Виктор Широков - Иглы мглы Страница 48

1993 

Санчо в пончо едет по ранчо, напевая песенки звучно. Вот и небо над ним прозрачно, травы в рост ударились тучно. Как прекрасно живут ковбои! Хорошо-то как антиподам! А у нас во всем перебои. Видно, так суждено уродам. Я поехал бы в Аргентину серебро искать с перепою, но, чтобы не портить картину, все ж закончу той же строфою: Санчо в пончо едет по ранчо, напевая песенки звучно. Вот и небо над ним прозрачно, травы в рост ударились тучно.

1994 

Это будет минут через 5я свою шальную строфупо следам шелковистым Ду Фуотпущу погулять.Хорошо на вечерней зареплыть по озеру в полной тишии смотреть, как в живом серебреотражаются камыши.Позже выйдет на небо лунаи поникнет без солнца трава;распадается наша страна,но природа — жива.И текут наши воды, и вновьптицы бодро кричат поутру…Я росу, словно слезы, утру,вновь со мною — любовь.И со мною — семья. Ду Футак мечтал у Оленьих воротпоселиться с семьей… В Уфурвется так хоть один обормот?!Рвется в Пермь, в Екатеринбург,в Петербург? Все спешат в Нью-Йорк.Вся Россия — огромный торги банкир нужней чем хирург.Как распластано тело страны!Мне сквозь сон говорит жена:"Только пусть не будет войны…"А кругом полыхает война.Сербы снова бьют мусульман.Осетин теснят ингуши.Льется кровь грузин и армян.А меня влечет в камыши.Я хочу забыться. На ключпамять я хочу запереть.И оставшейся жизни третьуберечь от свинцовых туч.Я нефритовый перстень кручу.Отойду от служебных дел.Верить солнечному лучумой удел.Пусть отступит глухая ночь,пусть в стакане вино на дне,пусть мой бисер нанижет дочьна своем полотне.Я — лентяй и бездельник. Да.Сознаю свой немалый грех.Но светила и мне звезда,и имел я порой успех.Овощами снабжал семью.Книги умные приносил…Жаль, что недоставало силкруто жизнь изменить свою.Не был я приглашен в дворец.Невостребован мой доклад.Наконец,я мечтами лишь и богат.Так устроен — кого винить…Против истины не могивозражать. Но свои долгия привык исправно платить.И сегодня мой скромный домполон бронзы и серебра.Все я нажил своим трудоми не надо другого добра.Хватит ныть, кляня и винясвой удел. Одно по нутру:книги переживут меня,в книгах я вовек не умру.Час, наверно, уже прошел.18 сгрудилось строф.От обилия катастрофбисер сыпался, рвался шелк.Под напором апрельских ветровстаял снег, асфальт обнажив.Я — жив.Прочен кров.До свиданья, Ду Фу. Мольбаили боль:завтра пусть отправит судьбапо следам Ли Бо.И собака моя, и котпобегут за мной.А быть может, наоборот,жизнь подбросит сюжет иной.

Сколько осталось на донце огня,верная трубка?Жизнь перемалывает меня,как мясорубка.Стрелки минутные скоро бегути часовые…Парки бессонные нить стерегут,как часовые.Соткан из марева яви и сновзыблется воздух.Стар бесконечно и сказочно новмир недосоздан.Мир неосознан в своей лепоте,теплится, светел.Что апеллировать к слепоте?Взвеется пепел.Зоркостью дарит людей Апеллес,сном геометра.Снова причесан разбуженный леснежностью ветра.Где я? Кому я? Чужая зарякрасит ланиты.Главное, чтобы погибнуть не зря,с временем квиты.Жизнь перемалывает меня,как мясорубка.Нежная жалость спасет, как броня.Жалость-скорлупка.Жалость к ночному живому огню,хрупкому слову.Я никогда никого не виню.Выдюжу снова.

У памятника Пушкину гуляет много фей, и кормят здесь старушки народных голубей. Как будто купол шапито, здесь небо над Москвой. Гоняет ветер крошки по граниту день-деньской. Ах, мне совсем не хочется ждать Страшного Суда. Весна, весна-наводчица направила сюда. Я тоже брошу горсточку голубке с голубком и побегу подросточком с намаранным лубком.

Мне казалось, что понимаюэтой жизни хотя бы азы;присягаю апрелю и маю,языку весенней грозы.А на деле вышла промашка,ослепил меня курослеп,неожиданно стало тяжкозаработать даже на хлеб.Недоступными стали книги,оголяется отчий дом.Только фиги, сплошные фигида свиные рыла кругом.Суетятся они, торгуют,честь и родину продают.Не хочу я судьбу такую,мне не нужен такой уют.Остается одно и то же:по течению плыть и плытьи своею небритой рожейгорький воздух базара пить.

Елене

Блещет сумрак шубкой лисьей.Вечер грустно-бестолков.По канве рассыпан бисер,словно стук твоих шагов.Я его на нити нижу,подбираю в тон и в цвет.Дожидаться ненавижу,а тебя все нет и нет.По каким-таким причинамзвучно капает вода.Как положено мужчинам,ты отсутствуешь всегда.Слышу шорох, стуки, звуки,голос близкий и родной.Я исколотые рукиохлажу ночной водой.А зажгутся утром выси,покраснеют облака,и донижет мелкий бисерогрубевшая рука.

Я верю чувству своему,пусть с разумом он в битве.Любовь предшествует всему:и жертве, и молитве.Пусть даже часто не права,любовь права по сути;и это вовсе не слова,уж вы не обессудьте.Великий Лютер написалдрузьям о том же самом;в сравненье с ним мой гений мал,но дух не скован срамом.Любовь не топчется в земном,а полнит нас небесным,хранит спасения зерно,чтоб провести над бездной.Пускай до крика петухазатянется объятье;и первородного грехане так страшно проклятье.Коль страстью истинной пьяны,не до смиренья рая;любовь избавит от вины,беспамятством спасая.Итак, да здравствует любовь!Храни Господь тетерю!И повторяю вновь и вновь:в одну любовь я верю.

У меня есть пест, у тебя — ступка. У меня — штопор, у тебя — пробка, и это единственная уступка природе, побеждающей так робко. Я надену галстук, а ты — брошку, я спешу в метро, а ты — на троллейбус. Я люблю собаку, а ты — кошку. Ты кроссворд решаешь, а я — ребус. Я бегу прямо, а ты — по кругу. Если ты наступаешь, иду на попятный. Мы такие разные, но друг к другу почему нас тянет? До сих пор непонятно.

А.

Забыл надеть часы и кольца.Иду — вне времени — в метро.Позвякивают колокольца.Старухи продают ситро.Москва запружена народом.Торгуется здесь полстраны,и жадно дышит кислородомбухое скопище шпаны.Я жил под игом фараонов,впитал душой эзопов стиль,и сеть испытанных законовсулила только ложь и гниль.Но вдруг подул жестокий ветер,очнувшись словно Рип ван Викль,я понял, что на этом светеопять маячит fin de ciecle[4].Возможно, схлынет наважденьеи мой истерзанный народдостоин будет возрожденья,получит с маслом бутерброд.Пока же нищие старухии сверхвонючие бомжик досужим завереньям глухи,хранят за пазухой ножи.

Ты говоришь: "Сегодня мира мераравно и негатив, и позитив,архитектурный парадокс Эшера,трагичный черно-белый перелив".А я скажу, что Брейгель мне дороже,мне важен живописный колорит,который жизни полноту итожити весело о мрачном говорит.

1995