Коллектив авторов - Живая вода времени (сборник) Страница 4

«Поэт, как волк, напьется натощак…»

Николай Рубцов

Как грустен пафос ложных чувств,

Грустней, чем водка без закуски.

Но все никак не излечусь

От этой глупости по-русски.

И тороплюсь свое сказать

В словах до пошлости красивых,

Что смерти в общем наплевать

На несчастливых и счастливых.

Упорно говорю не то!

И не могу остановиться,

Что, повторясь в других, никто

В самом себе не повторится.

Я, может быть, к себе суров,

А, может быть, тщеславен – вот как!

Но гнусен пафос ложных слов

Под водку в обществе погодков.

И не обманешь эту жизнь

В угаре самовосприятья…

Неверна сумрачная мысль,

Неверны братские объятья.

Пьют за меня, не видя дна,

Мои усталые погодки.

Но, Боже мой, о как грустна

Закуска на столе без водки.

Северная мелодия

Ртутным светом струится морская звезда.

Леденеет лицо, леденеет вода,

Но в тиши леденелой —

С нами – тайна любви! В тайне вечности мы!

Не нужны нам нездешние розы из тьмы

На земле ночью белой.

Кто припомнит названья погибших морей —

Там, где бездна ломала хребты кораблей

У последнего края?

Порождает молчанье во тьме глубина,

И земля черным розам навек не нужна,

Ни своя, ни чужая.

Где когда-то огонь поглотили снега —

Там сомкнулись погибших морей берега,

Зеркала, как сердца, раскололись.

К черным розам склоняется белая ночь,

И не в силах соблазна душа превозмочь,

И смещается Полюс.

И упорно преследует медленный сон:

В гулких тучах над морем гудит авион,

Удаляясь от суши.

И уносит безумцев в иные года,

Где Луной обратилась морская звезда,

Где любовь губит души.

Наваждение смертное сводит на нет

Из глубин мирозданья невидимый свет.

В душах – ангелов очи.

Не нужны нам нездешние розы из тьмы!

Для небесной любви Богом созданы мы

На Земле белой ночью.

Черным розам навеки Земля не нужна.

Порождает молчанье во тьме глубина

Белым, трепетным летом.

И бессмертье любви белой ночью во мне,

И струится морская звезда в глубине

Тихим северным светом.

Забываюсь в земной круговерти,

И безбожное время гублю.

И люблю эту жизнь, как бессмертье!

Но бессмертье, как смерть, не люблю.

Замирает на миг мое время,

Как роса на гитарной струне.

И пою по-над бездной со всеми,

И со смертью – бессмертье во мне.

Памяти незабытого поэта

Он не менял поэзию на жизнь.

Он в Слове жил, как вечности посланец.

Он повторял, угрюмо глядя в высь:

«В родной стране я, словно иностранец.»

О, как прекрасен на закате свет!

Но зримому и явному не верьте.

Он был поэтом. Умер как поэт.

Но стал вдруг человеком после смерти.

За пределом

Вспыхнул стог в темном поле, и душа на пределе, —

И не ведаешь воли, и не ведаешь цели.

Темен жребий Отчизны в торжестве круговерти,

И предчувствие жизни, как предчувствие смерти.

И душа вместе с телом на обрыве дыханья,

Будто все за пределом, за пределом сознанья.

За пределом незримым только воля Господня!

И летит стылым дымом в небо стог прошлогодний.

И предчувствие смерти, как предчувствие жизни, —

И в земной круговерти, и в небесной Отчизне.

Нет нигде человека без Божественной воли.

На околице века вспыхнул стог в темном поле.

В незримых снах

Я вижу незримые сны.

Пусть бесится время слепое.

И пенье погибшей волны

Я слышу в дыханье прибоя.

В нездешних, серебряных снах

Я душу спасти не пытаюсь.

В снегах, как в горящих стогах,

От страстной любви задыхаюсь.

Но вечность со мной до конца!

И нет мне спасенья со всеми.

И пусть разбивает сердца

Слепое, неловкое время.

Недвижна незримая высь

В земной и в небесной Отчизне.

И вечность огромней, чем жизнь,

И, может, бессмертнее жизни.

Я вижу незримые сны, —

И бесится время слепое.

Но пенье погибшей волны

Все явственней в гуле прибоя.

Ночное одиночество

Сердце, словно валенок в пыли,

А душа, как рыба в липкой тине.

Слава Богу, жители Земли

Позабыли обо мне, кретине.

Позабыли на два, на три дня.

И за эту милость, слава Богу!

И во тьме, как ангел из огня,

Выхожу один я на дорогу.

Ухожу в туман родных равнин,

В темный знак вопроса обращаюсь.

В никуда бреду совсем один,

Но домой с любовью возвращаюсь.

Это все – незримый, чудный сон.

Это все – мечта моя глухая,

На отшибе сгинувших времен,

У ворот потерянного рая.

Это все – в незримом далеке!

И один, во тьме безумных истин, —

Весь я, точно палец на курке,

Эй, не подходи ко мне на выстрел!..

Я все время моложе других,

Даже тех, что ушли молодыми.

Я не слышу себя средь глухих,

И внимаю молчанью с немыми.

Обращаю мгновенья в года,

И года обращаю в мгновенья.

И заветная гаснет звезда

В темном омуте стихотворенья.

Но не мыслю себя без любви,

Без единых заветных мгновений,

От земли отрываясь в крови,

Как дитя одиноких растений.

Ничего вспоминать не хочу,

Забываю, как сон, свое имя.

Будто равный, с немыми молчу,

Говорю, будто равный, с глухими.

Распахнут мир во все концы, —

И нет пределов совершенству.

Ничтожны мира мудрецы

В бесплодных поисках блаженства.

А все пытают смыслом – жизнь —

Пред бездной вечного забвенья.

Но смысл, увы, давно не смысл, —

И разум – недоразуменье!..

Из английской жизни

Он называл ее женой.

Теперь, увы, зовет сестрой,

Сестрой немилосердия.

Но братом ей не станет он.

Любовь былая, будто сон, —

И нет во сне спасенья.

И нет спасенья никому, —

Кто обращает свет во тьму

В безумье обладанья.

Молчание – не тишина.

Любовь молчанью не нужна!

И ни к чему рыданья.

Грядущее

Все скупее земные желанья,

И напрасно галдит воронье.

Отступают пустые мечтанья,

И ничтожно неверье мое.

И внимает душа настоящему,

И грядущие сны далеки.

И уносятся листья скользящие

По теченью осенней реки.

Может, сбудется самое лучшее!

Но бессчетно сжирая года,

Никогда не наступит грядущее.

НИКОГДА! НИКОГДА! НИКОГДА!..

В июльских дождях

Пролетел легкокрылый июнь,

Где мы были навек молодыми.

Стало время седым, будто лунь,

И мгновения стали седыми.

Мы угрюмо молчим о своем,

Будто в бездну на миг заглянули.

Как слепые по травам бредем

За слепыми дождями июня.

Но бессрочный июнь впереди,

И мгновенья без убыли света.

И прозреют слепые дожди

На околице вечного лета.

Презрев пустое время,

Судьба дает отсрочку.

Но медленно и верно

Я обращаюсь в точку.

И все ж еще поется!

И в даль иду по росам.

И пусть в лицо смеется

Огромный знак вопроса.

Я вечен в невозможном,

Где рай не помнит ада!

Где никому не должен,

Где ничего не надо.

Памяти Селинджера

Кто-то верит безумию зла,

И не ждет всепрощенья от Бога.

И поет золотая игла

В черном пепле сгоревшего стога.

Кто-то верит безумию лжи,

Кто-то правде не верит в безумье.

И над пропастью бродят во ржи

Одинокие звери безлунья.

Я могу эту жизнь позабыть

За оградою вечного сада.

Я могу сам себя повторить,

Но любви повторенья не надо.

Что мне тайная пропасть во ржи?!

Что мне темная зависть безумья?!

Коль привольно в потемках души

Одинокому зверю безлунья.

Все темней этой жизни стезя.

Напролет в темном поле ни зги.

Умирают до срока друзья.

И бессрочно плодятся враги.

И плодится завистное зло.

И в стогу задохнулась игла.

А кому-то опять повезло:

Он поверил в безумие зла.

Этот мир повредился в уме, —

И безумье выходит на круг.

И друзья затерялись во тьме,

И друзьям я сегодня – не друг.

И молчу я один без огня.

Опрокинулась ночь, как овраг.

И врагов нынче нет у меня,

Ибо я – сам себе – главный враг.

«Бессмертному»

Бессмертье заплутало где-то,

А смерть, увы, свое берет.

Вот тот умрет! И тот!.. И этот!..

Но этот?! Этот не умрет.

Ему до Бога нету дела

В потемках дьявольских времен.

Его душа давно истлела,

И смерть, как жизнь, обманет он.

Он – царь-упырь! Он призрак века.

Главарь уродов и калек.

И нет его как человека,

Для Бога он – не человек.

В стакане чайном роза сохнет.

А этот?! Этот не умрет!

Он не умрет! Он только сдохнет!..

Но жидкий чай, давясь, допьет.

Вечный свет

1

Вдруг кажется, что зло не превозмочь,

И сгинуло бессмертье в бесконечном.

Но свет рождает неземная ночь,

И, слава Богу, эта ночь не вечна.

2

Вдруг кажется: не эта жизнь прошла!