Аркадий Застырец - Глубинная почта Страница 4

Город

Вену себе отвориввялотекущей рекой,видимо – всё-таки жив,но ни ногой, ни рукой.Бело-зелёный, рябой,и не петух уж, а гусь,не наглядеться тобой,не наиметься боюсь.Что, не видав, не поймёшьюркой дороги твоей —видимо, всё-таки ложь,картоплетенье путей.В памяти сонной висишьна предрассветных парах;женского рода – Парижь,вольная втайне Серах.Ярости не удержать,бл..и прохожей грубя:– Я не хочу умирать,Я ненавижу тебя.

Лара в чирчике

С невидимкой на виске,Скрыта летом, точно мелом,Платья с бантами пробеломМоя Лара в Чирчике.

А вокруг – цветенье роз,Чёрно-сахарные сливыИ, отдать плоды счастливый,Ярче солнца абрикос.

Дети, небо, свет, вода,Жаром-жар живородящий…Я ж – ещё не настоящий,Мне пока нельзя туда.

Самолёт с моей рукиУлетел в одно касанье.Что мне чаянье и тщанье?Неделимо далеки!

О единственном глоткеПо незнанию мечтаюИ над атласом гадаю:Кто там? Где там? В Чирчике?..

Срединная пора…

Срединная пораВзлетающего лета,Когда царит жара,Сухой грозы примета,Когда не крест, а плюсВ заглавии у чисел,Цветенья пышен юзИ липок пота бисер,Меня свести с умаСпособна постепенно…

Мне ж по сердцу зима,Где всё тепло застенноИ даже серый дым,Взмывающий на небо,Легко исповедимОт бани или хлеба.Мне осень подавай,Чьи сны в златых заслонахУводят в снежный рай,Невидимый на склонах.

Иосиф в Египте

Ещё один взошёл Иосиф,Обиду в сидоре несяИ землю на небо подбросив,И голося, и голося…

Меж тем, окуклился Египет —Опять во тьме, опять рабы…Иосиф срифмовал бы «выпит».И я бы мог, кабы не бы.

Как на ладонной тёмной складке,Лежит вся Африка во мне,В войне, в огне играя в прятки,И вроде есть, и как бы не…

И кто сказал, что беспрестаннаЛелеющая сытых львовТрава, Танзания, саванна?Не плод ли северных грибов?

И кто сказал про эти нити,На острых крыльях ноября,Где снег из ласточкиной прытиМолчит до смерти говоря?

Ни мифом вырезанный Лосев,Очками рухнувший в цветы,Никто не говорил, Иосиф,Ни даже ты, ни даже ты!

Ни свет июльский, угасая,Нам точных не диктует глаз,Ни землю на небо бросая,Иосиф, ты не сдвинешь нас.

И на штыре воложном НилаВ зрачок с орбиты введено:Вот вам и золото, и сила,И тьмы горчичное зерно.

Старики

Не так уж часто умираютВ жилом массиве старики —По вечерам они играют,И реют в небе колпачки,

А на рассвете, став по зовуНа ширину понурых плеч,Внимают бережному слову,Хоть там и нечего беречь.

Их память ничего не стоит,И до невидимости белТот свет, который звёзды строитНа кончиках чертёжных стрел.

Их время нынче на исходе,Их немощь силы не сулит,Они подвержены погодеИ связаны движеньем плит.

Иные слепы, немы, глухи,Скрипят в тумане костыли,При стариках живут старухиПод притяжением земли.

Спроси у них – тебе расскажутПро бегство, голод и войну,О том, что шьют они и вяжутИ смерть во всём подобна сну,

А сон подобен юной жизни,Где солнце, брызги, взор и стать,И даже дремлющий на тризнеУмеет голубем летать.

Пинап-2012

Это чья во тьме пилоткаПоплыла-затрепетала,Точно атомная лодкаБез ветрила и штурвала?

Чьё молчанье – фора рыбамВ полном смерти медсанбате?Чей алеет мягким сгибом?Чьи в жару прохладны стати?

Это что за нарушеньеТрёх ньютоновых законов?Чьей невинности крушеньеСходит в хоре горних звонов?

Это храброй санитарки,Чьи в палате неуступки —Полумёртвому припаркиПод огнём небесной крупки,

Чья ладонь теплей июляДо того, что рады боли,Стонут, кличут: «Аля, Гуля,Уля, Мила, Юля, Оля!»

Парады, сирень, физкультура…

Парады, сирень, физкультура,Ждёшь утра всю ночь до утра…– Куда ты торопишься, дура?Пять-тридцать, ещё не пора.И что тебе это движенье,В горе керосиновый гулИ в улицу строя вторженье,Чуть ветер – и солнце задул?Зачем тебе равенство, девка?Всех краше ты и веселей.К чему тебе с прочими спевка?Ангиной с утра заболей!– Ах, матушка, матушка, что вы!Я верю, что нынче мы всеК разбегу по взлётной готовыБетонной во сне полосе.Не зря в волосах, белоснежны,Взрываются банты легко,Недаром, чисты и прилежны,Натянуты туго трикоИ руки умеют волнамиПомалу ходить от плеча,И флаг пламенеет над намиПо холоду шёлк волоча!

Глаза профессора

Третий глаз? Не смешите меня.У профессора всяко их шесть.Для воды, для земли, для огня,Чтоб дышать, чтобы пить, чтобы есть.

И, конечное, шесть – не предел,Открываются за полночь к нимЖивописецкий глаз-новодел,Стихотворческий глаз-невредим.

А когда, наглядевшись, уснут,Замережась ресницами в тишь, —Отворяются глаз-первопутИ помощник его – карамыш.

Ну и, чуть приступает рассвет,Что ни шесть, к своему волшебству, —Разгуляется глаз-небовед,Непокорный телес естеству.

Он уносит профессора ввысь,Через радуги струнный разбор,Так что без толку звать – оглянись!И впустую кричать – мутабор!

Спящий в снегу

Спящий в снегу забывает о боли,То есть, не просто не чувствует, аВдруг отрывается воздухом волиИ улетает, как моль от винта.

То есть, не пьянь в забытьи, а трезвея,С каждой секундой над морем и тьмойВеруя крепче, и рея, и вея,Спящий, казалось бы, прошлой зимой…

И не покорный изгибам простора,Ибо закону летит вопреки,Не баритон или тенор из хора,Не продолжение Божьей руки,

Но на любом языке говорящий —Это не снег на морозе скрипит —Временно всё ещё медленно спящий,Даже – не важно – и мёртвый на вид.

За Виктором недавно Зинаида…

За Виктором недавно Зинаида,И вот уже затеяли ремонт —Для чистого и радостного вида,Комбинезон, графин, косынка, зонт…

Заварен в самый раз и даже лишкуКрахмальный клейстер в розовом тазу.И не на вечер, на ночь – передышку,Торопятся – как путники в грозу.

Как все бывают, молоды и гладки,Ни облачка на высветленном лбу,Обои клеят в правильном порядке,Не озираясь: что там на горбу?

За Виктором недавно Зинаида:И года нет, как счастье началось.Во власти новобрачного рапидаТак хорошо! Не до смерти небось…

И в сером этом выгоревшем тоне,В прекрасных лиц мерцающем наклонеИз прошлого сквозь фотоаппаратНебесные глаза и не глядят.

Сюзанна без старцев

Исполнена пены морской венерической ванна,По мокрым плечам, золотясь, утекает рассвет,И груди водой не теплее рассвета СюзаннаНевинно ласкает… А старцев-то,старцев-то – нет.

В белёсых глазах не метнётся тяжёлое пламя,Артритные пальцы не станут от пульса трястись…Сюзанна чиста, как империи белое знамя,Чиста и прекрасна, как ты за неё ни возьмись.

Она погружается телом в прозрачную воду,И на пол течёт, как воде и велел Архимед…А старцы замешкались: трудно им стало по ходу,Их плоть не восстанет купаниям тайным в ответ.

Они умирают – их похоть, увы, опоздала;Старейшины рода и града усталые львыНисходят навеки с привольных страстей пьедестала…И некому трогать Сюзанну и мучить, увы.

Безгрешность железна, стыдливость её неустанна,Но старцев-то нету – кому ж это всё испытать?Ни старца, ни мужа, ни мальчика… Плачет СюзаннаИ прячет от зеркала в мыле бессмысленном стать.

Мой брат погиб в Афганистане…

Мой брат погиб в Афганистане…Где он и не был никогда.С аванса в водочном дурманеОн вновь и вновь летал туда

На оглушительной вертушке,Сжимая жаркий автомат,И спирту был из мятой кружки,Из алюминиевой, рад.

Мой брат погиб в Афганистане…В жару и гибельный морозОн явь в отчаянном обманеСшивал струями мутных слёз

И врал о небе КандагараИ тайной миссии своей,О вкусе горького угараНа веках раненых друзей.

От света выцветшею бровьюОн боль к закату прижималИ рисовал текущей кровьюНа горизонте контур скал.

Мой брат погиб в Афганистане…Я не сумел его спасти —Ни на такси к жене ТатьянеКривого насмерть увезти,

Ни в Пасху на богослуженье,Ни в воскресенья летний лес,Какое, на фиг, тут спасенье,Ведь он в такую даль залез!

Сквозит по дому…