Николай Гумилев - Я печален печалью разлуки Страница 5

Отказ

Царица – иль, может быть, только печальный ребенок,Она наклонялась над сонно-вздыхающим морем,И стан ее, стройный и гибкий, казался так тонок,Он тайно стремился навстречу серебряным взорам.

Сбегающий сумрак. Какая-то крикнула птица,И вот перед ней замелькали на влаге дельфины.Чтоб плыть к бирюзовым владеньям влюбленного принца,Они предлагали свои глянцевитые спины.

Но голос хрустальный казался особенно звонок,Когда он упрямо сказал роковое: «Не надо»…Царица, иль, может быть, только капризный ребенок,Усталый ребенок с бессильною мукою взгляда.

Самоубийство

Улыбнулась и вздохнула,Догадавшись о покое,И последний раз взглянулаНа ковры и на обои.

Красный шарик уронилаНа вино в узорный кубокИ капризно помочилаВ нем кораллы нежных губок.

И живая тень румянцаЗаменилась тенью белой,И, как в странной позе танца,Искривясь, поникло тело.

И чужие миру звукиИздалека набегают,И незримый бисер руки,Задрожав, перебирают.

На ковре она трепещет,Словно белая голубка,А отравленная блещетЗолотая влага кубка.

Зараза

Приближается к Каиру судноС длинными знаменами Пророка.По матросам угадать нетрудно,Что они с востока.

Капитан кричит и суетится,Слышен голос, гортанный и резкий,Меж снастей видны смуглые лицаИ мелькают красные фески.

На пристани толпятся дети,Забавны их тонкие тельца,Они сошлись еще на рассветеПосмотреть, где станут пришельцы.

Аисты сидят на крышеИ вытягивают шеи.Они всех выше,И им виднее.

Аисты – воздушные маги.Им многое тайное понятно:Почему у одного бродягиНа щеках багровые пятна.

Аисты кричат над домами,Но никто не слышит их рассказа,Что вместе с духами и шелкамиПробирается в город зараза.

За гробом

Под землей есть тайная пещера,Там стоят высокие гробницы,Огненные грезы Люцифера,Там блуждают стройные блудницы.

Ты умрешь бесславно иль со славой,Но придет и властно глянет в очиСмерть, старик угрюмый и костлявый,Нудный и медлительный рабочий.

Понесет тебя по коридорам,Понесет от башни и до башни.Со стеклянным, выпученным взором,Ты поймешь, что это сон всегдашний.

И когда, упав в твою гробницу,Ты загрезишь о небесном храме,Ты увидишь пред собой блудницуС острыми жемчужными зубами.

Сладко будет ей к тебе приникнуть,Целовать со злобой бесконечной.Ты не сможешь двинуться и крикнуть…Это все. И это будет вечно.

Озеро Чад

На таинственном озере ЧадПосреди вековых баобабовВырезные фелуки стремятНа заре величавых арабов.По лесистым его берегамИ в горах, у зеленых подножий,Поклоняются страшным богамДевы-жрицы с эбеновой кожей.

Я была женой могучего вождя,Дочерью властительного Чада,Я одна во время зимнего дождяСовершала таинство обряда.Говорили – на сто миль вокругЖенщин не было меня светлее,Я браслетов не снимала с рук.И янтарь всегда висел на шее.

Белый воин был так строен,Губы красны, взор спокоен,Он был истинным вождем;И открылась в сердце дверца,А когда нам шепчет сердце,Мы не боремся, не ждем.Он сказал мне, что едва лиИ во Франции видалиОбольстительней меняИ как только день растает,Для двоих он оседлаетБерберийского коня.

Муж мой гнался с верным луком,Пробегал лесные чащи,Перепрыгивал овраги,Плыл по сумрачным озерамИ достался смертным мукам;Видел только день палящийТруп свирепого бродяги,Труп покрытого позором.

А на быстром и сильном верблюде,Утопая в ласкающей грудеШкур звериных и шелковых тканей,Уносилась я птицей на север,Я ломала мой редкостный веер,Упиваясь восторгом заранее.Раздвигала я гибкие складкиУ моей разноцветной палаткиИ, смеясь, наклоняясь в оконце,Я смотрела, как прыгает солнцеВ голубых глазах европейца.

А теперь, как мертвая смоковница,У которой листья облетели,Я ненужно-скучная любовница,Словно вещь, я брошена в Марселе.Чтоб питаться жалкими отбросами,Чтоб жить, вечернею пороюЯ пляшу пред пьяными матросами,И они, смеясь, владеют мною.Робкий ум мой обессилен бедами,Взор мой с каждым часом угасает…Умереть? Но там, в полях неведомых,Там мой муж, он ждет и не прощает.

Принцесса

В темных покрывалах летней ночиЗаблудилась юная принцесса.Плачущей нашел ее рабочий,Что работал в самой чаще леса.

Он отвел ее в свою избушку,Угостил лепешкой с горьким салом,Подложил под голову подушкуИ закутал ноги одеялом.

Сам заснул в углу далеком сладко,Стала тихо тишиной виденья,Пламенем мелькающим лампадкаОсвещала только часть строенья.

Неужели это только тряпки,Жалкие, ненужные отбросы,Кроличьи засушенные лапки,Брошенные на пол папиросы?

Почему же ей ее томленьеКажется мучительно знакомо,И ей шепчут грязные поленья,Что она теперь лишь вправду дома?

…Ранним утром заспанный рабочийПроводил принцессу до опушки,Но не раз потом в глухие ночиПроливались слезы об избушке.

Любовники

Любовь их душ родилась возле моря,В священных рощах девственных наяд,Чьи песни вечно-радостно звучат,С напевом струн, с игрою ветра споря.

Великий жрец… Страннее и суровейЕдва ль была людская красота,Спокойный взгляд, сомкнутые устаИ на кудрях повязка цвета крови.

Когда вставал туман над водной степью,Великий жрец творил святой обряд,И танцы гибких, трепетных наядПо берегу вились жемчужной цепью.

Средь них одной, пленительней, чем сказка,Великий жрец оказывал почет.Он позабыл, что красота влечет,Что опьяняет красная повязка.

И звезды предрассветные мерцали,Когда забыл великий жрец обет,Ее уста не говорили «нет»,Ее глаза ему не отказали.

И, преданы клеймящему злословью,Они ушли из тьмы священных рощТуда, где их сердец исчезла мощь,Где их сердца живут одной любовью.

Ужас

Я долго шел по коридорам,Кругом, как враг, таилась тишь.На пришлеца враждебным взоромСмотрели статуи из ниш.

В угрюмом сне застыли вещи,Был странен серый полумрак,И точно маятник зловещий,Звучал мой одинокий шаг.

И там, где глубже сумрак хмурый,Мой взор горящий был смущенЕдва заметною фигуройВ тени столпившихся колонн.

Я подошел, и вот мгновенный,Как зверь, в меня вцепился страх:Я встретил голову гиеныНа стройных девичьих плечах.

На острой морде кровь налипла,Глаза зияли пустотой,И мерзко крался шепот хриплый:«Ты сам пришел сюда, ты мой!»

Мгновенья страшные бежали,И наплывала полумгла,И бледный ужас повторялиБесчисленные зеркала.

Сады души

Сады моей души всегда узорны,В них ветры так свежи и тиховейны,В них золотой песок и мрамор черный,Глубокие, прозрачные бассейны.

Растенья в них, как сны, необычайны,Как воды утром, розовеют птицы,И – кто поймет намек старинной тайны? —В них девушка в венке великой жрицы.

Глаза, как отблеск чистой серой стали,Изящный лоб, белей восточных лилий,Уста, что никого не целовалиИ никогда ни с кем не говорили.

И щеки – розоватый жемчуг юга,Сокровище немыслимых фантазий,И руки, что ласкали лишь друг друга,Переплетясь в молитвенном экстазе.

У ног ее – две черные пантерыС отливом металлическим на шкуре.Взлетев от роз таинственной пещеры,Ее фламинго плавает в лазури.

Я не смотрю на мир бегущих линий,Мои мечты лишь вечному покорны.Пускай сирокко бесится в пустыне,Сады моей души всегда узорны.

Перчатка

На руке моей перчатка,И ее я не сниму,Под перчаткою загадка,О которой вспомнить сладкоИ которая уводит мысль во тьму.

На руке прикосновеньеТонких пальцев милых рук,И как слух мой помнит пенье,Так хранит их впечатленьеЭластичная перчатка, верный друг.

Есть у каждого загадка,Уводящая во тьму,У меня – моя перчатка,И о ней мне вспомнить сладко,И ее до новой встречи не сниму.

Орел Синбада