Семен Гудзенко - Стихотворения Страница 5

1946

УРОЖАЙ

Светлеет запад и восходпо расписанью ночи.И золотистый небосводветрами обмолочен.

И горный округ озаренскупым свеченьем зерен,распахнут с четырех сторони, как амбар, просторен.

Гуцулы сходят с облаковв долину строить хаты.Летят под перезвон подковво все колхозы сваты.

И на базарах дотемнане утихает гомон.Ты не увидишь из окна,как этот мир огромен.

Ползут груженые возы,покрыты белой пылью,Как радуга после грозы,приходит изобилье,

1946

ДОРОГА В КАРПАТАХ

Хлеб и соль я поберег —далека дорога.Нужно вдоль и поперекэтот край пройти.Я не пожалею ног —стран таких немного.Можно десять пар сапогизносить в пути.

Виноградная лозаоплетает села.Как безумная слеза —мутное вино.Широко раскрыв глаза,пыльный и веселый,через реки и лесая иду давно.

Я иду по склону гор —будто поднят полог:не видал я до сих порскал таких и трав.Начинает разговорспутник мой — геолог.Затеваем жаркий спор,в споре каждый прав.

Он показывает мнеголубую глину.Я о мачтовой соснеговорю ему.В предвечерней тишине,выйдя на равнину,я увидел, как во сне,горный кряж в дыму.

Переходят речку вбродпастухи и козы.Лесоруб домой идет,лесоруб спешит.Оплетают небосводбронзовые лозы.После песен и заботЗакарпатье спит.

Только я один не сплю —путь держу на Севлюш.До чего же я люблюпо ночам брести!До чего же я люблюпод ногами землю!А над головой люблюзвездные пути!

1947

ВСЕ В КАРПАТАХ МЕНЯЕТСЯ К ЛУЧШЕМУ…

Все в Карпатах меняется к лучшему,—посмотри,как по горному, по сыпучемувверх по склону идут трудари,валят наземь дубы могучие,будто косят траву косари.

Все в Карпатах меняется к лучшему,—посмотри,как под яминами и кручами,у гранитной горы внутри,врубмашина завода Кировасоль грызет.Столько соли за смену вырыла,что и поезд не увезет!

Все в Карпатах меняется к лучшему,—посмотри:самолеты висят над тучамив золотистых лучах зари.Привезли они почту Рахову —два мешка.Их воздушной волной потряхиваетнад горами исподтишка.

Все в Карпатах меняется к лучшему,—отворидвери в школу, где дети учатся,с детворою поговори:— Батько кто у тебя?— По Латорицегонит лес!— Мой уехал туда, где строитсяДнепрогэс.

Так в Карпатах ладится, споритсямир чудес.

В графских замках теперь санаторииплотогонов и горняков.

Так меняется ход историипо законам большевиков.

Все в Карпатах меняется к лучшемунавсегда!Мы отмаялись, мы отмучились,стали жизни своей господа!

1946–1947

ЭПИЛОГ

Я прошел не очень многои не очень мало:от привала до привада,от границы до границы,от криницы до криницы,от села и до села.И была моя дорогаи трудна и весела.

Что скрывать:бывало грустнои тревожно одному.В древней крепости у Хуста,в низких тучах, как в дыму,я решил: пора домой,пошатался по дорогам;я решил: окончен мойпуть по каменным отрогам.

Но меня окликнул вдругфольклорист из МГУ:— Поломалась бричка, друг!Помоги!— Что ж, помогу…

Колесо, разбрызгав деготь,в пыль свалилось па шоссе.Я бы мог его не трогать,и поймут меня не все:я забыл о дальнем доме,позабыл обратный путь.Бричка в цокоте и громепонесла под облака.Мы лежали на соломе,захмелевшие чуть-чуть.Кони встали на подъеме,как меха раздув бока.И клубился пар горячий,будто горн у них внутри.

Только утро звезды спрячети почистит медь зари,фольклорист очки снимает,умывается росой.Все на свете понимаетфольклорист из МГУ —хворост с грохотом ломает,ходит по лесу босойи записывает песнина некошеном лугу.

Песни те, что записалина некошеной траве,грянут в лекционном залев шумном городе Москве.

Встанут, небо подпирая,из-за песенной строкилюди сказочного края —пахари и горняки.

…Мы прощаемся.И сновамне, выходит, по путис агрономом в плащ-палатке.— Не могли бы подвезти?

И по селам Верховинымы кочуем до утра.А потом на переездеприглашают шофера:— Едем с нами на бумажныйкомбинат!— Едем лучше на солотвинскую соль!— Ты ведь не был в заповедникахКарпат!— Пригласить тебя к дорожникампозволь!

И опять по Закарпатьюя скитаюсь до утра.…Мы прощаемся.И сновамне, выходит, в путь пора.

Нет конца моей дорогеи не ждет меня порог!

Видно, снова в эпилогеНачинается пролог.

1946–1947

Сентиментальный нежный друг,

Сентиментальный нежный друг,Тебя спугнул снарядов свист,Орудий рёв, горящий луг.Война нас вместе не сведёт,А для тебя я третий год ношу кленовый лист.Ведь это всё, что я унёс из Киева тогда.О Дарницкий проклятый плёс, безумная вода —тебе не знать их никогда.Стихи остались на столе,Они в сраженье не пошли.Я не припал к родной земле,Не взял в дорогу горсть земли.И только он, кленовый лист,Хранил воспоминаний дрожь(Его сорвал осенний дождь).Но жилки красные на нём напомнили мне кровь дорог,И стон и гомон переправ,И как мы уходили вплавь,И как мы падали в пути…Сентиментальный друг, прости.

Теодор ВОЛЫНСКИЙ (Коннектикут)

Я БЫЛ ПЕХОТОЙ В ПОЛЕ ЧИСТОМ

На телеэкране: израильские солдаты, только что вышедшие из боя. Один из них — самый юный — немного похож на моего ровесника и земляка Семена Гудзенко. Быть может, и этот солдат напишет со временем честные, завораживающие, захватывающие душу строки о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах…

Вспоминается сентябрь 1947 года. Семен Гудзенко, статный, красивый, стоит на сцене актового зала Киевского университета и читает на память стихи о недавней поездке в Закарпатье, киевских каштанах и любимой девушке из Братиславы.

    Вот колеса по гравию скрипнут.    Колкой гальки осыплется град.    Братиславские голуби вскрикнут    Так тоскливо — и улетят.    Отойдут от казармы машины,    Кто-то бросит солдатам цветы.    Нам придется расстаться, Иржина,    Вон у той пограничной черты…

Пройдет много лет, и я прочту в записной книжке Семена заметки о сущности поэтического творчества: "Поэзия — честность, настоянная на страстности. Если не задыхаешься в любви и горе, стихов не пиши".

…В тот сентябрьский день Гудзенко читал и другие стихи о природе родного края, любовную лирику. Но больше всего — о Великой Отечественной, однополчанах, о рвущихся минах на снежных полях сорок второго года.

    Снег минами изрыт вокруг    И почернел от пыли минной.    Разрыв —                  И умирает друг,    И значит, смерть проходит мимо.    Сейчас настанет мой черед.    За мной одним идет охота.    Ракету просит небосвод    И вмерзшая в снега пехота.

Эти строки еще до выхода в свет первого сборника поэта-фронтовика стали известны миллионам читателей "Красной Звезды", где была опубликована статья Ильи Эренбурга о творчестве Семена Гудзенко. Позднее, в автобиографическом повествовании "Люди, годы, жизнь" знаменитый писатель напомнил о прекрасной и трагической судьбе юноши, создавшего едва ли не самые правдивые строки о войне.