Татьяна Стрыгина - Пасхальные стихи русских поэтов Страница 4

Эдуард Губер (1814–1847)

Предательство Иуды

Дремлют воды Иордана,Спит развенчанный Сион,В ризе влажного туманаИсчезает Елеон. —Тихо воздух благовонныйНежит знойный прах земли,И шумит волною соннойМоре Мертвое вдали: —Мнится, тайны величавой,Средь томительного сна,Или дум борьбы кровавойНочь тяжелая полна.В небе дальнем месяц блещет,Смотрит весел и игрив;Бледный свет его трепещетВ темной зелени олив,И, в лучах его блистая,В сон глубокий погружен,Листья длинные качая,Озарился Елеон.Полон муки беспредельнойИ любви горячих слез,Человек в тоске смертельнойРуки чистые вознес;Ближе смерть! Страшнее битва!Кровь с лица Его бежит;Безответная молитваНа устах Его дрожит.Он один, в часы ночные,Полон страха и скорбей,Где же спутники младые,Где семья Его друзей?Или, чуждые заботы,Преклонясь на прах земли,Одолеть ночной дремотыВ час тяжелый не могли?Или спят? а Он с любовьюТихо молится за них;И скорбит, и плачет кровьюЗа Апостолов Своих.Спите тихо до рассвета!Ближе, ближе страшный час!Ныне кровь Его заветаПроливается за вас.Но вот, к пещере сокровенной,Среди страстей неодолимНарод толпой ожесточеннойИдет, сомнением томим.Во тьме ночной мечи сверкают,При бледном свете фонаря,И лица грозные мелькают,Безумной злобою горя.Народ! – Давно ли он одеждыК ногам Учителя бросал,И очи, полные надеждыК Нему, моляся, обращал?А ныне, грозною толпою,Как дикий зверь, освирепев,Он поздней крадется тропоюВ тени развесистых дерев.Давно ли он водил с мольбоюК больным и немощным Врача?А ныне злобно дышит кровьюИ машет лезвием меча.Сбылось. Народ остановился!И вот, покорствуя судьбе,Один, в неслыханной борьбе,От них украдкой отделился;Стоит в волнении страстей,С преступной мыслию своей;Дрожит и борется, и очиКружит в мучительной тоске —В сей страшный час великой ночиСудьба земли в его руке!И тихо ждет его Спаситель;Он медлит… страшно… он идет,И, молвя: «Радуйся, Учитель!» —Его лобзаньем предает…

Бичевание Христа

Зачем озлобленной толпой,Беснуясь в ярости слепой,Народ по улицам теснится?Или во имя Бога силСреди поруганных могилПроснулся бедный ИзраильИ жаждой мщения томится?

Куда, волнуясь и шумя,Идет, оружием гремя?Не на молитву в дом ИеговыВ урочный час выходит он,А в дом суда, где гегемон,Казнить и миловать готовый,Творит расправу и закон.

Сходя с высокого порога,Невольным ужасом томим,Пилат на страждущего Бога,Смутясь, указывает им.

Но крики грозные несутся:«Мы не хотим Его! Распни!»,И вопли гнева раздаются,И смерти требуют они.

Пилат смутился пред толпою —И вот с высоких ступенейК врагам страдальческой стопоюИдет великий Назорей.

Сошел, на миг остановился,И, да исполнится судьба! —С улыбкой кроткой преклонилсяОн у позорного столба.

Они же злобно в багряницуЕго с насмешкой облекли,Вложили трость Ему в десницу,Венец из терния сплели.

С угрозой руки поднимали,Потом, с насмешкой преклонясь,Они в глаза Ему плевали,Бездушной злобой веселясь.

Толпою шумной окружили,С крыльца высокого свели,И крест тяжелый возложили,И к месту казни повели.

Николай Гумилев

(1886–1921)

Вечное

Я в коридоре дней сомкнутых,Где даже небо – тяжкий гнет,Смотрю в века, живу в минутах,Но жду Субботы из Суббот;

Конца тревогам и удачам,Слепым блужданиям души…О день, когда я буду зрячимИ странно знающим, спеши!

Я душу обрету иную,Все, что дразнило, уловя.Благословлю я золотуюДорогу к солнцу от червя.

И тот, кто шел со мною рядомВ громах и кроткой тишине,Кто был жесток к моим усладамИ ясно милостив к вине;

Учил молчать, учил бороться,Всей древней мудрости земли, —Положит посох, обернетсяИ скажет просто: «Мы пришли».

***

Есть Бог, есть мир; они живут вовекА жизнь людей мгновенна и убога,Но все в себя вмещает человек,Который любит мир и верит в Бога.

Христос

Он идет путем жемчужнымПо садам береговым,Люди заняты ненужным,Люди заняты земным.

«Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй!Вас зову я навсегда,Чтоб блюсти иную паствуИ иные невода.

Лучше ль рыбы или овцыЧеловеческой души?Вы, небесные торговцы,Не считайте барыши!

Ведь не домик в ГалилееВам награда за труды, —Светлый рай, что розовееСамой розовой звезды.

Солнце близится к притину,Слышно веянье конца,Но отрадно будет СынуВ Доме Нежного Отца».

Не томит, не мучит выбор,Что пленительней чудес?!И идут пастух и рыбарьЗа искателем небес.

Татьяна Егорова

(р. 1955)

На Крестопоклонной

Небо великопостное так высоко!Кланяюсь Кресту низко.Мне до спасения так далеко,Но Воскресение Твое близко!

Предощущение Недели Фоминой

о. Михаилу

Где тот заветный,Чистый и светлый чертог Твой – не вижу!Выше подняться подобно Закхею – не смею,Слышу «Господь мой и Бог!» отФомы – и немею.Но новая тварь – предвижу светилен – ликует,Тем сердце дышит, —И вновь весна благоухает!

***

Сокол мой ясный!День снова зимний,Среди весны и поста.Храм Всех Святых, что на Соколе,Солнце, день расчудесный, мороз!Ты одарил меня щедро,Соделай, Боже,Достойной Твоей благодати,Скоро воскреснет Христос!

Сергей Есенин

(1895–1925)

***

Сохнет стаявшая глина,На сугорьях гниль опенок.Пляшет ветер по равнинам,Рыжий ласковый осленок.

Пахнет вербой и смолою.Синь то дремлет, то вздыхает.У лесного аналояВоробей псалтырь читает.

Прошлогодний лист в оврагеСредь кустов – как ворох меди.Кто-то в солнечной сермягеНа осленке рыжем едет.

Прядь волос нежней кудели,Но лицо его туманно.Никнут сосны, никнут елиИ кричат ему: «Осанна!»

Пасхальный благовест

Понеслись ударыК синим небесам,Звонко раздаетсяГолос по лесам.Тихая долинаОтгоняет сон,Где-то за дорогойЗамирает звон.

Алексей Жемчужников

(1821–1908)

У всенощной на Страстной неделе

На улице шумной – вечерняя служба во храме.Вхожу в этот тихий, манящий к раздумью приют,Лампады и свечи мерцают в седом фимиаме,И певчие в сумраке грустным напевом поют:«Чертог Твой я вижу в лучах красоты и сиянья,Одежды же нет у меня, чтобы в оный войти…Убогое, темное грешной души одеянье,О Ты, Светодатель, молюсь я Тебе: просвети!»

Вынос Плащаницы

Выносится в толпу Святая Плащаница.Все расступаются, склоняясь перед ней.Я слышу тихий плач. Заплаканные лицаМне видны сквозь огонь бесчисленных свечей.Свершилось! Кончены предсмертные страданья.Умерший на Кресте положен в гроб Христос.И в пенье клироса мне слышится рыданье,И я роняю сам скупые капли слез.

Василий Жуковский

(1783–1852)

Stabat Mater[1]

Горько плача и рыдая,Предстояла в сокрушеньеМатерь Сыну на Кресте;Душу, полную любови,Сожаленья, состраданья,Растерзал ей острый меч.Как печально, как прискорбноТы смотрела, ПресвятаяБогоМатерь, на Христа!Как молилась, как рыдала,Как терзалась, видя мукиСына – Бога Твоего!Кто из нас не возрыдает,Зря Святую Матерь БогаВ сокрушении таком?Кто души в слезах не выльет,Видя, как над Богом СыномБезотрадно плачет Мать;Видя, как за нас СпасительОтдает Себя на муку,На позор, на казнь, на смерть;Видя, как в тоске последнейОн, хладея, умирая,Дух Свой Богу предает?О Святая! Мать Любови!Влей мне в душу силу скорби,Чтоб с Тобой я плакать мог!Дай, чтоб я горел любовью —Весь проникнут верой сладкой —К Искупившему меня;Дай, чтоб в сердце смерть Христову,И позор Его, и мукиНеизменно я носил;Чтоб, во дни земной печали,Под крестом моим утешенБыл любовью ко Христу;Чтоб кончину мирно встретил,Чтоб душе моей СпасительСлаву рая отворил!

К. Р. (Константин Романов, великий князь)