Сергей Есенин - Стихотворения. Поэмы Страница 5

Схожий с жеребенком месяц, тоже рыжий, «запрягается» в сани.

В поэме «Пугачев» луна, «как желтый медведь, в мокрой траве ворочается». Даже этот вычурный образ имеет свою народно-поэтическую основу. Пугачев разъясняет происхождение столь неожиданной метафоры:

Знаешь ли ты, что осенью медвежонокСмотрит на луну,Как на вьющийся в ветре лист?По луне его учит матьМудрости своей звериной,Чтобы смог он, дурашливый, знатьИ призванье свое и имя.

Для простого крестьянского мальчика луна всего лишь «коврига хлеба», для Пугачева, размышляющего о своем предназначении, о предстоящей борьбе, луна-медведь имеет магическое значение.

Происходит постоянное обновление поэтики, один и тот же образ (например, луна) обрастает множеством значений, приобретает все новые и новые художественные функции. Ступенчатое развитие образа — одна из особенностей поэтической системы Есенина. Другая особенность — умение поэта переселять своего лирического героя в природу, которая становится как бы эстетической собственностью самого поэта.

Под луной, теперь уже зловещей, проходят самые трудные, мучительные дни «Москвы кабацкой». Это сложный по своему художественному и идейному составу стихотворный цикл. «Кабацкие» стихи писали и до Есенина, на пороге кабака побывали Пушкин («Да пьяный топот трепака // Перед порогом кабака»), Лермонтов («Смотреть до полночи готов // На пляску с топаньем и свистом // Под говор пьяных мужиков»), Блок («Буду слушать голос Руси пьяной, // Отдыхать под крышей кабака»). Известный ученый-этнограф И. Г. Прыжов считал, что для русского интеллигента и крестьянина кабак в XIX веке был своеобразным клубом, куда заходили с большого горя. В кабаке начинались, по словам Прыжова, «всевозможные бунты и волнения с Разина и до 19 февраля 1861 года», и здесь же можно было увидеть самые «ужасные сцены» («дьявольское, темное, нечистое»[13]).

Ночные лунные пейзажи в «Москве кабацкой» подчеркивают неблагополучие, ужас бездорожья, создают впечатление близкой трагической развязки. Остается «узда лучей», но она наброшена на «лошадиную морду месяца», в ней есть что-то зловещее, похожее на петлю. Луна освещает дорогу в кабак:

А когда ночью светит месяц,Когда светит… черт знает как!Я иду, головою свесясь,Переулком в знакомый кабак.

Такой же неуютный, холодный месяц появляется и умирает в «Черном человеке» в кошмарную, бессонную ночь, предвещая гибель поэта. Только «Персидские мотивы» озарены светом прежней лучистой есенинской луны. Но такая добрая луна в поэзии Есенина встречается все реже и реже.

В стихах Есенина — вся жизнь, со всеми ее поворотами, ухабами и взлетами. Чистая, ничем не замутненная лирика вдруг оказывается в кабацком дыму, в истерике пьяного угара. В «Москве кабацкой» есть немало прекрасных, искренних, выстраданных стихов, озорных и нежных. Но в этой же «кабацкой» лирике — больной, мрачный Есенин. Ему так и не удалось выпрямиться, освободиться от злого недуга, от сомнительных знакомств, от друзей-недругов, преодолеть свое безволие. «Забубенная голова» и «горькая отрава» не из фольклора, не из удалых народных песен — это плач поэта по себе и проклятие темным силам, которые привели в кабак, загрязнили чистые родниковые воды поэзии.

Где ты, радость? Темь и жуть, грустно и обидно.В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно.

Не в деревне, не в крестьянской избе, а в «Стойле Пегаса» была искалечена душа поэта.

В последний год жизни Есенин закончил работу над поэмой «Черный человек». Стих этой поэмы мужествен и энергичен, он зовет на помощь, борется со страшным привидением. Освободиться от преследований гнусавого «черного человека» Есенину так и не удалось, хотя он много сделал, чтобы выйти из поединка победителем. Из строфы в строфу нарастает драматизм переживаний.

Где-то плачетНочная зловещая птица,Деревянные всадникиСеют копытливый стук.

Вот опять этот черныйНа кресло мое садится,Приподняв свой цилиндрИ откинув небрежно сюртук.

«Прескверный гость» пришел к поэту, чтобы бередить душевные раны, внушать «тоску и страх». Биографы Есенина еще долго будут разгадывать истинную природу таинственного незнакомца. Конечно, это кошмарное привидение не просто галлюцинация, не бред больного воображения. Как над «усопшим монах», читает «мерзкую книгу» Есенину ночной гость, его вчерашний «друг», способный на самое жестокое и лицемерное.

Наивно думать, что в «черном человеке» Есенин изобразил себя, нарисовал свой отрицательный портрет. Все, что хотел сказать Есенин, он сказал в своей лирике и в письмах к друзьям. «Черный человек» — не двойник поэта, а его недруг, злой и коварный. «Мерзкая книга» состоит из сенсаций, непроверенных слухов, оскорбительных подозрений и прямых наветов. Если собрать воедино, что говорит «черный человек», то получится обвинительное заключение, составленное опытным интриганом.

Поэма «Черный человек» написана под впечатлением пережитого, в минуты сильного эмоционального экстаза. Но это не исповедь грешника, не саморазоблачение, а защитительная речь, своеобразное опровержение «мерзкой книги», по которой нельзя судить о поэте, если даже он заблуждался. Поэма слишком автобиографична, чтобы превращать ее в отвлеченное нравоучение, в обличение людских пороков, в ней слышится бунт против тех, кто преследует поэта.

Есенин покончил с собой, когда ему исполнилось всего тридцать лет. Ушел из жизни, по словам Горького, «своеобразно талантливый и законченно русский поэт».

Короткий творческий путь Есенина не был прямым и легким. Но и тогда, когда Есенин ошибался, делая неверные шаги, он оставался истинным поэтом, безгранично влюбленным в свое отечество, озабоченным, взволнованным его судьбой. Душевная чистота и искренность никогда не оставляли поэта. На всем пути его горела одна заветная звезда: Родина! Возмужавшая поэзия Есенина — поэзия огромного общечеловеческого и философского смысла. Поэт по преимуществу лирический, он в самых личных, интимных стихах оставался патриотом и гражданином. «Крестьянский сын» стал великим русским поэтом, всемирно известным. Огромное дарование, щедрый и светлый талант его давно уже получили признание и любовь советского народа.

В. Базанов

СТИХОТВОРЕНИЯ

«Вот уж вечер. Роса…»

Вот уж вечер. РосаБлестит на крапиве.Я стою у дороги,Прислонившись к иве.

От луны свет большойПрямо на нашу крышу.Где-то песнь соловьяВдалеке я слышу.

Хорошо и тепло,Как зимой у печки.И березы стоят,Как большие свечки.

И вдали за рекой,Видно, за опушкой,Сонный сторож стучитМертвой колотушкой.

1910

«Там, где капустные грядки…»

Там, где капустные грядки

Красной водой поливает восход,

Клененочек маленький матке

Зеленое вымя сосет.

1910

«Поет зима — аукает…»

Поет зима — аукает,Мохнатый лес баюкаетСтозвоном сосняка.Кругом с тоской глубокоюПлывут в страну далекуюСедые облака.

А по двору метелицаКовром шелковым стелется,Но больно холодна.Воробышки игривые,Как детки сиротливые,Прижались у окна.

Озябли пташки малые,Голодные, усталые,И жмутся поплотней.А вьюга с ревом бешенымСтучит по ставням свешеннымИ злится все сильней.

И дремлют пташки нежныеПод эти вихри снежныеУ мерзлого окна.И снится им прекрасная,В улыбках солнца яснаяКрасавица весна.

1910

Подражанье песне

Ты поила коня из горстей в поводу,Отражаясь, березы ломались в пруду.

Я смотрел из окошка на синий платок,Кудри черные змейно трепал ветерок.

Мне хотелось в мерцании пенистых струйС алых губ твоих с болью сорвать поцелуй.

Но с лукавой улыбкой, брызнув на меня,Унеслася ты вскачь, удилами звеня.

В пряже солнечных дней время выткало нить…Мимо окон тебя понесли хоронить.

И под плач панихид, под кадильный канон,Все мне чудился тихий раскованный звон.

1910