Уильям Шекспир - Сонеты Страница 5

У сердца с глазом — тайный договор:

Они друг другу облегчают муки,Когда тебя напрасно ищет взорИ сердце задыхается в разлуке.

Твоим изображеньем зоркий глазДает и сердцу любоваться вволю.А сердце глазу в свой урочный часМечты любовной уступает долю.

Так в помыслах моих иль во плотиТы предо мной в мгновение любое.Не дальше мысли можешь ты уйти.Я неразлучен с ней, она — с тобою.

Мой взор тебя рисует и во снеИ будит сердце спящее во мне.

Заботливо готовясь в дальний путь,Я безделушки запер на замок,Чтоб на мое богатство посягнутьНезваный гость какой-нибудь не мог.

А ты, кого мне больше жизни жаль,Пред кем и золото — блестящий сор,Моя утеха и моя печаль, —Тебя любой похитить может вор.

В каком ларце таить мне божество,Чтоб сохранить навеки взаперти?Где, как не в тайне сердца моего,Откуда ты всегда вольна уйти.

Боюсь, и там нельзя укрыть алмаз,Приманчивый для самых честных глаз!

В тот черный день (пусть он минует нас!),Когда увидишь все мои пороки,Когда терпенья истощишь запасИ мне объявишь приговор жестокий,

Когда, со мной сойдясь в толпе людской,Меня едва подаришь взглядом яснымИ я увижу холод и покойВ твоем лице, по-прежнему прекрасном, —

В тот день поможет горю моемуСознание, что я тебя не стою,И руку я в присяге подниму,Всё оправдав своей неправотою.

Меня оставить вправе ты, мой друг.А у меня для счастья нет заслуг.

Как тяжко мне, в пути взметая пыль,Не ожидая дальше ничего,Отсчитывать уныло, сколько мильОтъехал я от счастья своего.

Усталый конь, забыв былую прыть,Едва трусит лениво подо мной, —Как будто знает: незачем спешитьТому, кто разлучен с душой родной.

Хозяйских шпор не слушается онИ только ржаньем шлет мне свой укор.Меня больнее ранит этот стон,Чем бедного коня — удары шпор.

Я думаю, с тоскою глядя вдаль:За мною — радость, впереди — печаль.

Так я оправдывал несносный нравУпрямого, ленивого коня,Который был в своем упрямстве прав,Когда в изгнанье шагом вез меня.

Но будет непростительным грехом,Коль он обратно так же повезет.Да поскачи на вихре я верхом,Я думал бы: как тихо он ползет!

Желанья не догонит лучший конь,Когда оно со ржаньем мчится вскачь.Оно легко несется, как огонь,И говорит ленивейшей из кляч:

— Ты, бедная, шажком себе иди,А я помчусь на крыльях впереди!

Как богачу, доступно мне в любоеМгновение сокровище мое.Но знаю я, что хрупко остриеМинут счастливых, данных мне судьбою.

Нам праздники, столь редкие в году,Несут с собой тем большее веселье.И редко расположены в рядуДругих камней алмазы ожерелья.

Пускай скрывает время, как ларец,Тебя, мой друг, венец мой драгоценный,Но счастлив я, когда алмаз свой пленныйОно освобождает наконец.

Ты мне даришь и торжество свиданья,И трепетную радость ожиданья.

Какою ты стихией порожден?Все по одной отбрасывают тени,А за тобою вьется миллионТвоих теней, подобий, отражений.

Вообразим Адо́ниса портрет, —С тобой он схож, как слепок твой дешевый.Елене в древности дивился свет.Ты — древнего искусства образ новый.

Невинную весну и зрелый годХранит твой облик, внутренний и внешний:Как время жатвы, полон ты щедрот,А видом день напоминаешь вешний.

Всё, что прекрасно, мы зовем твоим.Но с чем же сердце верное сравним?

Прекрасное прекрасней во сто крат,Увенчанное правдой драгоценной.Мы в нежных розах ценим аромат,В их пурпуре живущий сокровенно.

Пусть у цветов, где свил гнездо порок,И стебель, и шипы, и листья те же,И так же пурпур лепестков глубок,И тот же венчик, что у розы свежей, —

Они цветут, не радуя сердец,И вянут, отравляя нам дыханье.А у душистых роз иной конец:Их душу перельют в благоуханье.

Когда погаснет блеск очей твоих,Вся прелесть правды перельется в стих.

Замшелый мрамор царственных могилИсчезнет раньше этих веских слов,В которых я твой образ сохранил.К ним не пристанет пыль и грязь веков.

Пусть опрокинет статуи война,Мятеж развеет каменщиков труд,Но врезанные в память письменаБегущие столетья не сотрут.

Ни смерть не увлечет тебя на дно,Ни темного забвения вражда.Тебе с потомством дальним суждено,Мир износив, увидеть день суда.

Итак, до пробуждения живиВ стихах, в сердцах, исполненных любви!

Проснись, любовь! Твое ли остриеТупей, чем жало голода и жажды?Как ни обильны яства и питье,Нельзя навек насытиться однажды.

Так и любовь. Ее голодный взглядСегодня утолен до утомленья,А завтра снова ты огнем объят,Рожденным для горенья, а не тленья.

Чтобы любовь была нам дорога,Пусть океаном будет час разлуки,Пусть двое, выходя на берега,Один к другому простирают руки.

Пусть зимней стужей будет этот час,Чтобы весна теплей пригрела нас!

Для верных слуг нет ничего другого,Как ожидать у двери госпожу.Так, прихотям твоим служить готовый,Я в ожиданье время провожу.

Я про себя бранить не смею скуку,За стрелками часов твоих следя.Не проклинаю горькую разлуку,За дверь твою по знаку выходя.

Не позволяю помыслам ревнивымПереступать заветный твой порог,И, бедный раб, считаю я счастливымТого, кто час пробыть с тобою мог.

Что хочешь делай. Я лишился зренья,И нет во мне ни тени подозренья.

Избави бог, меня лишивший воли,Чтоб я посмел твой проверять досуг,Считать часы и спрашивать: доколе?В дела господ не посвящают слуг.

Зови меня, когда тебе угодно,А до того я буду терпелив.Удел мой — ждать, пока ты не свободна,И сдерживать упрек или порыв.

Ты предаешься ль делу иль забаве, —Сама ты госпожа своей судьбе.И, провинившись пред собой, ты вправеСвою вину прощать самой себе.

В часы твоих забот иль наслажденьяЯ жду тебя в тоске, без осужденья…

Уж если нет на свете новизны,А есть лишь повторение былогоИ понапрасну мы страдать должны,Давно рожденное рождая снова, —

Пусть наша память, пробежавши вспятьПятьсот кругов, что солнце очертило,Сумеет в древней книге отыскатьЗапечатленный в слове лик твой милый.

Тогда б я знал, что думали в те дниОб этом чуде, сложно совершенном,Ушли ли мы вперед, или они,Иль этот мир остался неизменным.

Но верю я, что лучшие словаВ честь меньшего слагались божества!

Как движется к земле морской прибой,Так и ряды бессчетные минут,Сменяя предыдущие собой,Поочередно к вечности бегут.

Младенчества новорождённый серпСтремится к зрелости и наконец,Кривых затмений испытав ущерб,Сдает в борьбе свой золотой венец.

Резец годов у жизни на челеЗа полосой проводит полосу.Всё лучшее, что дышит на земле,Ложится под разящую косу.

Но время не сметет моей строки,Где ты пребудешь смерти вопреки!

Твоя ль вина, что милый образ твойНе позволяет мне сомкнуть ресницыИ, стоя у меня над головой,Тяжелым векам не дает закрыться?

Твоя ль душа приходит в тишинеМои дела и помыслы проверить,Всю ложь и праздность обличить во мне,Всю жизнь мою, как свой удел, измерить?

О нет, любовь твоя не так сильна,Чтоб к моему являться изголовью.Моя, моя любовь не знает сна.На страже мы стоим с моей любовью.

Я не могу забыться сном, покаТы — от меня вдали — к другим близка.

Любовь к себе моим владеет взором.Она проникла в кровь мою и плоть.И есть ли средство на земле, которымЯ эту слабость мог бы побороть?

Мне кажется, нет равных красотою,Правдивей нет на свете никого,Мне кажется, так дорого я сто́ю,Как ни одно земное существо.

Когда же невзначай в зеркальной гладиЯ вижу настоящий образ свойВ морщинах лет, — на этот образ глядя,Я сознаюсь в ошибке роковой.

Себя, мой друг, я подменял тобою,Век уходящий — юною судьбою.

Про черный день, когда моя любовь,Как я теперь, узнает жизни бремя,Когда с годами оскудеет кровьИ гладкое чело изрежет время,

Когда к обрыву ночи подойдет,Пройдя полкруга, новое светилоИ потеряет краски небосвод,В котором солнце только что царило, —

Про черный день оружье я припас,Чтоб воевать со смертью и забвеньем,Чтобы любимый образ не угас,А был примером дальним поколеньям.

Оружье это — черная строка.В ней все цвета переживут века.

Мы видели, как времени рукаСрывает всё, во что рядится время,Как сносят башню гордую векаИ рушит медь тысячелетий бремя,

Как пядь за пядью у прибрежных странЗахватывает землю зыбь морская,Меж тем как суша грабит океан,Расход приходом мощным покрывая,

Как пробегает дней круговоротИ королевства близятся к распаду…Всё говорит о том, что час пробьет —И время унесет мою отраду.

А это — смерть!.. Печален мой удел.Каким я хрупким счастьем овладел!

Уж если медь, гранит, земля и мореНе устоят, когда придет им срок,Как может уцелеть, со смертью споря,Краса твоя — беспомощный цветок?

Как сохранить дыханье розы алой,Когда осада тяжкая временНезыблемые сокрушает скалыИ рушит бронзу статуй и колонн?

О, горькое раздумье!.. Где, какоеДля красоты убежище найти?Как, маятник остановив рукою,Цвет времени от времени спасти?..

Надежды нет. Но светлый облик милыйСпасут, быть может, черные чернила!

Зову я смерть. Мне видеть невтерпёжДостоинство, что просит подаянья,Над простотой глумящуюся ложь,Ничтожество в роскошном одеянье,

И совершенству ложный приговор,И девственность, поруганную грубо,И неуместной почести позор,И мощь в плену у немощи беззубой,

И прямоту, что глупостью слывет,И глупость в маске мудреца, пророка,И вдохновения зажатый рот,И праведность на службе у порока.

Всё мерзостно, что вижу я вокруг…Но как тебя покинуть, милый друг!

Спроси, зачем в пороках он живет?Чтобы служить бесчестью оправданьем?Чтобы грехам приобрести почетИ ложь прикрыть своим очарованьем?

Зачем искусства мертвые цветаКрадут его лица огонь весенний?Зачем лукаво ищет красотаПоддельных роз, фальшивых украшений?

Зачем его хранит природа-мать,Когда она давно уже не в силахВ его щеках огнем стыда пылать,Играть живою кровью в этих жилах?

Хранит затем, чтоб знал и помнил светО том, что было и чего уж нет!

Его лицо — одно из отраженийТех дней, когда на свете красотаЦвела свободно, как цветок весенний,И не рядилась в ложные цвета,

Когда никто в кладбищенской оградеНе смел нарушить мертвенный покойИ дать забытой золотистой прядиВторую жизнь на голове другой.

Его лицо приветливо и скромно,Уста поддельных красок лишены,В его весне нет зелени заемнойИ новизна не грабит старины.

Его хранит природа для сравненьяПрекрасной правды с ложью украшенья.

В том внешнем, что в тебе находит взор,Нет ничего, что хочется исправить.Вражды и дружбы общий приговорНе может к правде черточки прибавить.

За внешний облик — внешний и почет.Но голос тех же судей неподкупныхЗвучит иначе, если речь зайдетО свойствах сердца, глазу недоступных.

Толкует о душе твоей молва.А зеркало души — ее деянья.И заглушает сорная траваТвоих сладчайших роз благоуханье.

Твой нежный сад запущен потому,Что он доступен всем и никому.

То, что тебя бранят, — не твой порок.Прекрасное обречено молве.Его не может очернить упрек —Ворона в лучезарной синеве.

Ты хороша, но хором клеветыЕще дороже ты оценена.Находит червь нежнейшие цветы,А ты невинна, как сама весна.

Избегла ты засады юных дней,Иль нападавший побежден был сам,Но чистотой и правдою своейТы не замкнешь уста клеветникам.

Без этой легкой тени на челеОдна бы ты царила на земле!

Ты погрусти, когда умрет поэт,Покуда звон ближайшей из церквейНе возвестит, что этот низкий светЯ променял на низший мир червей.

И если перечтешь ты мой сонет,Ты о руке остывшей не жалей.Я не хочу туманить нежный цветОчей любимых памятью своей.

Я не хочу, чтоб эхо этих строкМеня напоминало вновь и вновь.Пускай замрут в один и тот же срокМое дыханье и твоя любовь!..

Я не хочу, чтобы своей тоскойТы предала себя молве людской.

Дабы не мог тебя заставить светРассказывать, что ты во мне любила, —Забудь меня, когда на склоне летИль до того возьмет меня могила.

Так мало ты хорошего найдешь,Перебирая все мои заслуги,Что поневоле, говоря о друге,Придумаешь спасительную ложь.

Чтоб истинной любви не запятнатьКаким-нибудь воспоминаньем ложным,Меня скорей из памяти изгладь, —Иль дважды мне ответ придется дать:

За то, что был при жизни столь ничтожнымИ что потом тебя заставил лгать!

То время года видишь ты во мне,Когда один-другой багряный листОт холода трепещет в вышине —На хорах, где умолк веселый свист.

Во мне ты видишь тот вечерний час,Когда поблек на западе закатИ купол неба, отнятый у нас,Подобьем смерти — сумраком объят.

Во мне ты видишь блеск того огня,Который гаснет в пепле прошлых дней,И то, что жизнью было для меня,Могилою становится моей.

Ты видишь всё. Но близостью концаТеснее наши связаны сердца!

Когда меня отправят под арестБез выкупа, залога и отсрочки,Не глыба камня, не могильный крест —Мне памятником будут эти строчки.

Ты вновь и вновь найдешь в моих стихахВсё, что во мне тебе принадлежало.Пускай земле достанется мой прах, —Ты, потеряв меня, утратишь мало.

С тобою будет лучшее во мне.А смерть возьмет от жизни быстротечнойОсадок, остающийся на дне,То, что похитить мог бродяга встречный.

Ей — черепки разбитого ковша,Тебе — мое вино, моя душа.

Ты утоляешь мой голодный взор,Как землю освежительная влага.С тобой веду я бесконечный спор,Как со своей сокровищницей скряга.

То счастлив он, то мечется во сне,Боясь шагов, звучащих за стеною,То хочет быть с ларцом наедине,То рад блеснуть сверкающей казною.

Так я, вкусив блаженство на пиру,Терзаюсь жаждой в ожиданье взгляда.Живу я тем, что у тебя беру,Моя надежда, мука и награда.

В томительном чередованье днейТо я богаче всех, то всех бедней.

Увы, мой стих не блещет новизной,Разнообразьем перемен нежданных.Не поискать ли мне тропы иной,Приемов новых, сочетаний странных?

Я повторяю прежнее опять,В одежде старой появляюсь снова,И кажется, по имени назватьМеня в стихах любое может слово.

Всё это оттого, что вновь и вновьРешаю я одну свою задачу:Я о тебе пишу, моя любовь,И то же сердце, те же силы трачу.

Всё то же солнце ходит надо мной,Но и оно не блещет новизной.

Седины ваши зеркало покажет,Часы — потерю золотых минут.На белую страницу строчка ляжет —И вашу мысль увидят и прочтут.

По черточкам морщин в стекле правдивомМы все ведем своим утратам счет.А в шорохе часов неторопливомУкрадкой время к вечности течет.

Запечатлейте беглыми словамиВсё, что не в силах память удержать.Своих детей, давно забытых вами,Когда-нибудь вы встретите опять.

Как часто эти найденные строкиДля нас таят бесценные уроки.

Тебя я музой называл своеюТак часто, что теперь наперебойПоэты, переняв мою затею.Свои стихи украсили тобой.

Глаза, что петь немого научили,Заставили невежество летать, —Искусству тонкому придали крылья,Изяществу — величия печать,

И всё же горд своим я приношеньем,Хоть мне такие крылья не даны.Стихам других ты служишь украшеньем,Мои стихи тобою рождены.

Поэзия — в тебе. Простые чувстваТы возвышать умеешь до искусства.

Когда один я находил истокиПоэзии в тебе, блистал мой стих.Но как теперь мои померкли строкиИ голос музы немощной затих!

Я сознаю своих стихов бессилье.Но всё, что можно о тебе сказать,Поэт в твоем находит изобилье,Чтобы тебе преподнести опять.

Он славит добродетель, это словоУкрав у поведенья твоего,Он воспевает красоту, но сноваПриносит дар, ограбив божество.

Благодарить не должен тот, кто платитСполна за всё, что стихотворец тратит.

Мне изменяет голос мой и стих,Когда подумаю, какой певецТебя прославил громом струн своих,Меня молчать заставив наконец.

Но так как вольный океан широкИ с кораблем могучим наравнеКачает скромный маленький челнок, —Дерзнул я появиться на волне.

Лишь с помощью твоей средь бурных водМогу держаться, не иду ко дну.А он в сиянье парусов плывет,Бездонную тревожа глубину.

Пускай его победный ждет венец,Я не страшусь в любви найти конец.

Тебе ль меня придется хоронитьИль мне тебя, — не знаю, друг мой милый.Но пусть судьбы твоей прервется нить,Твой образ не исчезнет за могилой.

Ты сохранишь и жизнь и красоту,А от меня ничто не сохранится.На кладбище покой я обрету,А твой приют — открытая гробница.

Твой памятник — восторженный мой стих.Кто не рожден еще, его услышит.И мир повторит повесть дней твоих,Когда умрут все те, кто ныне дышит.

Ты будешь жить, земной покинув прах,Там, где живет дыханье, — на устах!

Не обручен ты с музою моей,И часто снисходителен твой суд,Когда тебе поэты наших днейКрасноречиво посвящают труд.

Твой ум изящен, как твои черты,Гораздо тоньше всех моих похвал.И поневоле строчек ищешь тыНовее тех, что я тебе писал.

Я уступить соперникам готов.Но посте риторических потугЯснее станет правда этих слов,Что пишет просто говорящий друг.

Бескровным краска яркая нужна,Твоя же кровь и без того красна.

Я полагал: у красоты твоейВ поддельных красках надобности нет.Я думал: ты прекрасней и милейВсего, что может высказать поэт.

Вот почему молчания печатьНа скромные уста мои легла, —Дабы свое величье доказатьБез украшений красота могла.

Но ты считаешь дерзостным грехом:Моей влюбленной музы немоту.Меж тем другие немощным стихомБессмертную хоронят красоту.

То, что во взоре светится твоем,Твои певцы не выразят вдвоем.

Кто знает те слова, что больше значатПравдивых слов, что ты есть только ты?Кто у себя в сокровищнице прячетПример тебе подобной красоты?

Как беден стих, который не прибавилДостоинства виновнику похвал.Но только тот в стихах себя прославил,Кто попросту тебя тобой назвал.

Пересказав, что сказано природой,Он создает правдивый твои портрет,Которому бесчисленные годыВосторженно дивиться будет свет.

А голоса тебе любезной лестиЗвучат хулой твоей красе и чести!

Моя немая муза так скромна.Меж тем поэты лучшие кругомТебе во славу чертят письменаКрасноречивым золотым пером.

Моя богиня тише всех богинь.И я, как малограмотный дьячок,Умею только возглашать «аминь!»В конце торжественно звучащих строк.

Я говорю: «Конечно!», «Так и есть!»,Когда поэты произносят стих,Твоим заслугам воздавая честь, —Но сколько чувства в помыслах моих!

За громкие слова цени певцов,Меня — за мысли тихие, без слов.

Его ли стих — могучий шум ветрил,Несущихся в погоню за тобою, —Все замыслы во мне похоронил,Утробу сделав урной гробовою?

Его ль рука, которую писатьУчил какой-то дух, лишенный тела,На робкие уста кладет печать,Достигнув в мастерстве своем предела?

О нет, ни он, ни дружественный дух —Его ночной советчик бестелесный —Так не могли ошеломить мой слухИ страхом поразить мой дар словесный.

Но если ты с его не сходишь уст, —Мой стих, как дом, стоит открыт и пуст.

Прощай! Тебя удерживать не смею.Я дорого ценю любовь твою.Мне не по средствам то, чем я владею,И я залог покорно отдаю.

Я, как подарком, пользуюсь любовью.Заслугами не куплена она.И, значит, добровольное условьеПо прихоти нарушить ты вольна.

Дарила ты, цены не зная кладуИли не зная, может быть, меня.И не по праву взятую наградуЯ сохранял до нынешнего дня.

Был королем я только в сновиденье.Меня лишило трона пробужденье.

Когда захочешь, охладев ко мне,Продать меня насмешке и презренью,Я на твоей останусь сторонеИ честь твою не опорочу тенью.

Отлично зная каждый свой порок,Я рассказать могу такую повесть,Что навсегда сниму с тебя упрек,Запятнанную оправдаю совесть.

И буду благодарен я судьбе:Пускай в борьбе терплю я неудачу,Но честь победы приношу тебеИ дважды обретаю все, что трачу.

Готов я жертвой быть неправоты,Чтоб только правой оказалась ты.

Скажи, что ты нашла во мне черту,Которой вызвана твоя измена.Ну, осуди меня за хромоту —И буду я ходить, согнув колено.

Ты не найдешь таких обидных слов,Чтоб оправдать внезапность охлажденья,Как я найду. Я стать другим готов,Чтоб дать тебе права на отчужденье.

Дерзну ли о тебе упомянуть?Считать я буду память вероломствомИ при других не выдам как-нибудь,Что мы старинным связаны знакомством.

С самим собою буду я в борьбе:Мне тот враждебен, кто не мил тебе!

Уж если ты разлюбишь, — так теперь,Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.Будь самой горькой из моих потерь,Но только не последней каплей горя!

И если скорбь дано мне превозмочь,Не наноси удара из засады.Пусть бурная не разрешится ночьДождливым утром — утром без отрады.

Оставь меня, но не в последний миг,Когда от мелких бед я ослабею.Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,Что это горе всех невзгод больнее,

Что нет невзгод, а есть одна беда —Твоей любви лишиться навсегда.

Кто хвалится родством своим со знатью,Кто силой, кто блестящим галуном,Кто кошельком, кто пряжками на платье,Кто соколом, собакой, скакуном.

Есть у людей различные пристрастья,Но каждому милей всего одно.А у меня особенное счастье, —В нем остальное все заключено.

Твоя любовь, мой друг, дороже клада,Почетнее короны королей,Наряднее богатого наряда,Охоты соколиной веселей.

Ты можешь всё отнять, чем я владею,И в этот миг я сразу обеднею.

Ты от меня не можешь ускользнуть.Со мной ты будешь до последних дней.С любовью связан жизненный мой путь,И кончиться он должен вместе с ней.

Зачем же мне бояться худших бед,Когда мне смертью меньшая грозит?И у меня зависимости нетОт прихотей твоих или обид.

Не опасаюсь я твоих измен.Твоя измена — беспощадный нож.О, как печальный жребий мой блажен, —Я был твоим, и ты меня убьешь.

Но и на счастье страх кладет печать:Ведь об измене я могу не знать.

Что ж, буду жить, приемля, как условье,Что ты верна. Хоть стала ты иной,Но тень любви нам кажется любовью.Не сердцем — так глазами будь со мной.

Твой взор не говорит о перемене.Он не таит ни скуки, ни вражды.Есть лица, на которых преступленьяЧертят неизгладимые следы.

Но, видно, так угодно высшим силам:Пусть лгут твои прекрасные уста,Но в этом взоре, ласковом и милом,По-прежнему сияет чистота.

Прекрасно было яблоко, что с древаАдаму на беду сорвала Ева.

Кто, злом владея, зла не причинит,Не пользуясь всей мощью этой власти,Кто двигает других, но, как гранит,Неколебим и не подвержен страсти, —

Тому дарует небо благодать,Земля дары приносит дорогие.Ему дано величьем обладать,А чтить величье призваны другие.

Лелеет лето лучший свой цветок,Хоть сам он по себе цветет и вянет.Но если в нем приют нашел порок.Любой сорняк его достойней станет.

Чертополох нам слаще и милейРастленных роз, отравленных лилей.

Ты украшать умеешь свой позор.Но, как в саду незримый червячокНа розах чертит гибельный узор, —Так и тебя пятнает твой порок.

Молва толкует про твои дела.Догадки щедро прибавляя к ним.Но похвалой становится хула.Порок оправдан именем твоим.

В каком великолепнейшем дворцеСоблазнам низким ты даешь приют!Под маскою прекрасной на лице,В наряде пышном их не узнают.

Но красоту в пороках не сберечь.Ржавея, остроту теряет меч.

Кто осуждает твой беспечный нрав,Кого пленяет юный твой успех.Но, прелестью проступки оправдав,Ты в добродетель превращаешь грех.

Поддельный камень в перстне королейСчитается алмазом дорогим, —Так и пороки юности твоейДостоинствами кажутся другим.

Как много волк похитил бы овец,Надев ягненка нежное руно.Как много можешь ты увлечь сердецВсем, что тебе судьбой твоей дано.

Остановись, — я так тебя люблю,Что весь я твой и честь твою делю.

Мне показалось, что была зима,Когда тебя не видел я, мой друг.Какой мороз стоял, какая тьма,Какой пустой декабрь царил вокруг!

За это время лето протеклоИ уступило осени права.И осень шла, ступая тяжело, —Оставшаяся на снося́х вдова.

Казалось мне, что все плоды землиС рождения удел сиротский ждет.Нет в мире лета, если ты вдали.Где нет тебя, и птица не поет.

А там, где слышен робкий, жалкий свист,В предчувствии зимы бледнеет лист.

Нас разлучил апрель цветущий, бурный.Всё оживил он веяньем своим.В ночи звезда тяжелая СатурнаСмеялась и плясала вместе с ним.

Но гомон птиц и запахи и краскиБесчисленных цветов не помоглиРождению моей весенней сказки.Не рвал я пестрых первенцев земли.

Раскрывшиеся чаши снежных лилий,Пурпурных роз душистый первый цвет,Напоминая, мне не заменилиЛанит и уст, которым равных нет.

Была зима во мне, а блеск весеннийМне показался тенью милой тени.

Фиалке ранней бросил я упрек:Лукавая крадет свой запах сладкийИз уст твоих, и каждый лепестокСвой бархат у тебя берет украдкой.

У лилий — белизна твоей руки,Твой темный волос — в почках майорана,У белой розы — цвет твоей щеки,У красной розы — твой огонь румяный.

У третьей розы — белой, точно снег,И красной, как заря, — твое дыханье.Но дерзкий вор возмездья не избег:Его червяк съедает в наказанье.

Каких цветов в саду весеннем нет!И все крадут твой запах или цвет.

Где муза? Что молчат ее устаО том, кто вдохновлял ее полет?Иль, песенкой дешевой занята,Она ничтожным славу воздает?

Пой, суетная муза, для того,Кто может оценить твою игру,Кто придает и блеск, и мастерство,И благородство твоему перу.

Вглядись в его прекрасные чертыИ, если в них морщину ты найдешь,Изобличи убийцу красоты,Строфою гневной заклейми грабеж.

Пока не поздно, времени быстрейБессмертные черты запечатлей!

О ветреная муза, отчего,Отвергнув правду в блеске красоты,Ты не рисуешь друга моего,Чьей доблестью прославлена и ты?

Но, может быть, ты скажешь мне в ответ,Что красоту не надо украшать,Что правде придавать не надо цветИ лучшее не стоит улучшать.

Да, совершенству не нужна хвала,Но ты ни слов, ни красок не жалей,Чтоб в славе красота пережилаСвой золотом покрытый мавзолей.

Нетронутым — таким, как в наши дни,Прекрасный образ миру сохрани!

Люблю, — но реже говорю об этом,Люблю нежней, — но не для многих глаз.Торгует чувством тот, кто перед светомВсю душу выставляет напоказ.

Тебя встречал я песней, как приветом,Когда любовь нова была для нас.Так соловей гремит в полночный часВесной, но флейту забывает летом.

Ночь не лишится прелести своей,Когда его умолкнут излиянья.Но музыка, звуча со всех ветвей,Обычной став, теряет обаянье.

И я умолк, подобно соловью:Свое пропел и больше не пою.

У бедной музы красок больше нет,А что за слава открывалась ей!Но, видно, лучше голый мой сюжетБез добавленья похвалы моей.

Вот почему писать я перестал.Но сам взгляни в зеркальное стеклоИ убедись, что выше всех похвалСтеклом отображенное чело.

Все то, что отразила эта гладь,Не передаст палитра иль резец.Зачем же нам, пытаясь передать,Столь совершенный портить образец?

И мы напрасно спорить не хотимС природой или зеркалом твоим.

Не нахожу я времени приметВ твоих чертах. С тех пор, когда впервыеТебя я встретил, три зимы седыеТрех пышных лет запорошили след.

Три нежные весны сменили цветНа сочный плод и листья огневые,И трижды лес был осенью раздет,А над тобой не властвуют стихии.

На циферблате, указав нам час,Покинув цифру, стрелка золотаяЧуть движется невидимо для глаз.Так на тебе я лет не замечаю.

И если уж закат необходим,Он был перед рождением твоим.

Язычником меня ты не зови,Не называй кумиром божество.Пою я гимны, полные любви,Ему, о нем и только для него.

Его любовь нежнее с каждым днем,И, постоянству посвящая стих,Я поневоле говорю о нем,Не зная тем и замыслов других.

«Прекрасный, верный, добрый» — вот слова,Что я твержу на множество ладов.В них три определенья божества,Но сколько сочетаний этих слов!

Добро, краса и верность жили врозь,Но это все в тебе одном слилось.

Когда читаю в свитке мертвых летО пламенных устах, давно безгласных,О красоте, слагающей куплетВо славу дам и рыцарей прекрасных,

Столетьями хранимые черты —Улыбка нежных уст, глаза и брови —Мне говорят, что только в древнем словеНашлось бы всё, чем обладаешь ты.

Поэт, впиваясь в даль влюбленным взглядом,Мечтал неясный образ передать,Но красоту твою предугадатьНе довелось ни песням, ни балладам.

А нам, кому теперь она близка, —Где голос взять, чтобы звучал века?

Ни собственный мой страх, ни вещий взорМиров, что о грядущем грезят сонно,Не знают, до каких дана мне порЛюбовь, чья смерть казалась предрешённой.

Свое затменье смертная лунаПережила назло пророкам лживым.Надежда вновь на трои возведена,И долгий мир сулит расцвет оливам.

Разлукой смерть не угрожает нам.Пусть я умру, но я в стихах воскресну.Слепая смерть грозит лишь племенам,Еще не просветленным, бессловесным.

В моих строках и ты переживешьВенцы тиранов и гербы вельмож.

Что может мозг бумаге передать,Чтоб новое к твоим хвалам прибавить?Что мне припомнить, что мне рассказать,Чтобы твои достоинства прославить?

Нет ничего, мой друг. Но свой привет,Как старую молитву — слово в слово, —Я повторяю. Новизны в нем нет,Но он звучит торжественно и ново.

Бессмертная любовь, рождаясь вновь,Нам неизбежно кажется другою.Морщин не знает вечная любовьИ старость делает своим слугою.

И там ее рожденье, где молваИ время говорят: любовь мертва.

Меня неверным другом не зови.Как мог я изменить иль измениться?Моя душа, душа моей любви,В твоей груди, как мой залог, хранится.

Ты — мой приют, дарованный судьбой.Я уходил и приходил обратноТаким, как был, и приносил с собойЖивую воду, что смывает пятна.

Пускай грехи мою сжигают кровь,Но не дошел я до последней грани,Чтоб из скитаний не вернуться вновьК тебе, источник всех благодеяний.

Что без тебя просторный этот свет?В нем только ты. Другого счастья нет.

Да, это правда: где я не бывал,Пред кем шута не корчил площадного.Как дешево богатство продавалИ оскорблял любовь любовью новой!

Да, это правда: правде не в упорВ глаза смотрел я, а куда-то мимо.Но юность вновь нашел мой беглый взор, —Блуждая, он признал тебя любимой.

Все кончено, и я не буду вновьИскать того, что обостряет страсти,Любовью новой проверять любовь.Ты — божество, и весь в твоей я власти.

Вблизи небес ты мне приют найдиНа этой чистой, любящей груди.

О, как ты прав, судьбу мою браня,Виновницу дурных моих деяний,Богиню, осудившую меняЗависеть от публичных подаяний.

Красильщик скрыть не может ремесло.Так на меня проклятое занятьеПечатью несмываемой легло.О, помоги мне смыть мое проклятье!

Согласен я без ропота глотатьЛекарственные горькие коренья,Не буду горечь горькою считать,Считать неправой меру исправленья.

Но жалостью своей, о милый друг,Ты лучше всех излечишь мой недуг!

Мой друг, твоя любовь и добротаЗаполнили глубокий след проклятья,Который выжгла злая клеветаНа лбу моем каленою печатью.

Лишь похвала твоя и твой укорМоей отрадой будут и печалью.Для всех других я умер с этих порИ чувства оковал