Валерий Брюсов - Том 3. Стихотворения 1918-1924 Страница 4

1917

Ариадна

Во дворце Афинском, скорбно мрачен,Спит Фессей и видит вещий сон:В теми вод белеет Накс; прозраченВоздух ночи; в звездах небосклон.

В страхе, встретя вкруг песок прибрежий,Чуть привстав, царевна смотрит вниз;А над ней, прекрасен, светел — свежийХмель меж кудрей — юный Дионис.

Буйным сонмом попирая зелень,Тигров холя, тирсы лентой свив,Фавны, нимфы, люди виноделенЖдут царя назад, в тени олив.

Он же, страстью вдруг обезоружен,Раб восторга, к деве клонит лик…Вот схватил ее венец жемчужин.«Ты — небес достойна!» — слышен всклик.

В небо вскинут, вспыхнул, — семизвездье —Там венец. Бог с девой слит. ПолнаНочь их славой, — Горькое возмездьеПьет Фессей во сне, и молит сна!

12/25 февраля 1918

Мировой кинематограф

В годину бед, когда народной вереРок слишком много ставит испытаний, —В безмерном зале мировых преданийПроходят призраки былых империй,Как ряд картин на световом экране.

По Нилу мчится барка Сына Солнца;До неба всходят башни Вавилона;Перс возвещает землям волю с трона, —Но дерзко рушат рати МакедонцаПрестол Царя Царей и Фараона.

Выходят римляне, сурово-строги.Под стук мечей куется их держава,И кесарских орлов не меркнет слава.Бегут в пустынях римские дороги,Народы рабствуют в оковах права.

Пирует Рим, льет вина, множит яства…Вдруг варвары, как буря, злы и дики,Спадают с гор, крушат всё в яром крике,И, вновь пленен мечтой миродержавства,Свой трон в руинах высит Карл Великий.

Потом, самумом пролетают в миреАрабы, славя свой Коран; монголыНесметным сонмом топчут высь и долы…Над царством царства вырастают шире…Сверкает Бонапарта меч тяжелый…

Но, жив и волен, из глухих крушенийВыходит строй народов — грозно длинный:Армяне, эллины, германцы, финны,Славяне, персы, италийцы, — тени,Восставшие, чтоб спеть свой гимн старинный!

О, сколько царств, сжимавших мир! ПриродаГлядит с улыбкой на державства эти:Нет, не цари — ее родные дети!Пусть гибнут троны, только б дух народа,Как феникс, ожил на костре столетий!

14 марта 1918

Это все — кошмар!

Кошмар («Есть в мире демон, с женственным лицом…»)

Есть в мире демон, с женственным лицом,С когтями львицы, с телом сухопарым;Садится к спящим он, согнут кольцом,На грудь, и мы — зовем его Кошмаром.

Он давит нас, и вот, в тяжелом сне,Черед видений сумрачных проходит;Дыханье стеснено, чело в огне,И судорога тщетно пальцы сводит.

Нам грезится ужасных ликов ряд:Смеются дьяволы над всем заветным,Терзают близких, алтари сквернятИ стонам вторят хохотом ответным.

Нельзя бороться и бежать нет сил:Оковы на ногах и руки в путах,Повсюду вскрыты пропасти могил…Блестят из мглы орудья пыток лютых…

И вдруг мы вспомним: это все — кошмар!Рукой свободной призраков коснемся…Все сгинет вмиг, исчезнут страхи чар,И мы, дрожа от радости, — проснемся!

Затравленный зверь

Олень затравленный напрасно взор молящийОбводит вкруг, дыша прерывно, — смерть везде;Собаки рвутся вслед, сверкают ружья в чаще…И зверь, ища пути, бросается к воде.

Плывет, глотая пар, а сзади слышит глухоЛай, крики, зов рогов; пес беспощадный, вновьВрага догнав, ему вонзает зубы в ухо…Окрасив зыбь реки, струей стекает кровь.

А лес кругом стоит роскошен, как бывало;Меж камней и коряг, журча, бежит ручей;Круг солнечный, горя торжественно и ало,Сквозь изумруд ветвей кидает сноп лучей.

Слабея, смотрит зверь вверх, в небеса, откудаЛилось тепло, и дождь, и свежесть вешних бура;Защита с высоты не явится ли? ЧудоНе совершится ль? — Нет! Пуста, нема лазурь.

И стону слабому уже не вторит эхо…Сквозь радугу слезы так странны берега…Но всюду — взвизг собак, гром криков, гулы смеха,И, кроя все, поют охотничьи рога!

16 февраля 1918

Библиотеки

Власть, времени сильней, затаенаВ рядах страниц, на полках библиотек:Пылая факелом во мгле, онаПорой язвит, как ядовитый дротик.

В былых столетьях чей-то ум зажегСверканье, — и оно доныне светит!Иль жилы тетивы напрячь возмог, —И в ту же цель стрела поныне метит!

Мы дышим светом отжитых веков,Вскрывающих пред нами даль дороги,Повсюду отблеск вдохновенных слов, —То солнце дня, то месяц сребророгий!

Но нам дороже золотой колчан,Певучих стрел, завещанный в страницах,Оружие для всех времен и стран,На всех путях, на всех земных границах.

Во мгле, куда суд жизни не достиг,Где тени лжи извилисты и зыбки, —Там дротик мстительный бессмертных книг,Веками изощрен, бьет без ошибки.

1917

Наутро после шабаша

Чу! под окошком звенят колокольчики,Белые, синие, разных оправ;Листья ольхи завиваются в кольчики,Запахи веют с обрызганных трав;

Солнце ко мне проникает приветливоДлинным лучом, между ставень, сквозь щель;Где-то гудит, осторожно и сметливо,К сладким цветам подлетающий шмель;

Все так знакомо… И песня не новаяСладко ласкает: «Ты дома, дитя!»То напевает мне печь изразцовая,Вторят ей стены, смеясь и шутя.

В теле — истома. Я дома! Давно ли яДерзко плясала, раздета, в кругу!…В душу нисходит опять меланхолия.Нет! жизнью мирной я жить не могу!

1919

Из наблюдений

Меж лун искусственных — луна,Вися на небе, в перспективе,Вздымается, робка, бледнаИ с каждым мигом боязливей.

Внизу, как буйственный бурун,Прибой людей и экипажей,И наглое блистанье лун,Вдоль улиц выставленных стражей;

Таксованных прелестниц смех,Сухое грассованье франтов,Боа неимоверных мехИ перебои шляп и бантов;

В гостиницах белеет рядОконный, — комнаты, где двоеПародию любви творят,Пороча таинство ночное…

А там, вверху, несмелых звездЧуть-чуть зубчатый свет — белеет;Туман, как туника невест,Кой-где разорванная, веет.

И та ж безмолвная луна,Свидетельница жертв Ашере,Висит, глядя, робка, бледна,На буйства в оскверненном сквере!

Октябрь 1917

Перед электрической лампой

Злобный змей, зигзагом длиннымРаздевавший темень туч,Чтоб, гремя, в лесу пустынномИль на склоне горных круч,

Ветви, поднятые дубом,Серным пламенем Зажечь,И, ликуя, дымным клубом —Смертным саваном — облечь!Змей, сносивший с неба, древле,

Прометеев дар земле!Что таишь ты, стыд ли, гнев ли,Ныне замкнутый в стекле, —

Сгибы проволоки тонкойРаскалять покорно там,Подчинись руке ребенка,Осужден — в угоду нам.

И, струя лучи из шара,Ветром зыблем над толпой,Скрывшей ленту тротуара,Пестрой, шумной и тупой, —

Чем ты занят? Иль, в причудеСмутной грезы, веришь ты,Что вокруг — вес те же люди,Те же гулы суеты;

Что, как прежде было, сытыМясом мамонта, тебяСлавят пляской троглодиты,Дико космы теребя?

В злобных лицах, в ярых взорахТы узнать бы ныне могТе же сонмы, для которыхТы в былом сверкал, как бог.

Иль века виденье стерли,И теперь, могуч и слаб,Мыслишь ты: «Не на позор лиЗдесь я выставлен, как раб?»

И, без сил, влеком на углиДлинным проводом, зигзагВ небе помнишь ты, — нам друг ли,Иль, горящий местью, враг?

1918