Василий Аксенов - «Юность». Избранное. X. 1955-1965 Страница 41

— Тормозите! Тормозите!

Владимир Ильич пытался затормозить, даже тормоза завизжали! Но было уже поздно. На повороте он ударился правым боком о железную решетку моста. Из заднего кармашка велосипеда выскочила от удара масленка и упала в воду.

Все это произошло мгновенно, на моих глазах, и я ничем помочь не мог!

Подскочил к Владимиру Ильичу, спрашиваю, заикаясь:

— Вла-ди-мир… Ильич… больно?

С трудом он отвечает:

— Да-да… конечно… но… к-кажется… не очень…

У меня отлегло от сердца… «Хорошо еще, — подумал я, — что удар пришелся о решетку, а не о железный столб ограды!»

— Владимир Ильич, попробуем слезть с машины. Возьмите меня левой рукой за шею… Так… Держитесь правой рукой за руль. Попытайтесь перекинуть правую ногу через седло…

Владимир Ильич с трудом, с гримасой боли слез с машины.

— Кажется, ничего… Стоять могу… Попробую пройтись…

Он взял машину за руль, и мы медленно сделали несколько шагов по мосту.

— Только вот что: Надежде Константиновне об этом ни гу-гу!

— Конечно, конечно! Что вы, Владимир Ильич!

Мы постояли еще немного и пошли по мосту посмотреть электростанцию.

Нас охотно пропустили на осмотр машинного зала. Только спросили:

— Русские?

— Да.

— Большевики? Меньшевики?

— Большевики.

— Очень хорошо!

Нас пригласили в большой зал, где гудели машины. Там было уже много народу.

Инженер сказал:

— К нам в гости прибыли товарищи из России, большевики.

В зале раздались дружные аплодисменты и возгласы:

— Привет большевикам!

Владимир Ильич просиял и сам в ответ зааплодировал.

— Скоро ли будет революция в России? — спросили из зала.

— Скоро! — крикнул Ленин и попросил слова.

— Товарищи! — сказал он. — У вас в Швейцарии политическая свобода, а у нас в России царское самодержавие. Но мы скоро свергнем царскую власть!

Снова раздались еще более дружные аплодисменты.

— А потом? — послышался вопрос.

— А потом мы будем бороться за социализм! (Аплодисменты.) И еще посмотрим, кто построит его быстрее: вы или мы!

— Браво, Ленин! Браво! Ура!

Мы дружески простились со швейцарскими товарищами. Владимир Ильич был очень доволен этой встречей, особенно вопросом: «А потом?»

Поехали дальше по правому берегу Роны. Но река скоро ушла от нас куда-то влево, на восток. А справа тянулись невысокие лесистые горы — Юра.

Мы долго ехали рядом, наслаждаясь природой, перекидываясь изредка несколькими словами.

Но вот сквозь редкие кусты и деревья с левой стороны дороги Владимир Ильич увидел далеко на востоке сверкавшую на солнце длинную полосу воды.

— Озеро? — спросил он.

— Нет, Владимир Ильич, это Рона.

Едем и едем дальше…

— Смотрите, — говорит Владимир Ильич, — за кустами вода!.. Да как много!.. Целая река!

— Это Рона пожаловала сюда. Наблюдайте внимательно, за ней. Она покажет нам свои фокусы.

— Какие?

— Увидите сами.

Катим дальше все по той же дороге. Вдруг наблюдательный Владимир Ильич говорит:

— Смотрите, смотрите: за кустами у берега все чаще и чаще попадаются большие камни. Да вон они торчат из воды и дальше, дальше по реке. Что за история такая?.. Нет, вы смотрите, смотрите, что только делается! Камней становится все больше и больше, а воды все меньше да меньше!

Через некоторое время Владимир Ильич останавливается и долго, с изумлением глядит на совершенно сухое каменное ложе исчезнувшей реки…

Затем он срезает с куста длинный прут, спускается на дно сухого русла и внимательно исследует щели между камнями, проталкивая туда прут. Затем выходит на берег и сообщает мне:

— Воды нет нигде!

— Вот это чудесное явление природы и называется «Perte du Rhône» — «Пропажа Роны».

— Да, да… Была река, и нет ее… пропала!

Владимир Ильич задумался… Потом вдруг сказал оживленно:

— Но позвольте, позвольте! А что сказано в учебниках географии: Рона впадает в Средиземное море, как и Волга — в Каспийское! Так это или не так?

Он смотрел на меня, насмешливо улыбаясь.

— Владимир Ильич, проедем еще немного — и все будет ясно!

— Едем, едем! Что с вами поделаешь!

Проезжаем еще несколько километров. И вот на сухом каменном ложе реки что-то блеснуло в одном, в другом месте… еще и еще, повсюду…

Владимир Ильич оживился.

— А-а! Вон оно что!!! — кричит он радостно. — Красавица Рона побывала в гостях у подземного великана и теперь возвращается к нам на солнышко. Ур-ра!

Мы остановились у придорожного ресторанчика. Взяли великолепный швейцарский «поташ» — суп из всевозможных овощей — и бутылку пива, развернули припасы Надежды Константиновны. Пообедали с большим аппетитом. Поехали обратно.

Я предложил заехать в лес и отдохнуть. Владимир Ильич охотно согласился. Мы поднялись по тропинке, забрались в чащу, растянулись на траве и заснули под пение птиц.

Хорошо отдохнувши, отправились в обратный путь…

Теперь мы мало разговаривали. Помнится, Владимир Ильич рассказал мне об интересном проекте снабжения Парижа водой из Женевского озера. Для этого надо было пробить туннель сквозь невысокие Юрские горы и проложить водопровод до столицы Франции. Парижане получили бы в изобилии чистейшую горную воду. Но этот проект сорвали парижские капиталисты, снабжавшие город плохой водой, да и той в недостатке.[1]

Мы вернулись в Женеву еще засветло. Надежда Константиновна сидела у раскрытого окна, читала книгу.

Владимир Ильич молодецки соскочил с машины.

— Ну, Наденька, какую же чудесную прогулку мы совершили! Чудесную в буквальном смысле слова! Мы видели подлинное чудо природы! Хватит на весь вечер рассказывать! Скажи спасибо Вячеславу!

— Хорошо, хорошо, герой! Ты входи-ка да вводи своего коня. Чай, устал страсть как!

— Нисколечко! Мы отдыхали в лесу!

Я простился с самыми близкими моему сердцу людьми и уехал.

Анатолий Кузнецов

Девочки

Они жили в Туманной долине вторую неделю. Казалось, что прибыли только вчера, — быстро бежали дни, а все было неустроенно и непрочно.

Долина обживалась недавно; кое-как сколоченные общежития оказались переполненными, и девушек поселили на берегу реки, в палатке, поставленной прямо на траве без всякого помоста.

Она была вместительная, как сарай. Внутри в полутьме стояли скверно отесанные столбы и ряды кроватей с никелированными спинками. В проходах положили доски. Под кроватями росла трава. У Наткиной постели покачивался желтый луговой цветочек — бледный, без запаха, с холодными блестящими лепестками.

Девушки повесили на брезентовые стены разные фотографии и открытки, запахло духами и утюгом. Клапаны окошек наглухо зашили в первый же вечер, борясь с комарами, потому в палатке круглый день горела лампочка, подвешенная к столбу. На другом столбе кричал репродуктор.

Все они были москвичками, приехали по набору на строительство металлургического комбината. Они ожидали увидеть вырастающие корпуса, башенные краны; на самом же деле все оказалось не так.

Была огромная, поросшая густой травой и усеянная валунами горная страна. Такое им случалось видеть разве что в кинофильмах. Цепями стояли мрачные, до половины поросшие лесами сопки, и если долго смотреть на них, кружилась голова, приходили почему-то суровые, невеселые мысли. Говорили, что там, в лесах, полно волков.

Обычно рано утром вершины загорались яркими факелами, внизу же продолжали лежать сырость и голубая полутьма. Горы разгорались, солнечная лава ползла с них по осыпям в ущелья, мягко и бархатисто начинали светиться леса, а в долине долго еще лежала ледяная роса. Только часам к десяти над хребтом всходило усталое горячее солнце, принималось высушивать землю, калить валуны. С солнцем оживала мошка и собиралась в серые, призрачные столбы, настойчиво-отчаянно преследовавшие людей и лошадей.

Откуда-то из ущелья, из голубоватого тумана вытекала узкая клокочущая река с прозрачной ледяной водой. Она цельным упругим валом скатывалась с порога, словно скатерть со стола, и дальше пошла прыгать, и беситься, и дробиться на тысячи лежащих в русле скал. Прорвавшись сквозь них, она, злая, сизо-черная от волн, широко разливалась и где-то вдали исчезала в поворотах и отрогах гор.

Эти пороги наполняли долину вечным равномерным шумом: так шумит на ветру сосновый бор. Иногда сквозь него слышались глухие пушечные удары. Засыпая, девушки слышали, как от ударов вздрагивает земля под ножками кроватей. До порогов снизу ходили катера. Выше пробиться они не могли, выгружали людей прямо на прибрежный луг и уходили обратно.