Михаил Генделев - Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник) Страница 5

Смелая декларация была перечеркнута уже в 2004 г., когда Генделев выпустил книгу стихотворений и поэм Легкая музыка. В 2006 г. за ней последовала книга Из русской поэзии. Последней книгой поэта стал вышедший в 2008 г. сборник Любовь война и смерть в воспоминаниях современника, куда вошли Легкая музыка, Из русской поэзии и не издававшаяся отдельно поэтическая книга Памяти Пушкина. В 2008 г. был также выпущен компакт-диск Генделева Записки военного энтомолога с авторским чтением стихов.

К этому времени болезнь заставила Генделева перебраться в Иерусалим. Его состояние продолжало ухудшаться, несмотря на перенесенную операцию по резекции верхушек легких. К себе в «мансарду» по крутой лестнице подниматься он был не в состоянии. Генделев снял квартиру на бульваре Бен-Маймон в респектабельной Рехавии, передвигался все чаще на электрической инвалидной коляске. Неисправимый жизнелюб, Генделев и здесь находил источник веселья – он с лихими поворотами и гиканьем гонял на коляске по иерусалимским улицам, напялив ковбойскую шляпу, колониальный шлем или котелок «под костюм» и галстук-бабочку.

В июне 2008 г. у Генделева и Н. Коноплевой родилась в Иерусалиме дочь Серафима.

Несомненно, поэт смог так долго бороться с болезнью исключительно благодаря своей неизбывной витальности и бескорыстной духовной и материальной помощи многочисленных друзей. Но теперь единственной надеждой оставалась пересадка легких.

В начале февраля 2009 г. Генделев написал свое последнее стихотворение под названием Первая баллада бульвара Бен-Маймон. 10 февраля около 8 вечера раздался звонок из больницы – найден донор. Решать следовало немедленно – и Генделев решился.

Операция оказалась неудачной и осложнилась послеоперационной инфекцией. В ночь на 30 марта 2009 г. Михаил Генделев умер в больнице Бейлинсон под Петах-Тиквой. За несколько часов до смерти он сложил из карточек-букв (говорить не мог из-за трубки в горле) слова «не могу» и попросил поставить на маленьком проигрывателе диск со своими стихами.

Поэт был похоронен на кладбище Гиват-Шауль в Иерусалиме.

Стихотворения. Поэма

Стансы

Из жерла алого на черном небе дняКруги сужая в воздухе неслышноЛовец меня, охочий до меня —лакать и пить расклеванные вишни.Шипи, шипи сухая кровь, и злисьмой ум наследный, ум змеи и змея —лижи и вылижи живую эту слизьв пустой и каменной ладони Иудеи.

Зачем меня оставил одного?Зачем я пережил тебя на свете?Пустынный Бог. Не влажен рот его.И грохот с уст его в долину сносит ветер.

«Переводя Гвироля через тьму…»

Переводя Гвироля через тьму,за известковое держа его запястье —и нам уже– не одному —переходить течение несчастья.В тумане берег твой, нельзя назад,а впереди дымы сошли на водыи – потому —идем, мой страшный брат!Плевать, что поводырь не помнит брода.

«Когда в жару нагишом лежим…»

Когда в жару нагишом лежимрифмуя с ножом окончание жилстиль называется ориентальбыть может это неважный стиль.

Но что поделать – закрой глазана отраженье полночных светилна бедре на лбу животе и лбууже своем – что и ощутил.

Встань и выпей, поскольку питьнадо в хамсин – почему и пил —и вспомни, что молнию ибн-Гвирольнедавно с летучею мышью сравнил.

Я так это вижу: сухая тьматихо, мило, пейзаж и уныли: бах! Большая летучая мышьв сиянье мгновенном разлома крыл.

О Боже, дозволь мне увидеть дождь.

«Слава! Желтый твой снег…»

Слава! Желтый твой снег,Юность тоже далече.Никого и здесь нет,с коим был безупречен.Только в тьмы стороне —чем – как крыльями – нечем —спирт порхает во снеесть мою печень.

Говорил – а кому?с кем на войлоке черном?Ну – так в нашем домупотолками просторно!Ну так в нашем домуи висеть одномунезазорно.Придыхая в дымувыси горней.

Воя б, как выгибалстан зверюги свободной,уж бы как погибаля красно всенародно,кабы да по губамстих не мазал холодным.По губам.

Жаль, нельзя перечесть,то, чего не случилось.Это чья – это месть —это чья ж эта милость?Там, где пение естьгорло и отворилось.

Значит – Глория нам!Пусть и вечная память.Пусть не по именамстанут в честь горлопанить.Жаль – нельзя только намглянуть по сторонам —негде голосу падать.

Последние куплеты для Аглаи

Не станет мне опятьлюбовь и непечаль,а встанет черт зиятьу левого плеча,где родинки печать,где пляшет луч луны,чтоб сердце отличатьот четной стороны.

А станет мне печаль.А к полночи тоскацитаткой про – проверещатьвозьмется у виска,прильнет и ляжет дрянь козалицо мое сосать,в том месте, где луна сиятьв глаза втекает вспять.

И у меня былалюбовь, жаль, кажись,что не любовь прошла,а вовсе даже – жизнь.О, задержись в дверях!Я остаюсь средиуже не лиц, а ряхпри черте позади.

Да при такой лунекуда ж ему еще,когда его ко мнекуда уж как влечет,его ко мне влечет,меня же к вам, мадам,Что не отдал ещескажите – я отдам.

Впрочем представьте счет, причемпо памяти, мадам.Но понимаю сам,что мне не сниться вам.И вам не сниться мне,И нам не сниться нам.Мы никакого серебране нажили добра.

Мельчает сереброзолототканно петь.Знать было, раз прошло,а что осталось ведь?Осталось ремесловыламывать комедь,Конечно вам, мадам, назлоиз духа выдуть медь.

Знать было, раз прошло,и, коль на то пошло,осталось пожелать,чтоб не о чем жалеть.А если есть о чем —чего б и предпочел —есть место, ангел мой, сиятьза правым за плечом.

Но видимо – луна —и – право – несветла.У нас, мадам, любовь была,а где теперь она?Она на всех парахту-ту, и сквознякив разинутых дверяхторчат как языки.

Увы, склонение зимынеблагосклонно к нам,а то примерили бы мысебе пару панам,дурную даром ли водилкомпанью да на грехна свет полуночных светилпорядочных потех.

В полуночи следил,ступал на козий снег!Я так давно один,что это уже век.Он был ли нехорош,иль мы нехороши,аль жид заначил грошна упокой души?

Или схизматик-ляхзалез на вдовий двор,Иль прямо на пустых поляхнам пишут приговор,что черт мой, лицемер,диктует за спиной,иль я, ваш кавалер,заигрывал с луной?

Но я уже писал, мадам,что жизнь – она длинна,она одна, она беднасобытьями, а дамв ней на четыре марьяжа,а черт не шулер, чай?И все равно в конце лежатдва джокера: «Прощай!»

Луна! Бегу смотреть!Ущербная пока.Печаль, мадам, не смерть,И в том – моя рука.Пока, мадам, пока!Я ухожу в загул.А те, кто по бокам, —почетный караул.

Прощайте. В хадже палПо несвятым местам.Черт! Где-то запропалчетвертый капитан.Прощайте, ухожу,и вам пора домой.Мне будет ровно как скажу,вам – чудно, ангел мой.

«Вот как умею так скажу молитву…»

Вот как умею так скажу молитвуОх, было б сереброда нету серебраЗа точто не перемигнулся с бритвойкосящей на запястье в пять утра

Я сволочь певчаяЯ ангел некрещеныйпрошу за васкому ложился на плечокрылом своимчто я погиб прощенными жив еще за то что жив еще.

И в пять своих утранаверно передпогасшим светом не скажу, но все-таки поране в Богав васменя предавших, верюДурак, конечноВ 5 часов утра.

За вас молюсь моих любимых и красивыхЗа добрых за моихКак больно от любви!О как спасибо вамза то что жило как спасиболюбимая моялюбимые мои!

Как с мышью ночью так со мной играет ШуманВам быть в раю!чтобез черновика в кровиЗа то что вместо смерти я пишу вамЛюбимая мояЛюбимые мои.

«От Божьей кровли…»

От Божьей кровли проржавелый лист– от страшной высоты оторвались —кружась, ну а потом легко и косовниз! только ветр вытягивает в свисткак вьюгу с черепа седые косы.

Не закричи, когда увидишь тыземля пустынна небеса пустыбезгласны ангелы и безголосы птицына камни падая и хрупкие кустыне закричи! Тогда увидишь тычто не с кем, в сущности, проститься.

Елена играет на лютне