Луна и Смерть - Федерико Гарсиа Лорка Страница 4

class="v">и разрыдаться.)

А ночной горизонт

искусан кострами.

(Я ведь сказал: один

я хочу остаться

и разрыдаться.)

Неожиданное

Перевод Виктора Андреева

Мертвый, на улице он лежал,

с кинжалом в груди.

Никто из прохожих его не знал.

Как дрожит фонарь на ветру,

Боже!

Никак не может унять он

дрожи.

Холод рассвета скользнул по лицу.

Но никто не решился

закрыть глаза мертвецу.

Мертвый, на улице он лежал,

да, с кинжалом в груди,

нет, никто из прохожих его не знал.

Солеа

Перевод Анатолия Гелескула

Под покрывалом темным

ей кажется мир ничтожным,

а сердце – таким огромным.

Под покрывалом темным.

Ей кажется безответным

и вздох и крик, унесенный

неумолимым ветром.

Под покрывалом темным.

Балкон распахнулся в дали,

и небеса балконом

текли и в зарю впадали.

Ай айяйяй,

под покрывалом темным!

Пещера

Перевод Анатолия Гелескула

Протяжны рыдания

в гулкой пещере.

(Свинцовое

тонет в багряном.)

Цыган вспоминает

дороги кочевий.

(Зубцы крепостей

за туманом.)

А звуки и веки —

что вскрытые вены.

(Черное

тонет в багряном.)

И в золоте слёз

расплываются стены.

(И золото

тонет в багряном.)

Встреча

Перевод Виктора Андреева

Ни ты и ни я, право слово,

не жаждали

встретиться снова.

Ты… почему, ты знаешь сама.

Я… я страстно влюбился в другую.

Одолевай

дорогу крутую.

Остались следы от гвоздей

на ладонях моих.

Неужели же ты

не увидела их?

Никогда не смотри назад,

тревожить покой твой не стану;

лучше, как я,

святому молись Каэтану,

чтобы ни ты и ни я, право слово,

не жаждали

встретиться снова.

Заря

Перевод Виктора Андреева

Звон колокольный

в рассветной прохладе, —

слышен и в Кордове он,

и в Гранаде.

Светлые слезы Андалусии, —

видят их девушки

в утренней сини.

И среди гор,

и у моря

в низине.

Юбки мелькают,

стучат каблучки,

ритм солеа́, —

улица светом

вся залита.

Звон колокольный

в рассветной прохладе, —

слышен и в Кордове он,

и в Гранаде.

Поэма о саэте

Перевод Анатолия Гелескула

Лучники

Дорогами глухими

идут они в Севилью.

    К тебе, Гвадалквивир.

Плащи за их плечами —

как сломанные крылья.

    О, мой Гвадалквивир!

Из дальних стран печали

идут они веками.

    К тебе, Гвадалквивир.

И входят в лабиринты

любви, стекла и камня.

    О, мой Гвадалквивир!

Ночь

Светляк и фонарик,

свеча и лампада…

Окно золотистое

в сумерках сада

колышет

крестов силуэты.

Светляк и фонарик,

свеча и лампада.

   Созвездье

севильской саэты.

Севилья

Севилья – башенка

в зазубренной короне.

    Севилья ранит.

    Ко́рдова хоронит.

Севилья ловит медленные ритмы,

и, раздробясь о каменные грани,

свиваются они, как лабиринты,

как лозы на костре.

    Севилья ранит.

Ее равнина, звонкая от зноя,

как тетива натянутая, стонет

под вечно улетающей стрелою

Гвадалквивира.

    Ко́рдова хоронит.

Она смешала, пьяная от далей,

в узорной чаше каждого фонтана

мед Диониса,

горечь Дон Хуана.

    Севилья ранит.

    Вечна эта рана.

Процессия

Идут единороги.

Не лес ли колдовской за поворотом?

Приблизились,

но каждый по дороге

внезапно обернулся звездочетом.

И в митрах из серебряной бумаги

идут мерлины, сказочные маги,

и вслед волхвам, кудесникам и грандам —

Сын Человеческий

с неистовым Роландом.

Шествие

Мадонна в ожерельях,

мадонна Соледад,

по морю городскому

ты в лодке проплыла:

сама – цветок тюльпана,

а свечи – вымпела.

Минуя перекаты

неистовых рулад,

от уличных излучин

и звезд из янтаря,

мадонна всех печалей,

мадонна Соледад,

в моря ты уплываешь,

в далекие моря.

Саэта

Спешите, спешите скорее!

Христос темноликий

от лилий родной Галилеи

пришел за испанской гвоздикой.

Спешите скорее!

Испания.

В матовом небе

светло и пустынно.

Усталые реки,

сухая и звонкая глина.

Христос остроскулый и смуглый

идет мимо башен,

обуглены пряди,

и белый зрачок его страшен.

Спешите, спешите за Господом нашим!

Балкон

Лола

поет саэты.

Тореро встали

у парапета.

И брадобрей

оставил бритву

и головою

вторит ритму.

Среди гераней

и горицвета

поет саэты

та