На стихи не навесишь замки - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова Страница 4

рвём и рвём не спеша.

А если тебе, ворона,

приелась такая жизнь,

закрой уши, не слушай звона.

Я каркаю! Ты пиши.

Левый из Петрограда

— Она что, на смерть нарывается?

— Да, да, смертью всё и кончается,

всё заканчивается тризной,

когда нет уже веры в отчизну,

а наши большие медали

мы глупым врагам раздавали.

Нет, жизни такой мне не надо!

Эй, левый из Петрограда,

ты правого, что ли, обидел —

нож из кармана выудил…

Я всё это проходила,

всё это было, было

и повторяется вновь.

И ещё сто раз повторится.

Ты забыл, Мир в мир не влюбился,

Миру мир не нужен, однако.

Прощай, мой воин, ты в драке

погибнешь. Я старой стану,

кости твои достану

и напишу, как было:

ты победил его —

правого из Петербурга.

Внучка кушает булку,

хлеба на полях сжигают,

зачем-то все едут в Израиль.

Мы больше не будем ждать

Нет, ты больше не будешь

ждать уже ничего,

эти порталы-порты

связь времён, вот и всё.

В стране каучуковой воли,

в стране бумеранго-грёз

не было лучшей доли,

как осколки копить из слёз.

Душа зачем-то держалась,

за что-то цеплялась трава.

Если ты не взорвалась,

значит, сегодня жива.

Может быть и недолго

нам всем тут осталось жить,

но мы собираем осколки

для того чтобы ими бить!

Нет, мы больше не будем

ждать уже ничего.

Зачем-то твердим: «Не забудем!» —

это все, что осталось нам. Всё.

А небо сыплет «подарки»

градом из взрывов и пуль,

мы кровью пишем ремарки:

«Сегодня я умер. Уснул».

Книга каменных веков

Я напишу вам книгу каменных веков,

в ней мало кто будет жить без оков,

в ней день на день ложится.

Кто спит, тому ничего не снится;

кто не спит, тот в оковы влезает.

В этой книге даже господь страдает.

Жалость, помноженная на участие —

вот те маленькое твоё счастье.

Пей его воду —

нету в ней броду,

нет у воды берегов!

В книге моей лишь моря без оков,

без берегов. Без лесов леса.

И длинные, длинные волоса

у царицы Печали.

Её грустить отучали,

а она всё плакала с неба.

И кто бы, где не был,

его накрывали её дожди:

«Дождись, дождись

равенства, братства!»

— Мы в рабстве! —

кричали граждане в небо.

В ответ доносилось: «Небыль».

И века

каменьями ложились пока.

Каменные, каменные века.

И длинные, длинные волоса.

Вот и вся книга,

она не длинна, она дика.

Снова я воин света

Если есть на свете

воины света,

то обязательно где-то

ходят воины тьмы.

И где бы они ни ходили,

их воины света ловили,

ловили и ставили к стенке.

Где те большие застенки,

где томятся воины света?

Ответите вы и за это!

А воины тьмы молчали,

видимо, заскучали

и от скуки плевались только.

Но воинам света не больно.

На то они и воины света,

чтоб ловить летающих где-то

воинов тьмы:

— Что сидишь, поэтесса, пошли

не в кулачном бою махаться,

а в бой великий ввязаться:

в эти новые, новые войны,

от которых тебе не больно,

не больно уже никогда —

такая твоя «звезда»!

И я шла в те бои и билась:

сама с собой материлась,

сама себе письма писала,

сама себе задавала

больные, больные вопросы:

может, всё это бросить,

плюнуть на жизнь и двинуть

туда, где не смогут вынуть

душу мою из тела?

На звезду Андромеду хотела.

Ведь зачем мне, воину света,

разговаривать с воином тьмы?

Говорю, говорю… Нет ответа.

Да пропадом пропади!

Пропадом я пропадала,

да и пропала б совсем.

Но много прошло или мало,

и вот я пишу за всех.

Снова я воин света,

ищущий воинов тьмы,

и если есть они где-то,

то должны за мною прийти,

чтобы к стенке меня поставить

и душу вынуть опять.

Кто-то должен это исправить!

Не хочу об этом писать.

Дули мы детям в спины

Белые бедуины,

чёрные города,

дули мы детям в спины,

казалось бы, навсегда.

Песок уходил в воду,

мозоля злые глаза.

Дети по переходу

шли в чужие края.

Молча солнце смотрело,

лукавя хитрый свой глаз,

чего-то оно не успело,

но это уже не про нас.

Ловко или неловко

в усталые души глядеть.

Дети шли. Мы смотрели.

Им и это терпеть.

Белые пароходы

мелькали где-то вдали,

дети шептали: «Уроды!»

Куда, куда ж они шли?

Памятники Вселенной —

детские эти следы.

Мы их сотрём, несомненно,

куда б они ни вели.

Намеренно или просто,

просто текли года.

Тебя, малыш, тянет к звёздам?

Значит, лети туда!

Не было у них воинов

Началось всё с Египта…

Не было у них воинов,

не было ничего,

были мужчины из племени

и женщины Вам-чего.

Не было у них воинов,

не было ничего,

и поэтому прибывшим воинам

сказали они: «Вам чего?»

Не было у них воинов,

не было ничего,

убили их всех те воины.

Пять тысяч веков прошло.

И теперь уже наши воины,

крепко держащие сталь,

вспоминают прошлых Не-воинов:

— Были Не-воины. Жаль.

И если ты нынче не воин,

ты точно будешь убит.

Времена наступают тяжёлые.

Вспомни тех, кто забыт.

Спи, тебя найдут, себя прославят

Снилось мне, что родилась я на новой планете:

там были герои, рыцари, плакали дети.

Там реки чисты, озёра белы и лужи крови,

бесконечные войны и горы,

голуби, куры, мясо.

Планета Землёй звалася.

Я проснулась от страха.

Не бойся, деваха,

завтра снова в полёт

в бесконечные дебри.

И покой тебе обеспечен:

серый волк возле дома рыщет,

полиция тебя ищет,

медведи в двери ломятся!

Спи, нечему больше меняться.

На этой и той планете

грустные, грустные дети

пускают кораблики в лужах кровавых.

Спи, они сами себя прославят.

Я его у зла не украла

Исторически так сложилось:

я влюбилась, влюбилась, влюбилась

в воина смелого, но больного.

Он мне: «Ты к смерти готова?»

Я ему отвечаю:

«Пока жива и стираю

с совести тёмные пятна:

боль, зло, фашистские латки.

Но они никак не стираются.

Видно, время с нами прощается.

Ты там сильно устал или хочешь

на меня взглянуть? Ну как хочешь».

Он опять мне: «Дура дурная,

спину крутит? Ходи больная.

Ни письма от тебя, ни строчки».

Говорю я: «Строчек не хочет

наша история злая.

Знаешь, она хромая

и горбатая даже.

Мы улетим однажды

в мир свой светлый».

— В поганый!

— Ладно, туда. А правый