Ли Бо - Стихи в переводе Сергея Торопцева Страница 5

Спозаранку выезжаю из города Боди

Покинул поутру заоблачный Боди,К Цзянлину сотни ли челн мигом пролетит,Макаки с берегов галдят на всем пути,Но тяжесть тысяч гор осталась позади.

759 г.

Ранние сумерки настигли их уже в Санься — цепи из трех ущелий, протянувшихся вдоль Янцзы на 200 километров. На ночлег остановились у подножия легендарной Колдовской горы (Ушань), которую Сун Юй, знаменитый поэт и, как утверждают предания, младший брат великого Цюй Юаня, обессмертил своей одой о любострастных свиданиях феи этой горы с чуским князем Сяном. Приподнятый над вершиной камень, окутанный облачной дымкой, представлялся проплывавшим лодочникам феей-хранительницей, и они хотели видеть в фее сильный и романтичный образ. Действительно, согласился с ними Ли Бо, зачем этот Сун Юй очернил прекрасную благородную даму, дочь Небесного Владыки?

Поэт всматривался в облачко, которое, совсем как в оде Сун Юя, застыло на склоне горы, но фея не устремилась к нему струями дождя, а навеяла воспоминания об отчем крае, над которым легковейной тучкой она проплывала еще час-два назад, и глаза путешественника чуть заволоклись дымкой сентиментальных слез. И он тут же начал импровизировать стихотворение в защиту облачка-феи:

Царя Небесного Нефритовая дочь[44]Взлетает поутру цветистой легкой тучкой —По сновидениям людским бродить всю ночь.И что ей Сян, какой-то князь там чуский?!Луну запеленав своих одежд парчой,Она с Небес сиянье славы источает.Ее ль познать за сокровенной пустотой?!Напрасно люди стих Сун Юя почитают.

725 г.

Маленькая гостиничка была вся пропитана духом близкой Колдовской горы: феи, облачка над вершиной, набухшие дождем, взволнованно ожидающим мига, когда сладострастными струями он прольется на нетерпеливого князя, ширма у изголовья, перечерченная Вечной Рекой, уходящей к верхней кромке изображения, словно и она откликнулась на зов феи с небес. Через десяток лет совсем в другом месте, в другой гостинице, прислушиваясь к шуршанию опадающих листьев, поэт увидит похожую ширму и вспомнит начало своего путешествия.

Колдовская гора на прикроватной ширме

На ширме нарисован пик крутой,Осенний лес у города БодиИ тучка — ее спрячет мрак ночной,Река недвижно в небо улетит.

736 г.

Ночь у подножия Колдовской горы не оказалась какой-то необычной. Прошедший день так утомил и физически, и духовно, что никакая соблазнительная тучка не смутила крепкий сон, разве что громко ревели беспокойные обезьяны. И ясным утром Ли Бо другими глазами взглянул на знаменитую гору, увидел на ее вершине залитую восходящим солнцем террасу, столь высокую, что напоминала башню, и укорил себя, что, может, зря так непочтительно отозвался о великом Сун Юе, младшем брате еще более великого Цюй Юаня.

Ночь у Колдовской горы

Я ночь провел под Колдовской горой,Вой обезьян в мои врывался сны,А персики наряд цветастый свойРоняли к дамбе Цуй[45] в лучах луны.Порывом тучку унесло на юг —Там чуский князь когда-то ждал ее.Высокий холм… Сун Юя вспомнив вдруг,Слезой я платье омочил свое.

725 г.

Колдовская гора еще долго околдовывала экзальтированного поэта, и он возвращался к ней мысленно и поэтически. Даже находясь достаточно далеко от нее, в районе современного Нанкина, он, провожая знакомца в долину Лютни, что лежит рядом с Колдовской горой, ностальгически вспоминал об ушедших и невозвратных временах.

Провожаю секретаря Лу в долину Лютни

Осень. Ночь. И ветер над водой.Тех времен уж рядом нет со мной,Отдалился зыбким сном Чанъань[46]…Где же день, когда вернусь домой?!

747 г.

А через два с лишним десятилетия Ли Бо вновь оказался у этой горы. Он уже не порывистый юноша с романтическими мечтаниями, а умудренный горьким опытом земной жизни человек, который понимает, что в этот искореженный мир, лишенный «свежего дыхания» (в переносном смысле — «чистых нравов»), феи не прилетают, да и сластолюбца-князя никто не вспоминает, разве что пастухи, погоняя баранов, перекинутся парочкой насмешливых слов.

И снова я под Колдовской горой,У Башни солнца, где ищу преданье,Но тучки нет, чист небосвод ночной,Даль принесла нам свежее дыханье.Волшебной девы и в помине нет,Где чуский князь, никто сейчас не знает,Давно уж канул блуд в пучину лет…Лишь пастухи о них тут и вздыхают.

759 г.

Головокружительные водовороты в Трех ущельях были созвучны юному задору поэта, хотя встреча с мудрым даосом, вселившим в него уверенность в своих силах, была еще впереди. Возможно, именно на эту встречу с подспудной горечью и намекнул поэт, когда, уплывая на исходе жизни в ссылку, миновал Санься и в стихотворении об этом вечность Неба противопоставил суетности и тщетности человеческих страстей и усилий (гора Хуанню, вершина которой показалась стареющему поэту недостижимой, находится как раз рядом с г. Цзянлином, где в 725 г. и произошла знаменательная встреча со старцем). Челн кружил, обходя водовороты реки, а поэт задумчиво смотрел в сторону северного берега, где, скрываясь за горным массивом ущелья Силинся, из Великой Древности угадывались родные места Цюй Юаня и 11 могильных курганов, в одном из которых похоронен великий поэт, а остальные сооружены для того, чтобы преследовавшие его царские клевреты не смогли отыскать подлинный и разрушить его.

Минуя Санься

Зажато небо в пиках КолдовскихТам, где шумит башуйская волна.Когда-то люди не увидят их,А неба — не коснутся времена.Три утра огибаю Хуанню,Еще три ночи… Бесконечен путьТри раза прибавляю день ко дню[47],Тоска такая, что и не вздохнуть.

758 г.

До Чуских врат простерся путь мой

Видимо, все-таки знаменательная встреча с пророком в Цзянлине оказалась не случайной, а была предопределена. Как раз перед подходом к городу Ли Бо трепетно пересек невидимую, но так явственно осязаемую им границу уже не существующего, и все же вечного древнего царства Чу. Впрочем, внимательный поэт подметил, что привычные для шусца горы, обычно не позволяющие глазу уйти далеко к горизонту, здесь распластались бесконечной равниной, покрытой низкорослым редким леском. По левому борту, с севера, оскалила клыки невысокая гора, именуемая Зуб тигра, а как раз напротив нее, на южном берегу, расплылась в предвечернем тумане другая, как раз и именуемая Чускими вратами (Цзинмэнь) — природный рубеж между Шу и Чу, места великой древней культуры и великих поэтов Цюй Юаня и Сун Юя. «Десять тысяч ли» несли поэта реки отчего края, где прошло детство, и вот завершалась юность — Ли Бо вступал на путь самостоятельной жизни, и, сделав первые шаги по территории Чу, он мысленно вернулся в лелеемую им Древность.

Прощаясь с Шу, плыву за Чуские врата

До Чуских врат простерся путь мой длинный,По землям Чу плыву я с этих пор,Сменились горы вольною равниной,Река вошла в невиданный простор,И зеркальцем луна, с небес слетая,Легла на воду в облачный мираж.О, воды милые родного края,Вы десять тысяч ли несете нас!

725 г.

Переход на территорию Чу, где таинственно поблескивали руины древнего дворца, поэт воспринял как пересечение рубежа времени, как слияние времен в один Ком вечного бытия, соединил свое уходящее прошлое с надвигающимся будущим и поставил это на фон непрерывающейся Вечности. Не случайно у него луна висит над океаном, которого нет в тех местах, где плыл его челн, но к которому устремлен поток Янцзы, а этот «океан» в мифологии именуется Восточным морем, над которым вздымаются острова Бессмертных святых и сакральная гора Куньлунь с блистательным дворцом Небесного Владыки на склоне.

Плывя на челне к Цзинмэнь, смотрю на Реку в Шу

В Ущелье лун[49] влекомый, мой челнокЛетит, и взгляду не достичь предела,Не прерывался персиков потокОт самой речки, что в парчу одета[50].Вода светла — прозрачный изумруд,Безмерностью сравнима с небесами.Башань пройдем, а там уже плывут,Качаясь, тучки чуские над нами.Там гуси над песками — что снега,Там иволги порхают по ущелью;Лишь минем буйноцветные луга,Нас яркая дерев встречает зелень.Туманный берег покидает взгляд —Ладья стремит к луне над океаном.Из тьмы Цзянлина огоньки летят —Дворец Чжугун, построенный Чэн-ваном[51].

725 г