Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I Страница 5

«Нежность, сорвавшаяся под откос…»[24]

Нежность, сорвавшаяся под откос, —Динамитом вырванные шпалы.Разорвать бы и грудь вкось,Чтоб она никому не досталась.

Наваленный грудой железный лом —Спаянные болью колеса и оси.Ветер косой косым крыломСмятую траву не скосит.

Зачем из-под рессор глазаСквозь песок и разметанный щебень,Точно сорвавшийся залпЖивой — в небо?

Надо мной огненная плетьСтегнет по скрюченному железу.Дымом набухающая медь —Задыхающаяся нежность.

«Над нами грохочущий мост…»[25]

Над нами грохочущий мост —Походка грузного паровоза.Заблудившийся в сваях норд-остЛица, точно реи, морозит.

Сегодня причал плечаТуже, чем нахрип боли.Г лаза — почерневший очаг,Четыре луча и неволя.

Чет или нечет осекшихся слов?Молчанья не сложить и не вычесть.Отчаянный всплеск — сорвавшееся веслоЭтих губ, и одурь — обычай.

Наместник («Опять заплатанные песни…»)

Опять заплатанные песниИ перепев скупых страниц.Склонись и вспомяни, — наместник,Твой тесный мир в плену ее ресниц.

Молись иль не молись — ты не истратишьВосторгом вытравленных глаз.Расторгнув дни — в ночи сестра-тишь,Ты плачешь и целуешь купола.

Из-за угла лететь — у водопоя поездЗапомнит семафорные зрачки.И ты у темных скирд воспой звездИ насыпи сыпучие пески.

Твой скит, твой грубый сруб, наместник,У самых губ, у самых глаз ее.Поющий ялик, зыбь безвольных песен —Твой тесный мир волною смят.

«Сегодня небо сошло с ума…»[26]

Сегодня небо сошло с умаИ ночь оглохла от гула.Перепутанных звезд кутерьмаИ слепой, сутулый переулок.

Мой! Мой бетонный вздохИ губы, как под поездом рельсы.Глаза — невероятный переполох,Космами волос лоб разгорелся.

А плечи, как упор моста —Тяжелый виадук рук легок.Ночь и сытая пустотаУ несуществующего порога.

«Дым на дыбы — свинцовый выдох…»

Дым на дыбы — свинцовый выдох.Улицы измызганы весной.Мне сегодня солнцем выданСверток ненабранных нот.

Никогда не сломать печати:Въелся в бумагу сургуч.Нет издателя, чтоб напечататьЭтих нот ночную пургу.

А как бились и прыгали взвизгиИ заливался звоном рот!Так только поют и бьются брызгиСтрок.

Только ночь или только жалость?О, как певуч косноязычный язык!Вот опять, вот опять разбежалась,Вздохнула грузная зыбь.

И запели, запенились ресницы,Брызги, брызги и всплеск глаз.Любовью, как чернилами, страницаЗалита от угла до угла.

Но постой, — это вычеркнул цензор —Все равно не поверят губам:Все равно эту дикую цепь зорьНе поймет уходящая на бал.

«Кирка, гранит и глыбы дней…»[27]

Кирка, гранит и глыбы дней.Осколки строк в который раз на днеПокинутой каменоломни.От взрыва прах улыбкой преисполнен.И помнят камни страшный и сухойОжог в дыму, — о догоревший шнур Бикфорда!Полярной дышит пустотойТяжелый ветер с норда.Молчи, молчи, от этих строкИ до запрокинутого крикаЛишь два шага. Разметанный песокУ самых ног. И скалы стыкомЛегли на мертвый щебень слов.И копотью, и дымной горечью свело,Спаяло лавой ненависть и голод.Так бурей сломанное веслоНе разорвет волны тяжелого подола.Сорвавшийся с уступа стих!Прости, прости, не отвестиЛавиной хлынувшей любви.Мне тетивы не вырвать — лук дугой,Тугой полет стрелы и губы ловятПоследний свист.Молчаньем сломанные брови,Бикфордов шнур и поцелуй сухой.

«Гобои букв — и бредит медью…»

Гобои букв — и бредит медьюБессонница — сухой висок.О этих губ слепая сольЗа медленной, ночной обедней!О боль обоев! Ночь как роса —

Твоя коса и серый серп над садом.Страшнее всех разбойничьих засадРазметанных волос голодный ладан.

Не дым, а только горький привкус гнева,И не огонь, а только тлеющий ночникВозник в ночи, и рук тяжелый неводМне приказал — молчи.

Но не смолчать — вот на обоях просвет,И хлещут ливнем хлынувшие ветра.И по утрам подсчет таких утрат,Что о пощаде даже боль не просит.

Дозором зорких зорь замучены ресницы.Больней свалявшихся простыньМне режет лоб безволье ясновидцаИ горечь оскопленной пустоты.

НЕДУГ БЫТИЯ (Париж, 1928)

Любить и лелеять недуг бытия.

Е. Баратынский

Посвящается О.А.

«Отяжелев, на голый лист стекло…»

Отяжелев, на голый лист стеклоЧернильным сгустком слово, —И муза сквозь оконное стеклоУже войти ко мне готова.

И вот, приблизившись, передаетМне в руки камень вдохновенья.Опять протяжным голосом поетМое холодное волненье.

И кажется, — я в первый раз постигВот это трудное дыханье.О скудный, суетный, земной язык,О мертвое мое призванье!

«В упор глядел закат. Раскосых туч…»[28]

В упор глядел закат. Раскосых тучНе передать пустого выраженья.Я опустил глаза, и желтый лучНевольно повторил мое движенье.

Увы, природа! Страшен праздник твой!Должно быть, это — насмерть поединок:И видел я, как за моей спинойВскрывалась ночь, рвала покой личинок.

И запах трав, и желтый ствол сосны,Последним взглядом вырванный из мрака,Постой, постой, — ты видишь, как тесны,Пусты объятья затхлости и мрака.

Звезда! Ах если ты ведешь дневник,Ты на просторной занесешь страницеЧисло и месяц, год и этот миг,Что я провел у жизни на границе.

«Не в силах двинуться, на подоконнике…»

Не в силах двинуться, на подоконнике,Мы смотрим вниз, на ребра крыш и дней.О как понятно всем, что мы сторонникиПотусторонних зарев и огней!

Томительно слепое созерцание!Мы утешаемся и думаем, что нетУ жизни имени, у дней названия,И все потусторонний ловим свет.

Ах, каждый сон уже рассказан в соннике!И, как герани в глиняных горшках,Мы на крутом и скользком подоконникеИспытываем и покой и страх.

«Незвучен свет, огонь неярок…»[29]

Незвучен свет, огонь неярокИ труден лиры северной язык.О эта скорбь пустых помарок,Беспомощный и трудный черновик.

Пером просторный лист пропахан,И черная сияет борозда,И полон нежности и страхаТвой голос, бедная моя звезда.

Но вот, бумажным, волокнистым,Зеленым небом стих мой повторен.Опять меня с блаженным свистомОдолевает неповторный сон.

И мой несовершенный оттиск,Двойник стиха, по-новому поет,И странный вкус небесной плотиМне темным чудом обжигает рот.

«Бессонница, расширясь, одолела…»[30]