Владимир Маяковский - 100 стихотворений, которые растрогают самых суровых мужчин (сборник) Страница 4

Колыбельная песня

Липы душистой цветы распускаются…Спи, моя радость, усни!Ночь нас окутает ласковым сумраком,В небе далеком зажгутся огни,Ветер о чем-то зашепчет таинственно,И позабудем мы прошлые дни,И позабудем мы муку грядущую…Спи, моя радость, усни!

Бедный ребенок, больной и застенчивый,Мало на горькую долю твоюВыпало радости, много страдания.Как наклоняется нежно к ручьюИва плакучая, ива печальная,Так заглянула ты в душу мою,Ищешь ответа в ней… Спи! КолыбельнуюЯ тебе песню спою!

О, моя ласточка, о, моя деточка,В мире холодном с тобой мы одни,Радость и горе разделим мы поровну,Крепче к надежному сердцу прильни,Мы не изменимся, мы не расстанемся,Будем мы вместе и ночи и дни.Вместе с тобою навек успокоимся…Спи, моя радость, усни!

Иван Бунин

10 (22) октября 1870, Воронеж – 8 ноября 1953, Париж

«…Зачем и о чем говорить?..»

…Зачем и о чем говорить?Всю душу, с любовью, с мечтами,Все сердце стараться раскрыть –И чем же? – одними словами!

И хоть бы в словах-то людскихНе так уж все было избито!Значенья не сыщете в них,Значение их позабыто!

Да и кому рассказать?При искреннем даже желаньеНикто не сумеет понятьВсю силу чужого страданья!

«И цветы, и шмели, и трава, и колосья…»

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,И лазурь, и полуденный зной…Срок настанет – Господь сына блудногоспросит:«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я все – вспомню только вот этиПолевые пути меж колосьев и трав –И от сладостных слез не успею ответить,К милосердным коленям припав.

Матери

Я помню спальню и лампадку,Игрушки, теплую кроваткуИ милый, кроткий голос твой:«Ангел-хранитель над тобой!»

Бывало, раздевает няняИ полушепотом бранит,А сладкий сон, глаза туманя,К ее плечу меня клонит.

Ты перекрестишь, поцелуешь,Напомнишь мне, что Он со мной,И верой в счастье очаруешь…Я помню, помню голос твой!

Я помню ночь, тепло кроватки,Лампадку в сумраке углаИ тени от цепей лампадки…Не ты ли ангелом была?

«Шла сиротка пыльною дорогой…»

Шла сиротка пыльною дорогой,На степи боялась заблудиться.Встретился прохожий, глянул строго,К мачехе велел ей воротиться.

Долгими лугами шла сиротка,Плакала, боялась темной ночи.Повстречался ангел, глянул кроткоИ потупил ангельские очи.

По пригоркам шла сиротка, сталаПодниматься тропочкой неровной.Встретился Господь у перевала,Глянул милосердно и любовно.

«Не трудись, – сказал Он, – не разбудишьМатери в ее могиле тесной:Ты Моей, сиротка, дочкой будешь», –И увел сиротку в рай небесный.

Валерий Брюсов

1 (13) декабря 1873, Москва – 9 октября 1924, Москва

В прошлом

Ты не ведала слов отреченья.Опустивши задумчивый взор,Точно в церковь ты шла на мученья,Обнаженной забыла позор.

Вся полна неизменной печали,Прислонилась ты молча к столбу, –И соломой тебя увенчали,И клеймо наложили на лбу.

А потом, когда смели бичамиЭто детское тело терзать,Вся в крови поднята палачами,«Я люблю» ты хотела сказать.

Женщине

Ты – женщина, ты – книга между книг,Ты – свернутый, запечатленный свиток;В его строках и дум и слов избыток,В его листах безумен каждый миг.

Ты – женщина, ты – ведьмовский напиток!Он жжет огнем, едва в уста проник;Но пьющий пламя подавляет крикИ славословит бешено средь пыток.

Ты – женщина, и этим ты права.От века убрана короной звездной,Ты – в наших безднах образ божества!

Мы для тебя влечем ярем железный,Тебе мы служим, тверди гор дробя,И молимся – от века – на тебя!

Максимилиан Волошин

16 (28) мая 1877, Киев – 11 августа 1932, Коктебель

«Обманите меня… но совсем, навсегда…»

Обманите меня… но совсем, навсегда…Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда…Чтоб поверить обману свободно, без дум,Чтоб за кем-то идти в темноте наобум…И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,Кто ведет лабиринтом неведомых зал,Чье дыханье порою горит на щеке,Кто сжимает мне руку так крепко в руке…А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман…Обманите и сами поверьте в обман.

«В эту ночь я буду лампадой…»

В эту ночь я буду лампадойВ нежных твоих руках…Не разбей, не дыши, не падайНа каменных ступенях.

Неси меня осторожнейСквозь мрак твоего дворца, –Станут биться тревожней,Глуше наши сердца…

В пещере твоих ладоней –Маленький огонек –Я буду пылать иконней…Не ты ли меня зажег?

Владислав Ходасевич

16 (28) мая 1886, Москва – 14 июня 1939, Париж

В сумерках

Сумерки снежные. Дали туманные.Крыши гребнями бегут.Краски закатные, розово-странные,Над куполами плывут.

Тихо, так тихо, и грустно, и сладостно.Смотрят из окон огни…Звон колокольный вливается благостно…Плачу, что люди одни…

Вечно одни, с надоевшими муками,Так же, как я, так и тот,Кто утешается грустными звуками,Там, за стеною, – поет.

«О будущем своем ребенке…»

О будущем своем ребенкеВсю зиму промечтала тыИ молча шила распашонкиС утра до ранней темноты.

Как было радостно и чисто,Две жизни в сердце затая,Наперстком сглаживать батистаСлегка неровные края…

И так же скромно и безвестноОдна по Пресне ты прошла,Когда весною гробик тесныйСама на кладбище снесла.

Саша Черный

1 (13) октября 1880, Одесса –5 августа 1932, Ле-Лаванду, Прованс

Весна на Крестовском

А. И. Куприну.

Сеть лиственниц выгнала алые точки.Белеет в саду флигелек.Кот томно обходит дорожки и кочкиИ нюхает каждый цветок.Так радостно бросить бумагу и книжки,Взять весла и хлеба в кульке,Коснуться холодной и ржавой задвижкиИ плавно спуститься к реке…Качается пристань на бледной Крестовке.Налево – Елагинский мост.Вдоль тусклой воды серебрятся подковки,А небо – как тихий погост.Черемуха пеной курчавой покрыта,На ветках мальчишки-жулье.Веселая прачка склонила корыто,Поет и полощет белье.Затекшие руки дорвались до гребли.Уключины стонут чуть-чуть.На веслах повисли какие-то стебли,Мальки за кормою как ртуть…Под мостиком гулким качается плесень.Копыта рокочут вверху.За сваями эхо чиновничьих песен,А ивы – в цыплячьем пуху…Краснеют столбы на воде возле дачки,На ряби – цветная спираль.Гармонь изнывает в любовной горячке,И в каждом челне – пастораль.Вплываю в Неву. Острова, как корона:Волнисто-кудрявая грань…Летят рысаки сквозь зеленое лоно,На барках ленивая брань.Пестреет нарядами дальняя Стрелка.Вдоль мели – щетиной камыш.Все шире вода, голубая тарелка,Все глубже весенняя тишь…Лишь катер порой пропыхтит торопливо,Горбом залоснится волна,Матрос – словно статуя, вымпел – как грива,Качнешься – и вновь тишина…О родине каждый из нас вспоминая,В тоскующем сердце унесКто Волгу, кто мирные склоны Валдая,Кто заросли ялтинских роз…Под пеплом печали храню я ревнивоПоследний счастливый мой день:Крестовку, широкое лоно разливаИ Стрелки зеленую сень.

Мой роман

Кто любит прачку, кто любит маркизу,У каждого свой дурман, –А я люблю консьержкину Лизу,У нас – осенний роман.Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой, –Смешна любовь напоказ!Но все ж тайком от матери строгойОна прибегает не раз.Свою мандолину снимаю со стенки, Кручу залихватски ус…Я отдал ей все: портрет КороленкиИ нитку зеленых бус.Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу,Грызем соленый миндаль.Нам ветер играет ноябрьскую фугу,Нас греет русская шаль.А Лизин кот, прокравшись за нею, Обходит и нюхает пол.И вдруг, насмешливо выгнувши шею,Садится пред нами на стол.

Каминный кактус к нам тянет колючки,И чайник ворчит, как шмель…У Лизы чудесные теплые ручкиИ в каждом глазу – газель.

Для нас уже нет двадцатого века,И прошлого нам не жаль:Мы два Робинзона, мы два человека,Грызущие тихо миндаль.

Но вот в передней скрипят половицы,Раскрылась створка дверей…И Лиза уходит, потупив ресницы,За матерью строгой своей.

На старом столе перевернуты книги,Платочек лежит на полу.На шляпе валяются липкие фиги,И стул опрокинут в углу.

Для ясности, после ее ухода,Я все-таки должен сказать,Что Лизе – три с половиною года…Зачем нам правду скрывать?

Андрей Белый