Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы Страница 47

ПИСЬМО («Листик, вырванный из тетрадки…»)[239]

Листик, вырванный из тетрадки,В самодельном конверте сером,Но от весточки этой краткойВеет бодростью и весельем.

В твердых буквах, в чернилах рыжих,По канве разлиновки детской,Мысль свою не писал, а выжегМой приятель, поэт советский:

«День встает, напряжен и меток,Жизнь напориста и резва,Впрочем, в смысле свиных котлетокНас счастливыми не назвать.

Всё же, если и все мы тощи,На стерляжьем пуху пальто,Легче жилистые наши мощиВетру жизни носить зато!..»

Перечтешь и, с душою сверив,Вздрогнешь, как от дурного сна:Что, коль в этом гнилом конверте,Боже, подлинная весна?

Что тогда? Тяжелей и горшеНе срываются с якорей.Злая смерть, налети, как коршун,Но скорее, скорей… Скорей!

«Ходил поэт и думал: я хороший…»[240]

Ходил поэт и думал: я хороший,Талантливый, большой, меня бы им беречь!И хлюпал по воде разорванной калошейИ жался в плащ углами острых плеч.

Глаза слезят от голода и яда,В клыках зубов чернеет яма рта.Уже вокруг колючая оградаИ позади последняя черта.

И умер он, беззлобный и беспутный,Ночных теней веселым пастухом.Друзья ночей, воры и проститутки,Не загрустят о спутнике ночном.

Лишь море в мол из розового мракаПлеснет волны заголубевший ледДа мокрая бездомная собакаОвоет смерть собачью и уйдет.

ТЕНЬ («Весь выцветший, весь выгоревший. В этот…»)[241]

Весь выцветший, весь выгоревший. В этотВесенний день на призрака похож,На призрака, что перманентно вхожК избравшим отвращение, как метод,

Как линию, — наикратчайший путьУхода из действительности, — телоОн просквозил в кипевшую толпу,И та от тени этой потускнела.

Он рифмовал, как школьник. ИсключеньяИз правил позабытого значенья,

И, как через бумагу транспарант,Костяк его сквозил сквозь призрак тела,И над толпой затихшей шелестелоПугливое: российский эмигрант.

ПРИЗРАКИ («Как недоверчиво и косо…»)[242]

«Взвейтесь, соколы, орлами,Поздно горе горевать».

Солдатская песня

Как недоверчиво и косоИз облаков глядит звезда!Тайфун крупинками дождяПо глянцевитым лужам бросил.

Как разбежалась фонарейИспуганная волчья стая!Подстерегает у дверейВот эта тишина пустая.

Дома приземисты и злы,В них люди сумрачны и строги.Тоски линялые узлыЗагромоздили все пороги.

Мы постарели все. УжеМы телом так отяжелели.По обязательной межеДавно плетемся еле-еле.

И вдруг из этой тишины,Из моросящей едкой пыли,Приниженности лишены,Два голоса внезапно всплыли.

Солдатской песенки слова,Что нами в молодости пета…И откачнулась голова,Как от внезапной вспышки света.

…………………………………….

Гремят шаги, звенят штыки,Горят глаза, смеются лица:Идут российские полки,И над дорогой пыль клубится.

Поток шинелей ровно-сер…«Эх, взвейтесь, соколы, орлами!»Усатый унтер-офицерПронес суворовское знамя.

Неудержим могучий шквалПотока этого людского.Вот на коне прогрохоталГигант Паоло Трубецкого.

Куда империя стремитСвоих бойцов, к какой победе?Но мгла черна, как динамит,Изнемогая, полночь бредит…

Лишь в тучах тлеет синева,Лишь ночь всё злей и неизвестней…О, ядовитые словаРодной простой солдатской песни!

Ужель навеки, навсегда?..Пронизывающая сталь вопроса!Китайский город. Ночь. Звезда.Тайфун крупинками дождяПо глянцевитым лужам бросил.

СОСТЯЗАНИЕ БОГОВ (Глава из «Превращений» Овидия)[243]

Две тысячи упавших лет —Ведь это там, где зрели мифы!..…Жил замечательный поэт.В изгнаньи умер он. И скифыСожгли его достойный прах.…Не будь же, милый дух, в обиде,Что речь твоя в чужих устах…Теперь же говорит Овидий.

Властитель Фракии Мидас,Оставив город свой веселый,В лесные дебри навсегдаУшел, и у подножья Тмола,Горы с вершиной снеговой,Живет, как Пан, соседом Пана,Свирели ласковой егоВнимая ночью осиянной.

Бог козлоногий восхищалЦаря-отшельника игрою.Из-за зеленого плющаОн наблюдал за ним порою.И видел, как нагих дриадИ нимф с росинками на кожеСвирельный легкокрылый ядВел к богу хитрому на ложе.

Раз, возгордясь успехом, ПанИз той глуши, из мглы зеленой,Собрав на влажный мох полянЛюбовниц, вызвал АполлонаНа состязанье — был влюбленВ свое искусство бог коровий, —И принял вызов Аполлон,Хотя сурово сдвинул брови.

Арбитром призван старый Тмол,Бог той горы, где всё случилось,Он своевременно пришел,Как в нем лишь надобность явилась.В венке дубовом лоб. Со щекСвисали желуди монистой:Был Тмол и дряхл, и одинок,И запах шел от бога мшистый.

И боле старый, чем гора,Он заявил (уж все сидели):«Судья готов, начать пора!»И из пастушеской свирелиПан звуки сладкие исторг,Козлиной шкурой опоясан,Повергнул песенкой в восторгЦаря-отшельника Мидаса.

Пан кончил. Божества лесовИ Тмол подняли взоры к небу:Из туч блеснуло колесоБлестящей колесницы Феба.Парнасским лавром волосаУкрасил бог. И в пурпур Тира(Зарозовели небеса!)Его окрашена порфира.

Бог лиру левою рукойДержал. В другой — смычок лучистый.По самой позе мог любойПризнать в нем мастера, артиста.Смычком по струнам он повел,Взглянув на землю благосклонно.Был очарован старый ТмолИгрою Феба-Аполлона.

Игры такой, он объявил,Еще не слыхивали в мире,Венок победы присудилПочтенный Тмол не флейте — лире.Все согласились. В этот мигИз темных чащ, где он скрывался,Вдруг выскочил Мидас-старикИ на арбитра раскричался:

«Лицеприятен приговор,Несправедлив ты, демон старый!»Тмол обращает кроткий взорНа пришлеца, что в гневе яромГотов браниться без конца,И говорит, смеясь глазами:«Какой же ты судья певцам,О царь с ослиными ушами!»

Мидас касается рукойУшей, робея догадаться.О боги, ужас, стыд какой —Они в шерсти и шевелятся!..Сияя смехом, мощно всплылК чертогам неба бог делосский:Навек бессмертный наградилМетой ослиной разум плоский!

Вопит Мидас: «Позор, беда!..Как я наказан, дурень старый!»И скрыл он уши навсегдаБогатой пурпурной тиарой.Но мстит жестоко АполлонТупицам, сыновьям бесславнойБездарности, — и сделал онСкрываемую глупость — явной.

Прислужник-раб, что подрезалЦарю власы мечом, случайноПро уши длинные прознал,И близится необычайный финал…Боялся жалкий рабДоверить тайну царской дворне,На язычок же был он слаб, —Общеизвестны рабьи корни!

И сделал так он: у ручьяОн вырыл ямку; в ночь глухуюСклонился к ней, в нее шепчаПро тайну царскую лихую.Поднялся шелковый тростник,И через год он стае птичьейПоведал то, что царь-старикБерег, как дева клад девичий.

Так сын Латоны АполлонБыл отомщен в своей обиде,О том поведал нам сквозь сонТысячелетний — сам Овидий.И царь Мидас — он лишь клише,Что вечной краскою не стынет…Читатель, мало ли ушейОслиных видим и поныне?

НОВОГОДНИЕ ВИРШИ («Говорит редактор важно…»)[244]