Владислав Ходасевич - Стихотворения Страница 4

Ущерб

Какое тонкое терзанье —Прозрачный воздух и весна,Ее цветочная волна,Ее тлетворное дыханье!

Как замирает голос дальний,Как узок этот лунный серп,Как внятно говорит ущерб,Что нет поры многострадальней!

И даже не блеснет грозаНад этим напряженным раем, —И, обессилев, мы смежаемВдруг потускневшие глаза.

И всё бледнее губы наши,И смерть переполняет мир,Как расплеснувшийся эфирИз голубой небесной чаши.

Когда почти благоговейноТы указала мне вчераНа девушку в фате кисейнойС студентом под руку, — сестра,

Какую горестную мукуЯ пережил, глядя на них!Как он блаженно жал ей рукуВ аллеях темных и пустых!

Нет, не пленяйся взором ланиИ вздохов томных не лови.Что нам с тобой до их мечтаний,До их неопытной любви?

Смешны мне бедные волненьяЛюбви невинной и простой.Господь нам не дал примиреньяС своей цветущею землей.

Мы дышим легче и свободнейНе там, где есть сосновый лес,Но древним мраком преисподнейИль горним воздухом небес.

Зима

Как перья страуса на черном катафалке,Колышутся фабричные дымы.Из черных бездн, из предрассветной тьмыВ иную тьму несутся с криком галки.Скрипит обоз, дыша морозным паром,И с лесенкой на согнутой спинеФонарщик, юркий бес, бежит по тротуарам…О, скука, тощий пес, взывающий к луне!Ты — ветер времени, свистящий в уши мне!

В тихом сердце — едкий пепел,В темной чаше — тихий сон.Кто из темной чаши не пил,Если в сердце — едкий пепел,Если в чаше тихий сон?

Все ж вина, что в темной чаше,Сладким зельем не зови.Жаждет смерти сердце наше, —Но, склонясь над общей чашей,Уст улыбкой не криви!

Пей, да помни: в сердце — пепел,В чаше — долгий, долгий сон!Кто из темной чаши не пил,Если в сердце — тайный пепел,Если в чаше — тихий сон?

Матери

Мама! Хоть ты мне откликнись и выслушай: больноЖить в этом мире! Зачем ты меня родила?Мама! Быть может, всё сам погубил я навеки, —Да, но за что же вся жизнь — как вино, как огонь, как стрела?

Стыдно мне, стыдно с тобой говорить о любви,Стыдно сказать, что я плачу о женщине, мама!Больно тревожить твою безутешную старостьМукой души ослепленной, мятежной и лживой!Страшно признаться, что нет никакого мне делаНи до жизни, которой ты меня учила,Ни до молитв, ни до книг, ни до песен.Мама, я всё забыл! Всё куда-то исчезло,Всё растерялось, пока, палимый вином,Бродил я по улицам, пел, кричал и шатался.Хочешь одна узнать обо мне всю правду?Хочешь — признаюсь? Мне нужно совсем не много:Только бы снова изведать ее поцелуи(Тонкие губы с полосками рыжих румян!),Только бы снова воскликнуть: «Царевна! Царевна!» —И услышать в ответ: «Навсегда».

Добрая мама! Надень-ка ты старый салопчик,Да помолись ЧенстоховскойО бедном сыне своемИ о женщине с черным бантом!

Закат

В час, когда пустая площадьЖелтой пылью повита,В час, когда бледнеют скорбноИстомленные уста, —Это ты вдали проходишьВ круге красного зонта.

Это ты идешь, не помняНи о чем и ни о ком,И уже тобой томятсяКто знаком и не знаком, —В час, когда зажегся куполТихим, теплым огоньком.

Это ты в невинный вечерСлишком пышно завита,На твоих щеках ложатсяЛиловатые цвета, —Это ты качаешь нимбомНежно-красного зонта!

Знаю: ты вольна не помнитьНи о чем и ни о ком,Ты падешь на сердце легким,Незаметным огоньком, —Ты как смерть вдали проходишьАлым, летним вечерком!

Ты одета слишком нежно,Слишком пышно завита,Ты вдали к земле склоняешьКруг атласного зонта, —Ты меня огнем целуешьВ истомленные уста!

Увы, дитя! Душе неутоленнойНе снишься ль ты невыразимым сном?Не тенью ли проходишь омраченной,С букетом роз, кинжалом и вином?

Я каждый шаг твой зорко стерегу.Ты падаешь, ты шепчешь — я рыдаю,Но горьких слов расслышать не могуИ языка теней не понимаю.

Душа

О, жизнь моя! За ночью — ночь! И ты, душа, не внемлешь миру.Усталая! К чему влачить усталую свою порфиру?Что жизнь? Театр, игра страстей, бряцанье шпаг на перекрестках,Миганье ламп, игра теней, игра огней на тусклых блестках.

К чему рукоплескать шутам? Живи на берегу угрюмом.Там, раковины приложив к ушам, внемли плененным шумам —

Проникни в отдаленный мир: глухой старик ворчит сердито,Ладья скрипит, шуршит весло, да вопли — с берегов Коцита.

Возвращение Орфея

О, пожалейте бедного Орфея!Как скучно петь на плоском берегу!Отец, взгляни сюда, взгляни, как сын, слабея,Еще сжимает лирную дугу!

Еще ручьи лепечут непрерывно,Еще шумят нагорные леса,А сердце замерло и внемлет безотзывноПослушных струн глухие голоса.

И вот пою, пою с последней силойО том, что жизнь пережита вполне,Что Эвридики нет, что нет подруги милой,А глупый тигр ласкается ко мне.

Отец, отец! Ужель опять, как прежде,Пленять зверей да камни чаровать?Иль песню новою, без мысли о надежде,Детей и дев к печали приучать?

Пустой души пустых очарованийНе победит ни зверь, ни человек.Несчастен, кто несет Коцитов дар стенанийНа берега земных веселых рек!

О, пожалейте бедного Орфея!Как больно петь на вашем берегу!Отец, взгляни сюда, взгляни, как сын, слабея,Еще сжимает лирную дугу!

Голос Дженни

А Эдмонда не покинет

Дженни даже в небесах.

Мой любимый, где ж ты коротаешьСиротливый век свой на земле?Новое ли поле засеваешь?В море ли уплыл на корабле?

Но вдали от нашего селенья,Друг мой бедный, где бы ни был ты,Знаю тайные твои томленья,Знаю сокровенные мечты.

Полно! Для желанного свиданья,Чтобы Дженни вновь была жива,Горестные нужны заклинанья,Слишком безутешные слова.

Чтоб явился призрак, еле зримый,Как звезды упавшей беглый след,Может быть, и в сердце, мой любимый,У тебя такого слова нет!

О, не кличь бессильной, скорбной тени,Без того мне вечность тяжела!Что такое вечность? Это ДженниВидит сон родимого села.

Помнишь ли, как просто мы любили,Как мы были счастливы вдвоем?Ах, Эдмонд, мне снятся и в могилеНаша нива, речка, роща, дом!

Помнишь — вечер у скамьи садовойНаших деток легкие следы?Нет меня — дели с подругой новойДень и ночь, веселье и труды!

Средь живых ищи живого счастья,Сей и жни в наследственных полях.Я тебя земной любила страстью,Я тебе земных желаю благ.

Века, прошедшие над миром,Протяжным голосом тенейЕще взывают к нашим лирамИз-за стигийских камышей.

И мы, заслышав стон и скрежет,Ступаем на Орфеев путь,И наш напев, как солнце, нежитИх остывающую грудь.

Былых волнений воскреситель,Несет теням любой из насВ их безутешную обительСвой упоительный рассказ.

В беззвездном сумраке Эреба,Вокруг певца сплетясь тесней,Родное вспоминает небоХор воздыхающих теней.

Но горе! мы порой дерзаемВсе то в напевы лир влагать,Чем собственный наш век терзаем,На чем легла его печать.

И тени слушают недвижно,Подняв углы высоких плеч,И мертвым предкам непостижна,Потомков суетная речь.

Жеманницы былых годов,Читательницы Ричардсона!Я посетил ваш ветхий кров,Взглянул с высокого балкона

На дальние луга, на лес,И сладко было мне сознанье,Что мир ваш навсегда исчезИ с ним его очарованье.

Что больше нет в саду цветов,В гостиной — нот на клавесине,И вечных вздохов стариковО матушке-Екатерине.

Рукой не прикоснулся яК томам библиотеки пыльной,Но радостен был для меняИх запах, затхлый и могильный.

Я думал: в грустном сём краюУже полвека всё пустует.О, пусть отныне жизнь моюОдно грядущее волнует!

Блажен, кто средь разбитых урн,На невозделанной куртине,Прославит твой полет, Сатурн,Сквозь многозвездные пустыни!

Лары