Неизвестен Автор - Современные куртуазные манеристы (сборник) Страница 4

9.

Начальник крутильно-прядильного цеха Варфоломей Ерофеич Каплан был меломаном, когда пела Пьеха, и пил, если цех не вытягивал план. А план был большим, напряженным и трудным, а в пряже такая обрывность была, что Варфоломея горящие "трубы" всегда раскалялись почти добела! - Почти довела до истерики, стерва!услышал Каплан сквозь рокочущий гул, и так на пределе измотаны нервы, а ты позволяешь такое - прогул!.. Иди объясняйся с начальником, крыса!.. Надтреснуто скрипнула старая дверь... - Простите, к вам можно? - Входите, Лариса... Ну что там у вас приключилось теперь? Теперь, когда все горизонты открыты! Теперь, когда трудимся все мы в поту! Теперь, когда все рубежи перекрыты! Теперь, когда каждый трояк на счету! Теперь, когда каждый... - Каплан поперхнулся и строго на девушку поднял глаза... И вдруг неожиданно он улыбнулся, как это случалось лет тридцать назад. Лариса сидела, как дева, как фея, и тихо к груди прикасалась рука... - Эх! - выдохнул Варфоломей Ерофеич, впервые подумав, что жизнь коротка.

10.

В платьице коротком, мимо синего шара с блеклой краскою обшарпанной... - Я люблю тебя, моя красивая шелестели чьи-то губы жаркие. - Я люблю тебя, моя прекрасная! шелестели чьи-то руки сильные. Мимо плача, мимо платья грязного, мимо пляжа, вдоль залива синего.

11.

- Да ты не волнуйся, все будет путево! - у Варфоломея вспотела рубаха, - А хочешь - устрою одну из путевок в круиз по Европе со скидкой соцстраха? Да что ты раскисла, на самом-то деле? О чем загрустила? Все было так мило... А хочешь - в Бразилию на две недели? Могу посодействовать. Ты заслужила... А стаж в этом деле не так уж и важен. Важна репутация!.. Что? Не понятно? - Понятно. Катитесь с Бразилией вашей... А я там была уже... Только - бесплатно.

12.

Улетали журавли. Мимо дома улетали. И казалось - до земли синим клином доставали. Задевали о порог, осыпая мелкой дрожью и распутицу дорог, и распутье бездорожья... Улетали, в вышине разметая эхо гула... Плыли тени по стене... Дед Кузьма привстал со стула: - Ты вернулась... Бог ты мой! Как же так? Вернулась, Ларка! Насовсем уже, домой!.. - Ладно, деда, хватит каркать... Я и так ведь на мели... - Довели... Эх, бабы-дуры! Улетали журавли. У плетня толкались куры.

***

(Эпилог)

Мимо плеса, мимо леса синего

журавли летели в страны жаркие.

И взмывало небо парусиною...

И колеса по асфальту шаркали.

Добрынин Андрей Владимирович

Родился в 1957 году в Москве

Окончил экономический факультет ВАСХНИЛ им. Тимирязева

Сотрудник московских издательств

Со-редактор газеты "Клюква"

Участник всех орденских сборников

Автор книг: "Черный пробел" (1992), "Пески", "Бестиарий" (1994) "Холод" (1995)

Ряд стихов переведен на иностранные языки

Член Союза Российских писателей

Великий Приор ОКМ

xxx

С запада тянутся тучи, клубясь, Утро мрачней чем итог перестройки, Рыжая сука по кличке "Чубайс" Праздно слоняется возле помойки. Я у помойки люблю постоять, Нравится мне созерцанье отбросов, Только вот сука пристанет опять, Ей не понять, что такое философ. Смотрит в глаза, ничего не боясьКто же тут правильно мысли оформит? Прочь, беспардонная сука Чубайс! Пусть тебя, суку, Америка кормит. Каждый стремится хоть что-то урватьБабы, политики, дети, собаки. Выстроить всю эту жадную рать И показать на помойные баки: "Там даровая таится жратва, А не в дырявых карманах поэта. Место вам всем на помойке, братва, Нынче же в жизнь воплощается это. Вот они где, даровые харчи, А не в моих невысоких доходах. Рьяно в тухлятине ройтесь, рвачиИ обретете питанье и отдых. Ну-ка на первый-второй рассчитайсь! Знайте: ленивым не будет поблажки: Рыжая сука по кличке Чубайс Будет кусать их за толстые ляжки".

"Случайных встреч на свете нет...."

Случайных встреч на свете нет, И вот друг друга мы нашли; Перемещения планет К одной помойке нас вели. Качаясь, ты к помойке шла, Открыв в улыбке шесть зубов, И враз мне сердце обожгла Непобедимая любовь. Душою я взлетел до звезд И машинально закурил, И чуть протухший бычий хвост Тебе я робко подарил. Тебя умчать я обещал В цветущий город Душанбе, И цикладолом угощал, И звал в котельную к себе. Соединила нас любовь В котельной, в сломанном котле, Но мы отныне будем вновь Скитаться порознь по земле. Я скинул ватник и порты, А майка расползлась сама, Но тут захохотала ты, Как будто вдруг сошла с ума. Что ж, хохочи и не щади Моих возвышенных идей, Увидев на моей груди Четыре профиля вождей. Исполнил я свой долг мужской, Но этого не будет впредь, Не в силах к женщине такой Я страстью подлинной гореть. Мы в парк весенний не пойдем С тобой бутылки собирать; Нам никогда не быть вдвоем, Раз на вождей тебе насрать. Другую буду похмелять Одеколоном я с утраВедь мне нужна не просто блядь, А друг, соратник и сестра.

"В Ростове, у рынка центрального..."

В Ростове, у рынка центрального, Усядусь я прямо в пыли, Чтоб звуки напева печального С гармошки моей потекли. Пою я о девушке брошенной, Печальной, хорошей такой, И смотрят в мой рот перекошенный Грузины со смутной тоской. Нечистой наживы глашатаи Поймут, что барыш ни к чему, Раз грубые бабы усатые Их ждут в надоевшем дому. Поймут, что всей жизнью расплатятся Они за свое ремеслоВедь счастье в голубеньком платьице В слезах безвозвратно ушло. Торгуют они помидорами, Но деньги считают едва ль, Впиваясь незрячими взорами В закатную нежную даль. И скоро торговцы советские Почувствуют горький экстаз, И слезы хрустальные, детские Из красных покатятся глаз. Веду я мелодию грустную И горько трясу головой, И жижею сладкой арбузною Приклеен мой зад к мостовой. Струятся рулады печальные И в кепку мне сыплется медь, И яркие мухи нахальные Стремяться мне в рот залететь. И зорко слежу я за кепкою: Когда она будет полна, За ваше здоровьичко крепкое Я белого выпью вина. (из книги "Триумф непостоянства")

xxx Противная американка По имени Олбрайт Мадлен напором тяжелого танка Пытается "взять меня в плен". Но формула смутная эта Не может того затемнить, что хочет старуха поэта К сожительству нагло склонить. Багрянцем пылает помада На лике совином ее. Противлюсь я робко: "Не надо, Не трогайте тело мое. Вы всё-таки где-то не правы Ведь вам уж немало годков.

Хоть многим старушки по нраву,

Но верьте, что я не таков.

Вы дама культурная все же,

Зачем перешли вы на мат?

Какой вы пример молодежи,

Какой вы к чертям дипломат?

И разве для вас оправданье,

Что все происходит во сне?

Оставьте свои приставанья

И в брюки не лезьте ко мне.

И дергать за ядра не надо,

Они - деликатная вещь..."

Но дряхлая эта менада

Вцепилась в меня, словно клещ.

И на ухо мне прошипела:

"Умолкни, славянская вошь!

Свое худосочное тело

Америке ты отдаешь.

И ежели ты не заткнешся,

Тебя в порошок я сотру,

За мною ведь авианосцы,

Все НАТО и все ЦРУ.

За мной - неулыбчивый Клинтон

И пушки, несущие смерть,

Но если полижешь мне клитор,

То доллары будешь иметь".

Чапаев - и тот, несомненно,

Струхнул бы на месте моем,

И мы до тахты постепенно

Допятились с нею вдвоем.

Упал я в смятении духа

В звенящие волны пружин,

И вмиг завладела старуха

Сокровищем честных мужчин.

Свершилось - и взвыла старуха,

И пол заходил ходуном,

И гром, нестерпимый для слуха,

Змеей полыхнул за окном.

Поганками ввысь небоскребы

Поперли из почвы родной,

И образы, полные злобы,

Нахлынули мутной волной.

И Рэмбо, и дон Корлеоне,

И Бэтмен, и прочая мразь...

На темном ночном небосклоне

Реклама глумливо зажглась.

И сызнова дом покачнулся

То пукнул Кинг-Конг во дворе.

В холодном поту я очнулся

На мутной осенней заре.

Старуха куда-то пропала,

Один я лежу в тишине,

Но скомканы все покрывала

И пляшет реклама в окне.

Заморские автомобили

Под окнами мерзко смердят,

Вдоль стен под покровами пыли

Заморские вещи стоят.

Мой столик уставлен закуской,

Пустые бутылки на нем

И запах какой-то нерусский

Витает в жилище моем.

Моя несомненна греховность,

И горько кривится мой рот:

Вот так растлевают духовность,

Вот так подчиняют народ.

Поддался угрозам старухи,

К шальной потянулся деньге,

Хотя и одной оплеухи

Хватило бы старой карге.

Посулами старой ехидны,

Признайся, ты был потрясен.

Как стыдно, о Боже, как стыдно,

Пускай это был только сон.

Вздыхаю и мучаюсь тяжко,

Горя на духовном костре,

Но в тысячу баксов бумажку

Вдруг вижу на пыльном ковре.

И в новом смятении духа

Я думаю, шумно дыша:

"Старуха? Конечно, старуха,

Но как же в любви хороша!"

xxx

Мы долго и тщетно старались