Антонин Ладинский - Собрание стихотворений Страница 40

18. Готическая зима («Тринадцатого века…») — Современные записки. 1930. № 41. С. 166–167. Под названием «Зима» и с разночтениями в 5-й строфе: «И по дороге темной, / Среди парнасских чащ, / Бредет поэт бездомный, / Запахивает плащ».

19. Переселение («Когда на новую квартиру…») — Звено. 1928. № 6. 1 июня. С. 313. Первые 6 строф. Следующие 6 строф были опубликованы как самостоятельное стихотворение с заглавной строкой «Слабеет голос утомленный…» — Последние новости. 1927. № 2262. 2 июня. С. 3. С разночтениями в строках 11 («Такая огненная стужа»), 13–14 («Ползут ладьи по хладной Лете / Под медленный уключный скрип») и 22 («Припомнишь пламень очагов»).

21. К музе («Под сферическою скорлупою…») — Последние новости. 1928. 13 сентября. № 2731. С. 3. С разночтением в 7-й строке («И восходит над миром Аврора —»).

22. Отплытие («Мы собираемся в дорогу…») — Современные записки. 1927. № 31. С. 254. С дополнительной 2-й строфой: «Хрустят заломленные руки / Прекрасных и румяных жен, / Но точности морской науки / Вверяем нежный полусон» и разночтением в 12-й строке: «Высокий холодеет лоб». Адамович особо отметил это стихотворение, отзываясь о номере «Современных записок»: «Стихи Ант. Ладинского, на мой взгляд, самые удачные из всех, какие до сих пор напечатаны этим молодым и даровитым поэтом. Интересна у Ладинского боязнь “отвлеченности”: образы у него возникают сами собой всякий раз, как надо передать чувство, ощущение, мысль. Он иллюстрирует чувство и мысль, вместо того чтобы выразить их. Не все в мире “иллюстрируемо”, — и мир Ладинского иногда похож на игрушечную лавку. Но, вероятно, со временем пелена с его глаз спадет. А пока пусть он “резвится", — мало кто в наши дни эту способность сохранил» (Адамович Г. Литературные беседы // Звено. 1927. 24 апреля. № 221. С. 2).

23. Караван («В дорожной сладостной тревоге…») — Звено. № 3. 1 марта. С. 149.

24. «Мы смотрим рыбьими глазами…» — Современные записки. 1927. № 31. С. 253. Обозревая номер «Современных записок», З.Н. Гиппиус привела цитаты из этого стихотворения, написав: «Ладинский — весь в широте. У него вечные дали: небес, морей, пустынь. <…> У Ладинского и ритм — то качающийся, то разбивающийся, как волны. Поэт не владеет им: ритм еще владеет поэтом. Он еще жадно отдает свое судно на волю ветрам. Пусть, это не плохо. У него еще слишком много слов, точно они летят к нему навстречу, с ветром <…> Но, повторяю, пусть, это ничего. При внимательности можно заметить, как и у Ладинского начинается отбор, выбор, самоограничение; инстинктивное пока — стремление найти свой стих, ввести воды своей поэзии в русло. Такое стремление само говорит о подлинности поэтического дара» (Антон Крайний. «Современные записки». Книга XXXI // Последние новости. 1927. 19 мая. № 2248. С. 2).

25. «В каких слезах ты землю покидала…» — Перезвоны. 1927. № 37. С. 1166.

27. Охота («В парнасских чащах голубых…») — Последние новости. 1928. 17 мая. № 2612. С. 3.

28. Поэту («Не слышит он земных страстей…») — Россия и славянство. 1930.14 июня. № 81. С. 1. С дополнительными строками вместо 1-й строки: «Гремит под солнцем славы звон, / Поэт вкушает вечный сон, / И под плитой не слышит он / Ни вздохов, ни земных страстей».

29. «В огромном мире…» — Последние новости. 1929. 3 февраля. № 2874. С. 3. С дополнительной 1-й строфой: «Ежи томятся — / В темноте, / В норе ютятся, / В тесноте».

30. «В мире слез под печальной луною…» — Последние новости. 1928. 16 октября. № 2764. С. 3.

31. «Когда кастальской стужей…» — Воля России. 1929. № 3. С. 32.

32. «Мы в стеклянном и в призрачном мире…» — Последние новости. 1928. 19 июля. № 2675. С. 3.

33. «Мир непрочен, как туман…» — Современные записки. 1930. № 43. С. 212. С разночтениями в строках 15–16: «Голубеет вечный лед, / Роза, где твой летний мед?»

34. Элегия («Нас ждет летейское забвенье…») — Последние новости. 1930. 26 января. № 3231. С. 3.

35. Роковое («Роза, ты — охапка голубая…») — Воля России. № 10/11. С. 63.

36. На полюс («Леденцом океан замерзает…») — Последние новости. 1929. 14 марта. № 2913. С. 3.

38. «Тенета бросил я на счастье…» — Звено. 1927. 1 июля. № 1. С. 29.

39. «Ты живешь, может быть, за стеною…» — Современные записки. 1930. № 43. С. 211. Под названием «Там».

Рецензируя номер журнала, Георгий Адамович особенно отметил это стихотворение: «О стихах А. Ладинского писать мне приходилось много раз. Новые его стихотворения — в особенности первое, — как всегда, талантливы и легки, блистая какой-то прирожденной “нарядностью”, которая у другого стихотворца показалась бы манерной, но у Ладинского естественна» (Адамович Г. «Современные записки», кн. 43-я. Часть литературная // Последние новости. 1930. 7 августа. № 3424. С. 3).

40. Ангелы («Нам позволено было…») — Последние новости. 25 февраля. № 3261. С. 3.

41. «Возникла из тумана…» — Последние новости. 1930. 28 августа. № 3445. С. 3.

42. Каирский сапожник («По дорогам печальным…») — Числа. 1930. № 1. С. 19–21. С добавлением 2 строф после 3-й: «Хриплый воздух погони / Смешан с пением стрел, / Розоватые кони / Скачут в лучший удел. // Лают псы на дорогу, / А сапожник, чудак, / Улыбается Богу / Средь базарных зевак».

Уже через год после выхода первого сборника Ладинский подготовил и выпустил еще один: «Северное сердце: Вторая книга стихов» (Берлин: Парабола, 1931). Тексты стихотворений печатаются по этому изданию.

Критика и его встретила весьма благосклонно.

Адамович отозвался о втором сборнике очень проникновенно и в высшей степени одобрительно: «Передо мной сборник стихов Ант. Ладинского “Северное сердце”. Мне очень хотелось бы, чтобы эту небольшую книжку прочли все те, кто любит стихи. Не знаю только, найду ли я “тон”, чтобы обыкновенным, прозаическим и сухим языком достойно рассказать о ней.

Книга удачно названа. Слово “северный” верно передает то, что для нее, может быть, наиболее характерно: чистый, снежнобелый колорит, льдистая хрупкость образов… Бывает поэзия, которая как бы идет в жизнь, чего-то от жизни ждет и требует: такова, например, поэзия Блока; и в этой глубокой “человечности” — вся ценность блоковских стихов. Из книг, о которых мне недавно довелось писать, к этой категории относятся “Парижские ночи” Д. Кнута. Но бывает и другая поэзия: уклоняющаяся от жизни, ускользающая, скорее очаровывающая, чем волнующая, скорее “прелестная”, чем “прекрасная”. Мне кажется, такова поэзия Ладинского. Она никогда не переступает той черты, которую сама себе определила. Она никогда не перестает быть искусством, “только искусством”, — и этой областью она довольствуется. Первое впечатление — стихи слегка игрушечные: не говоря уже о намеренной, пасторальной наивности выражений, они даже по внешнему виду таковы. Узкие-узкие, высокие колонки печати с равномерной аккуратностью красуются на страницах. Ни одной строчки длиннее другой, ни одного переноса, ни одного лишнего движения… Все подчищено, подлажено.

Но первое, беглое впечатление не совсем правильно. В размер, будто бы монотонный, врываются прихотливейшие ритмические перебои. В ткань слов и звуков входят пронзительно-жалобные ноты — острые, как иглы, короткие и звенящие. У Бенедиктова есть где-то выражение “замороженный восторг”. О Ладинском можно было бы сказать “замороженная грусть”. Созданный им мир совсем похож на живой, — только в последнюю минуту как будто какой-то леденящий ветерок дохнул на него и заворожил, остановил. Поэт тоскует, ахает, мечтает, поет, рассказывает — все по-настоящему, но мы не столько внимаем и верим ему, сколько любуемся им. Это — театр, искусный и изящнейший, и не случайно Ладинский так часто о театре, в частности о балете, пишет. Он возвращает нашей современной поэзии элементы волшебства, сказочности, ею утраченные. Оттого ли, что другие элементы, более суровые, более мужественные и горькие, ему недоступны? Не знаю. Об этом не думаешь, читая “Северное сердце”. Перевертываешь страницу за страницей, — и только удивляешься легкому и почти всегда безошибочному мастерству поэта, его пленительному и печальному, “холодному” вдохновению» (Адамович Г. Литературные заметки // Последние новости. 1932. 12 мая. № 4068. С. 3).

Неделю спустя в «Возрождении» появилась рецензия Ходасевича, которого книга Ладинского подвигла к рассуждениям о мифологии Петербурга: «“Северная Пальмира”… Если не ошибаюсь, традиция воображать Петербург не таким, каков был он в действительности, возникла одновременно с самим Петербургом. Его очень рано начали называть Парадизом. И хотя ничего, так сказать, абсолютно-райского не было в этом городе, только что восставшем “из тьмы лесов, из топи блат”, — все-таки это прозвище в некотором смысле уже подходило к нему, если принять во внимание, что по отношению ко всей остальной России он сразу представил собою нечто необыкновенное, поражающее воображение, даже фантастическое. Впоследствии ряд обстоятельств, отчасти исторических, отчасти же относящихся к истории словесности и других искусств, привел к тому, что воображаемый Петербург укрепился в сознании России на равных правах с действительным. Может быть, действительный был даже несколько заслонен воображаемым. Так сделался он Северной Пальмирой, в которой царствовала Северная Семирамида, Северная Минерва. Действительность, впрочем, старалась в себе воплотить мечту, и хотя Петербург не был Пальмирой, а Екатерина не была ни Семирамидой, ни, в особенности, Минервой, — все-таки эти прозвища в известной степени отвечали реальности или хотя бы какой-то одной ее стороне. Традиция, таким образом, укреплялась. Постепенно она распространилась не только на Петербург, но и на всю Россию. В “Душеньке” Богдановича, в анакреонических песнях Державина, позже — в картинах Венецианова возникла полу-воображаемая, ложно-классическая Россия, одновременно и далекая от подлинной России Фонвизина, Радищева, Болотова, и все-таки выражавшая нечто реально существующее, истинно и глубоко русское.