Александр Галич - Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен) Страница 5

(Женский вальс)

Как мне странно, что ты жена,Как мне странно, что ты жива!А я-то думал, что простоТы мной воображена..

Не считайте себя виноватыми,Не ищите себе наказанья,Не смотрите на нас вороватыми,Перепуганными глазами,Будто призваны вы, будто позваны,Нашу муку терпеньем мелете…Ничего, что родились поздно вы, –Вы все знаете, все умеете!

Как мне странно, что ты жена,Как мне странно, что ты жива!А я-то думал, что простоТы мной воображена…

Никаких вы не знали фортелей,Вы не плыли бутырскими окнами,У проклятых ворот в ЛефортовеВы не зябли ночами мокрыми.Но ветрами подует грозными –Босиком вы беду измерите!Ничего, что родились поздно вы, –Вы все знаете, все умеете!

Как мне странно, что ты жена,Как мне странно, что та жива!А я-то думал, что простоТы мной воображена…

Не дарило нас время сладостью,Раздавало горстями горькости:Мы хлебнули и кровь и подлость,Но великою вашей слабостьюВы не жизнь нам спасли, а гордость!

Вам сторицей не будет воздано,И пройдем мы по веку розно,Ничего, что родились поздно вы, –Воевать никогда не поздно!

Как мне страшно, что ты жена!Как мне страшно, что ты жива!В Ярославле, на пересылке,Ты была воображена…

«Я В ПУТЬ СОБИРАЛСЯ ВСЕГДА НАЛЕГКЕ…»

Я в путь собирался всегда налегке,Без долгих прощальных торжеств,И маршальский жезл не таскал в рюкзаке.На кой он мне, маршальский жезл!

Я был рядовым и умру рядовым.Всей щедрой земли рядовой,Что светом дарила меня даровым,Поила водой даровой.

До старости лет молоко на губах,До тьмы гробовой – рядовой.А маршалы пусть обсуждают в штабахВоенный бюджет годовой.

Пускай заседают за круглым столомВселенской охоты псари,А мудрость их вся заключается в том,Что два – это меньше чем три.

Я сам не люблю старичков – ворчуновИ все-таки истово рад,Что я не изведал бесчестья чиновИ низости барских наград. [9]

Земля под ногами и посох в рукеТоржественней всяких божеств,А маршальский жезл у меня в рюкзаке –Свирель, а не маршальский жезл.

9 марта 1972 г.

СТАРЫЙ ПРИНЦ

Карусель городов и гостиниц,Запах грима и пыль париков…Я кружу, как подбитый эсминец,Далеко от родных берегов…

Чья-то мина сработала чисто,И, должно быть, впервые всерьезВ дервенеющих пальцах радистаДребезжит безнадежное SOS.

Видно, старость-жестокий гостинец,Не повесишь на гвоздь, как пальто.Я тону, пораженный эсминец,Но об этом не знает никто!

Где-то слушают чьи-то приказы,И на стенах анонсов мазня,И стоят терпеливо у кассыТе, кто все еще верит в меня.

Сколько было дорог и отелей,И постелей, и мерзких простынь,Скольких я разномастных ОфелийНавсегда отослал в монастырь!

Вот – придворные пятятся задом,Сыпят пудру с фальшивых седин.Вот – уходят статисты, и с заломОстаюсь я один на один.

Я один! И пустые подмостки.Мне судьбу этой драмы решать…И уже на галерке подросткиЗабывают на время дышать.

Цепенея от старческой астмы,Я стою в перекрестье огня.Захудалые, вялые астрыЖдут в актерской уборной меня.

Много было их, нежных и сирых,Знавших славу мою и позор.Я стою и собраться не в силах,И не слышу, что шепчет суфлер.

Но в насмешку над немощным теломВдруг по коже волненья озноб.Снова слово становится деломИ грозит потрясеньем основ.

И уже не по тексту Шекспира(Я и помнить его не хочу), –Гражданин полоумного мира,Я одними губами кричу:

– РАСПАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЕН…

И морозец, морозец по коже,И дрожит занесенный кулак, И шипят возмущенные ложи:– Он наврал, у Шекспира не так!

Но галерка простит оговорки,Сопричастна греху моему.А в эсминце трещат переборки,И волна накрывает корму.

«КОГДА-НИБУДЬ ДОШЛЫЙ ИСТОРИК…»

Когда-нибудь дошлый историкВозьмет и напишет про нас,И будет насмешливо горекЕго непоспешный рассказ.

Напишет он с чувством и толком,Ошибки учтет наперед,И все он расставит по полкам,И всех по костям разберет.

И вылезет сразу в середкуТа главная, наглая кость,Как будто окурок в селедкуЗасунет упившийся гость.

Чего уж, казалось бы, прощеОтбросить ее и забыть?Но в горле застрявшие мощиЗабвенья вином не запить.

А далее кости поплошеПойдут по сравнению с той, –Поплоше, но странно похожиБесстыдной своей наготой.

Обмылки, огрызки, обноски,Ошметки чужого огня:А в сноске – вот именно в сноске –Помянет историк меня.

Так, значит, за эту вот строчку,За жалкую каплю чернил,Воздвиг я себе одиночкуИ крест свой на плечи взвалил.

Так, значит, за строчку вот эту,Что бросит мне время на чай,Веселому щедрому светуСказал я однажды: «Прощай!»

И милых до срока состарил,И с песней шагнул за предел,И любящих плакать заставил,И слышать их плач не хотел.

Но будут мои подголоскиЗвенеть и до Судного дня…И даже не важно, что в сноскеИсторик не вспомнит меня!

15 января 1972 г.

ОБЛАКА ПЛЫВУТ В АБАКАН

ОБЛАКА

Облака плывут, облака,Не спеша плывут, как в кино.А я цыпленка ем табака,Я коньячку принял полкило.

Облака плывут в Абакан,Не спеша плывут облака.Им тепло, небось, облакам,А я продрог насквозь, на века!

Я подковой вмерз в санный след,В лед, что я кайлом ковырял!Ведь недаром я двадцать летПротрубил по тем лагерям.

До сих пор в глазах снега наст!До сих пор в ушах шмона гам!..Эй подайте ж мне ананасИ коньячку еще двести грамм!

Облака плывут, облака,В милый край плывут, в Колыму,И не нужен им адвокат,Им амнистия – ни к чему.

Я и сам живу – первый сорт!Двадцать лет, как день, разменял!Я в пивной сижу, словно лорд,И даже зубы есть у меня!

Облака плывут на восход,Им ни пенсии, ни хлопот…А мне четвертого – перевод,И двадцать третьего – перевод.

И по этим дням, как и я,Полстраны сидит в кабаках!И нашей памятью в те краяОблака плывут, облака…

И нашей памятью в те краяОблака плывут, облака…

ПЕСНЯ О СИНЕЙ ПТИЦЕ

Был я глупый тогда и сильный,Все мечтал я о птице синей,А нашел ее синий след –Заработал пятнадцать лет:Было время – за синий цветПолучали пятнадцать лет!

Не солдатами – номерами,Помирали мы, помирали.От Караганды по Нарым –Вся земля, как один нарыв!

Воркута, Инта, Магадан!Кто вам жребий тот нагадал?!То вас шмон трясет, а то цынга!И чуть не треть зэка из ЦК.Было время – за красный цветДобавляли по десять лет!

А когда пошли миром грозы –Мужики на фронт, бабы – в слезы!В желтом мареве горизонт,А нас из лагеря, да на фронт!Севастополь, Курск, город Брест…Нам слепил глаза желтый блеск.А как желтый блеск стал белеть,Стали глазоньки столбенеть!Ох, сгубил ты нас, желтый цвет!Мы на свет глядим, а света нет!

Покалечены наши жизни!А, может, дело все в дальтонизме!?Может, цвету цвет не чета,А мы не смыслим в том ни черта?!Так, подчаливай, друг, за столик,Ты дальтоник, и я дальтоник…Разберемся ж на склоне лет,За какой мы погибли цвет!

ЛЕВЫЙ МАРШ

Левой, левой, левой,Левою, шагом марш!

Нет, еще не кончены войны,Голос чести еще невнятен,И на свете, наверно, вольно,Дышат йоги, и то навряд ли!

Наши малые войны былиЕжедневными чудесамиВ мутном облаке книжной пылиГосударственных предписаний.

Левой, левой, левой,Левою, шагом марш!

Помнишь, сонные понятыеСтали к притолоке головой,Как мечтающие о тылеРядовые с передовой?!

Помнишь, вспоротая перина,В детской комнате – зимний снег?!Молча шел, не держась за перила,Обесчещенный человек.

Левой, левой, левой,Левою, шагом марш!

И не пули, не штык, не камень, –Нас терзала иная боль!Мы бессрочными штрафникамиНачинали свой малый бой!

По детдомам, как по штрафбатам –Что ни сделаем – все вина!Под запрятанным шла штандартомНеобъявленная война.

Левой, левой, левой,Левою, шагом марш!

Наши малые войны былиРукопашными зла и чести,В том проклятом военном быте,О котором не скажешь в песне.

Сколько раз нам ломали ребра,Этот – помер, а тот – ослеп,Но дороже, чем ребра – вобла,И соленый мякинный хлеб.

Левой, левой, левой,Левою, шагом марш!

И не странно ли, братья серые,Что по-волчьи мы, налету,Рвали горло – за милосердие,Били морду – за доброту!

И ничто нам не мило, кромеПоля боя при лунном свете!Говорили – до первой крови,Оказалось – до самой смерти…

Левой, левой, левой,Левою, шагом марш!

ЧЕХАРДА С БУКВАМИ