Давид Бурлюк - Садок судей II Страница 5

Крымское

ТуркиВырея блестящего и мимоходом всегда — окуркиВаляются на берегу.БерегуСвоих рыбокВ ладоняхСослоненных.Своих улыбокНе могут сдержать белокурыеТурки.Иногда балагурят.Море в этом заливе совсем засыпает.ЗасыпаютРыбаки в море невод.Небо там золото:Посмотрите, как оно молодо!Но рыбаки не умеют:Наклонясь, сети сеют.Точно их немного.Ах! мне грустно!И этот вечный по песку хруст ног!И, наклонясь взять камешек,Чувствую, что нужно протянуть руку прямо еще.Бежит на моря синиВетер сладостно сеетЗапахом маслины,Цветок Одиссея.И море шепчет «не вы»И девушка с дальней Невы.Протягивая руки, шепчет: «моречко!»А воробей проносит семечко…Ах! я устал один таскаться!А дитя, увидев солнце, закричало: «цаца!»И, пока расцветает, смеясь, семья прибауток,Из ручонкиМальчонкиМчится камень виясь в уплывающих уток.Сыпется, виясь, дождь в уплывающих уток.Кто-то платком машет,Возгласы: мамаша, мамаша!Море ласковой меройВеет полуденным золотом.Ах, об эту пору все мы верим,Все мы молоды…И нет ничего невообразимого,Что в этот часМоре гуляет среди нас,Надев голубые невыразимые…Во взорах — пес, камень.Дорога пролегла песками.Там под руководством маменькиБарышня учится в воду камень кинуть.О, этот рыбы в невод лов!И крик невидимых орлов!Отсюда далеко все ясно в воде.Где очами бесплотных тучи прошли,Я черчу «В» и «Д».Чьи? Не мои.Мои: «В» и «И».Когда-нибудь стоял здесь оленьВся нежная от линькиДень! Ты вновь стал передо мной, как карапузик-мальчик,Засунув кулачки в карманы.Но вихрь уносит песень дальшеИ ясны горные туманы.Отсюда море кажется старательно выполощенным мозолистыми руками в синьке.О, этот ясный закатСвоими красными красками кат,Где было место богов и земных дев виру,— Там, в лавочке — продают сыру.Где шествовал бог — не сделанный, а настоящий,Там сложены пустые ящики.И снимая шляпу,И обращаясь к тучам,И отставив ногуНемного,Лепечу — я с ними не знаком —Коснеющим, детским, несмелым языком:Если мое робкое допущение справедливо,Что золото, которое вы тянули,Когда, смеясь, рассказывали о любви,Есть обычное украшение вашей семьи,Справедливо, то не верю, чтоб вы мне не сообщили,Любите ли вы «тянули»,Птичку «сплю»,А также в науке «русский язык» прошли лиСпряжение глагола «люблю»?Старое воспоминание жалит.Тени бежали.И милая власть жива,И серы кружева.Ветер, песни сея,Улетел в свои края.Все забыло чары дел.Лишь бессмертно веюЯ.Только.И, кроме того, ставит ли учитель двойки?

Примечания:

Вырей-Юг: — куда уносятся осенью птицы.

«Тянули» — лакомство.

«Сплю» — небольшая совка, распространенная в южной России.

Турки нередко бывают белокурыми.

Давид Бурлюк

О бродниках

Бродники известны летописи как особенные кочевые славяне в южной России. Дальнейшая судьба этого степного племени неизвестна. Принято выводить его имя от глагола: бродить, вести бродячий образ жизни. Между тем, приняв другое словопроизводство, можно прийти к заключена что это племя юго-западных степей. Принимало участие в завоевании Сибири. Допустим что народ этот получил название от особенного рода обуви, которую он носил. Обувь эта в отличие от сапога не имеет отдельной подошвы и выше щиколки туго перевязывается ремешком, чтобы мягкая кожа не спадала с ног. В древнейшее время она была обувью степного населения России, как свидетельствуют пластинки и украшения курганов.

В наше время ей нет в Евр. России, она вытеснена сапогами и лаптями. Но в Сибири до сих пор хорошо известно под именем бродни и предпочитается другой обуви за ту легкость и свободу движения, которую приобретает в ней нога, Пеший человек, обутый в бродни уйдет в 1 1/2 раза дальше, чем обутый в сапоги с их неподвижной подошвой. Внутрь бродней кладется солома, чтобы избегнуть ушибов; то-же делали и скифы как это видно из раздутости их ног. Эта скифская обувь была-бы удобнее сапог для пеших войск, в особенности в горной стране (в броднях нога цепко охватывает камни).

Можно думать, что бродники — обрусевшие потомки скифов, сохранившие вместе с многими чертами быта и скифскую обувь. Стесняемые потоками размножающегося поселок в своей кочевой свободе они ушли на восток, участвуя в завоевании Сибири и распространили среди русского населения новой страны ту обувь, которая дала им их имя.

Не совершенно невозможно, чтобы вожди завоевания не были бы из среды этого племени: Ермак и Кольцо могли быть потомками носителей кожаных чулков.

Замечательно, что один из покорителей Амура Хабаров был, как указывает его имя, потомком храбрейшего племени хозарского царства, племени хабары. Оно когда то, стесняемое единоплеменниками подымало восстание.

«Рожденье — сон возможный…»

Op. № 27.

Рожденье — сон возможный,Он был и навсегдаТеперь не стал тревожныйПечальный голос льда.Тоскующие нити,Плывущая беда,Торжественность наитийВлечет туда…Там бесконечно пьяныСосновые леса.Провалы и изъяныЧерта и полоса.О содрогайся гордо,Провал, удар, тупик.Измена всем аккордам,ОГНЕДЫМЯЩИЙ ПИК.

«Кто стоял под темным дубом…»

Op.№ 28.

Инструментовано на «C»

Кто стоял под темным дубомИ, склоняя лик лиловыйИзвивался пряным кубом,Оставался вечно новым,Сотрясая толстым шлемом,Черепашьей скорлупой,Ты клялся всегда триремам,СТРАЖНИК РАДОСТИ СЛЕПОЙ.

1909

Рисунок Давида Бурлюка

«Стремглав болящий колос…»

Op. № 29.

Стремглав болящий КОЛОС,Метла и Эфиоп,Сплетенья разных полос,Разноголосый сноп,Взлетающие ПЧЕЛЫ,О милый малый полДразнящие глаголы,Коралловый аттол.Как веер листья пальмы.Явь, синь и кружева.Отринули печаль мы,Рев изумленный льва.ЛИЛОВЫЕ АРАБЫ…Тяжелая чалма…Ах, верно вкусны крабы…Пятнистая чума.

1909

«Внизу журчит источник светлый…»

Op. № 30.

Внизу журчит источник светлый,Вверху опасная стезя,Созвездия вздымают метлы,Над тихой пропастью скользя.Мы все приникли к коромысламПод блеском ясной синевы,Не уклонялся от смыслаИ Я, и ТЫ, и МЫ, и Вы.

1908

«Среди огней под черным небом…»

Op. № 31.

Среди огней под черным небом,Безликой прелестью жива,Вознесена к суровым требамТвоя поспешно голова.За переулком переулок,Сожравши потрясенный мост,Промчишься мимо медных булок,Всегда, сияющий и прост.А там, на синей высотеКружит твоя прямая стрелка,На каждой времени верстеТорчит услужливо горелка.

1909

«Стальные, грузные чудовища…»

Op. № 32.

Стальные, грузные чудовищаОРАНЖЕВЫЙ подъемлют крик,Когда их слышу ржанье, нов ещеМне жизни изможденный лик.На колеях стальных, жестокие,Гилиотинами колес,Стуча, трясете, многоокие,Немую землю — троп хаос.Вы в города обледенелыеВрываетесь из темных нив,Когда ЧАСЫ лукаво СПЕЛЫЕСвой завершат живой прилив.

1908

«Труба была зловеще прямой…»

Op. № 33.

ТРУБА БЫЛА зловеще ПРЯМОЙОПАСНАЯ ЛУНА умирала,Я шел домой,Вспоминая весь день сначала.С утра было скучно,К вечеру был стыд.Я был на площади тучнойИ вдруг заплакал навзрыд.Трубы была трагически прямой,Зловещая луна УМЕРЛА.Я так и не пришел домой,Упав у темного угла.

1909