брат меня оставилСредь этой смрадной темноты?Не он ли сам от мирных пашенМеня в дремучий лес сманилИ ночью там, могущ и страшен,Убийству первый научил?Теперь он без меня на волеОдин гуляет в чистом поле,Тяжелым машет кистенем[21]И позабыл в завидной долеОн о товарище своем!..»То снова разгорались в немДокучной совести мученья:Пред ним толпились привиденья,Грозя перстом издалека.Всех чаще образ старика,Давно зарезанного нами,Ему на мысли приходил;Больной, зажав глаза руками,За старца так меня молил:«Брат! сжалься над его слезами!Не режь его на старость лет…Мне дряхлый крик его ужасен…Пусти его – он не опасен;В нем крови капли теплой нет…Не смейся, брат, над сединами,Не мучь его… авось мольбамиСмягчит за нас он Божий гнев!..»Я слушал, ужас одолев;Хотел унять больного слезыИ удалить пустые грезы.Он видел пляски мертвецов,В тюрьму пришедших из лесов,То слышал их ужасный шепот,То вдруг погони близкий топот,И дико взгляд его сверкал,Стояли волосы горою,И весь, как лист, он трепетал.То мнил уж видеть пред собоюНа площадях толпы людей,И страшный ход до места казни,И кнут, и грозных палачей…Без чувств, исполненный боязни,Брат упадал ко мне на грудь.Так проводил я дни и ночи,Не мог минуты отдохнуть,И сна не знали наши очи.

     Но молодость свое взяла:Вновь силы брата возвратились,Болезнь ужасная прошла,И с нею грезы удалились.Воскресли мы. Тогда сильнейВзяла тоска по прежней доле;Душа рвалась к лесам и к воле,Алкала воздуха полей.Нам тошен был и мрак темницы,И сквозь решетки свет денницы[22],И стражи клик, и звон цепей,И легкий шум залетной птицы.

     По улицам однажды мы,В цепях, для городской тюрьмыСбирали вместе подаяньеИ согласились в тишинеИсполнить давнее желанье;Река шумела в стороне,Мы к ней – и с берегов высокихБух! поплыли в водах глубоких.Цепями общими гремим,Бьем волны дружными ногами,Песчаный видим островокИ, рассекая быстрый ток,Туда стремимся. Вслед за намиКричат: «Лови! лови! уйдут!»Два стража издали плывут,Но уж на остров мы ступаем,Оковы камнем разбиваем,Друг с друга рвем клочки одежд,Отягощенные водою…Погоню видим за собою;Но смело, полные надежд,Сидим и ждем. Один уж тонет,То захлебнется, то застонетИ, как свинец, пошел ко дну.Другой проплыл уж глубину,С ружьем в руках, он вброд упрямо,Не внемля крику моему,Идет, но в голову емуДва камня полетели прямо —И хлынула на волны кровь;Он утонул – мы в воду вновь,За нами гнаться не посмели,Мы берегов достичь успелиИ в лес ушли. Но бедный брат…И труд, и волн осенний хладНедавних сил его лишили:Опять недуг его сломил,И злые грезы посетили.Три дня больной не говорилИ не смыкал очей дремотой;В четвертый грустною заботой,Казалось, он исполнен был;Позвал меня, пожал мне руку,Потухший взор изобразилОдолевающую муку;Рука задрогла, он вздохнулИ на груди моей уснул.

     Над хладным телом я остался,Три ночи с ним не расставался,Всё ждал, очнется ли мертвец?И горько плакал. НаконецВзял заступ; грешную молитвуНад братней ямой совершилИ тело в землю схоронил…Потом на прежнюю ловитвуПошел один… Но прежних летУж не дождусь: их нет как нет!Пиры, веселые ночлегиИ наши буйные набеги —Могила брата всё взяла.Влачусь угрюмый, одинокий,Окаменел мой дух жестокий,И в сердце жалость умерла.Но иногда щажу морщины:Мне страшно резать старика;На беззащитные сединыНе подымается рука.Я помню, как в тюрьме жестокойБольной, в цепях, лишенный сил,Без памяти, в тоске глубокойЗа старца брат меня молил».

Бахчисарайский фонтан